«Объяснения этому я не нахожу и сегодня», -- говорит редактор лучшего фильма Леонида Федоровича «В бой идут одни старики» Эмилия Косничук
12 декабря известному актеру и режиссеру Леониду Быкову исполнилось бы 72 года, но уже больше 20 лет его нет с нами. В газетных публикациях, в радио- и телепередачах вот уже два десятилетия воссоздают образ человека, «которого любили все». Но почему же в атмосфере всеобщей любви и поклонения он писал, что ему «жить не хочется»? Для людей, которые работали с Быковым, в этом нет особой загадки. В том числе и для Эмилии Косничук -- редактора нескольких фильмов Леонида Федоровича.
Нашим читателям Эмилия Андреевна знакома как автор интервью со знаменитыми актерами и режиссерами. Но накануне дня памяти Леонида Быкова я решила взять интервью у нее самой. Вопрос -- в тему:
-- Как Леонид Федорович отмечал свои дни рождения?
-- По-разному. А запомнилось мне 12 декабря 1978 года. Быкову тогда исполнилось пятьдесят. Из творческого объединения «Юность», где он снял свой знаменитый «В бой идут одни старики» и две части актерских проб к фильму «Пришелец», ему прислали телеграмму: «С любовью почти Алешкиной Уходят женщины в Разведчики определить место пребывания своего любимого режиссера именно сегодня, а в Бой за доставку юбиляра на место торжеств с песней «Аты-баты, шли солдаты» идут не только старики, добровольцы-довженковцы, но и Пришельцы с других планет… поздравить, обнять, пожелать». Никакой шифровки в этом сложном с виду тексте не было: любой, кто знает творчество Быкова, сразу прочитает названия его фильмов.
В редакторскую комнату Леонид Федорович вошел, неся эту телеграмму… в зубах, руки же были заняты красивым новым креслом в черно-голубую клеточку. Незадолго до юбилея ему выделили под кабинет крохотную полутемную комнатку, где с трудом поместился огромный письменный стол и два кресла, «отвергнутые» обласканными дирекцией режиссерами. Одно из этих кресел Быков и принес редакторам: «Для будущих юбиляров -- от юбиляра нынешнего». Собравшиеся пили шампанское, провозглашали витиеватые тосты, которые он комментировал, остроумно снижая юбилейный пафос, и смеялись, как всегда, до слез. У женщин на студии уже выработался рефлекс: стоило только Лене появиться, как их руки тотчас тянулись к глазам -- придержать кожу, защищая ее от «гусиных лапок». Мы же видели Быкова ежедневно, за что были благодарны директору студии Василию Цвиркунову, который уговорил Леонида переехать из Ленинграда в Киев и тем самым «вернул Украине ее национальное достояние».
Возвращение «достояния» на историческую родину произошло в 1969 году -- я хорошо помню, как Быков появился на студии. Так же отчетливо помню и 8 апреля 1979-го.
-- А что это был за день?
-- Худсовет студии принимал актерские пробы к фильму «Пришелец», съемки которого должны были начаться через несколько дней. Это был триумф Быкова -- и режиссера, и актера. В гениальной двухчастевке отчетливо просматривалась канва будущей картины. Вспоминаю, с каким волнением говорил о пробах Павлычко: «Меня потрясло это светящееся во Вселенной окно крестьянской избушки. Это самый верный компас для человека, это магнит, без которого распалась бы связь времен, исчезло бы с лица земли то высокое, истинно человечное в людях, ради чего стоит жить. Вот что такое родной дом… » В зале не то что сесть -- стать было негде. Какой там худсовет? Сотрудники всех отделов закрывали свои комнаты и пытались «просочиться» на просмотр. Тайн на студии не бывает -- все знали, что Быков снимает невероятно смешную комедию. Мирно спящего под копной сена подвыпившего колхозника Тишкина пришельцы «грузят» на летающую тарелку и доставляют на планету Рюм. А на Земле оставляют рюмлянина Глоуса, ужасно похожего на Тишкина. «Замена» оказалась роковой -- на глазах стала меняться жизнь не только на Земле, но и на Рюме: Тишкин рвется руководить планетой, как колхозом, а инопланетянин пытается «цивилизовать» колхозные будни. Быков играл и Тишкина, и Глоуса -- это был фейерверк эмоций.
-- И все же почему вы считаете этот день необычным?
-- После худсовета, уже в конце рабочего дня, собираясь на редакторский семинар в Москву, я открыла ящик стола и увидела серый конверт, подписанный рукой Быкова: «Ивану Васильевичу Миколайчуку и Николаю Павловичу Мащенко». Меня как током ударило: этот конверт Леонид Федорович отдал мне еще в апреле 1976 года, когда мы с монтажером Голдабенко навещали его в больнице. Конверт пролежал три года! С Миколайчуком и с Мащенко виделись почти ежедневно, но почему-то и я не отдала им письмо, и Леонид Федорович ни разу о нем не вспомнил. В шоке выбежала в коридор и тут же наткнулась на Миколайчука. Я к нему: «Иван, это вам от Лени». -- «Да? Спасибо», -- в голосе слышу недоумение. Оно и понятно: Иван был на худсовете и только что видел Леню, а тут вдруг -- запечатанное письмо от него.
В Москву я уезжала в смятении, хотя природы своей тревожности не понимала. А 11 апреля в шесть утра в моем гостиничном номере раздался телефонный звонок -- Алла Сурикова рыдала: «Погиб Леня Быков». Я разбудила администратора, сообщила ему печальную новость, попросила заказать мне билет на Киев. Уже по прибытии узнала, что Леня погиб в автокатастрофе и что прощаться с ним будут не на студии и не в Доме кино, а на улице Туманяна, где он недавно получил квартиру. Это было непонятно, ведь по давно сложившейся традиции с актерами и режиссерами прощались как бы на работе. Кроме того, никак не могла взять в толк, почему не видно Миколайчука. На Байковом кладбище, уже у могилы, спросила об этом Леонида Осыку. «У него сердечный приступ», -- был ответ. Незаметно возле меня вырос директор студии и тихо так: «После похорон зайдите ко мне». А когда я зашла, встретил меня жестким вопросом: «Как попало к вам завещание Быкова? Вы ведь были в Москве!» -- «Какое завещание?» -- спрашиваю с ужасом. А он мне: «Пишите объяснительную!» Написала. И не одну, а три -- в партком студии, в Госкино и лично директору.
-- Но себе вы хоть как-то объяснили, почему вовремя не выполнили просьбу Быкова?
-- Никак. Это не поддавалось никакой логике: забыть на три года просьбу Леонида Федоровича и за три дня до его гибели найти письмо (вернее даже сказать, что конверт сам меня нашел) -- просто мистика какая-то. Подверстался к этой мистической истории и такой факт. Отдавая тот самый конверт, Леонид Федорович сказал мне: «Передайте им как-нибудь». -- «Когда?» -- «Когда захотите», -- услышала в ответ. Получилось, что «захотела» за три дня до смерти. Каюсь и прошу у него прощения. Если бы не было этого письма-завещания, то все было бы по-другому. А так Леня стал режиссером… собственных похорон. Он завещал похоронить его без обычных почестей, в кругу друзей, под «Смуглянку», с единственным словом «Прощай!».
Кстати, еще одна мистическая деталь имела место в нашу последнюю «встречу». Когда я шла на улицу Туманяна, купила четыре гвоздики. А подошла к гробу -- в руках оказалось три. Скомкала третью и спрятала ее, чтобы осталось две. Но куда делся один цветок?!
-- Эмилия Андреевна, а сами вы когда прочли завещание?
-- Когда один киевский журналист, проведя собственное расследование причин катастрофы, опубликовал письмо Быкова в газете. Сам журналист пришел тогда к выводу, что «отсутствие даты под этим завещанием составляет главную загадку смерти художника».
-- И все же дату написания удалось установить -- каким образом?
-- При помощи писем Леонида Федоровича, которые он писал мне после выписки из больницы в 1976 году. На почтовых штемпелях сохранились даты. Директор музея студии Довженко Татьяна Деревянко, которая собирала «на всякий случай» все, что выходило из-под пера довженковцев, сделала ксерокопии с этих писем. Теперь я их воспринимаю как ключ к пониманию того крика души, который Быков выплеснул в своем завещании. Некоторые люди на студии по сей день уверяют, что завещание написано в 1979 году. Но факт остается фактом: оно родилось в 1976-ом.
-- Можно взглянуть на эти документы?
-- Видите обратный адрес на конверте? Киев -- 84, санаторий «Конча-Заспа», п. 5. Обратите внимание на пометку в углу: «Глубокая ночь… » И само письмо: «Все цветет, лопаются почки, поют уже соловьи… Часами смотрю на воду (разлив большой), а жить не хочется. Это не фраза кокетничающего юноши. Нет, просто не вижу смысла. Раньше хотелось достать клочок земли, построить халупу своими руками где-то у воды в лесу. А сейчас даже этого не хочется. Что-то вроде робота. Картину (имеются в виду «Аты-баты». -- Авт. ), конечно, досниму. 20. 04. 76».
Совсем неожиданная нота в другом письме: «Осталась во мне только злость какая-то. Уже не пойму -- на что. Но комок злости. Тупой, как сердечная боль. И злость отупевшая. Что-то сломалось во мне. А ремонту не подлежит. Очевидно, зря откачали в Стражеско. Все-все бессмысленно, кроме природы. Мы -- навоз. Л. Б. Апрель 76».
-- Судя по состоянию души Леонида Федоровича в апреле 1976-го, он был готов добровольно уйти из жизни. Значит, не на пустом месте родилась эта версия?
-- Но завещание-то начинается с фразы «Никогда и никому не поверьте, что я «наложил на себя руки». Просто, если это случится, знайте, что я износился… »
-- Выходит, о смерти Быков думал еще в 1976-м?
-- Раньше. Впервые он написал об этом перед отъездом со «Стариками» на кинофестиваль в Колумбию: «Если случится ЧП, слух о моей смерти считайте несколько преувеличенным. Возможны варианты. Или -- первое -- я возглавил одно из национально-освободительных движений какой-нибудь банановой республики. Или -- второе и самое вероятное -- занялся организацией филиала киностудии Довженко в каком-то племени «чуки-чуки» или пигмеев. Поэтому первые три года не спешите поднять рюмки. А потом… потом соберет родной коллектив и Госкино УССР макулатуру (а ее достаточно), сдаст в утильсырье, получит деньги и сделает мемориальную доску. Повесить ее надо в моем просторном кабинете у пальмы. Надпись: «Здесь прошли лучшие годы режиссера и артиста Л. Быкова». Может, хоть кому-то станет стыдно. Чувствуете, какой я оптимист? ВАШ Быков».
Через год мысль о смерти отчетливо «прорезалась» в письме из больницы: «Боже! Как я хохотал, представив, что в день съезда кинематографистов УССР я бы загнулся и собирали бы на венок… Было бы все смешно».
-- В газетах писали, что, когда снимали фильм «Аты-баты», киностудия оставила группу Быкова в Загорске, под Москвой на два зимних месяца -- в 30-градусные морозы, без техники, без обмундирования, без денег.
-- Но он переживал эти трудности не в одиночку -- его поддерживали добровольцы из Загорского отдела милиции, которые бесплатно снимались в массовке почти все горожане. Другое дело, что к сложностям профессиональным добавились личные -- с сыном. Работая в съемочной группе, Лесь Быков вел себя так вызывающе, что нередко ставил отца в неловкое положение. Еще раньше, будучи в армии, Лесь позволял себе проступки, из-за которых Леонид Федорович вынужден был объясняться с его командирами. И на гражданке хулиганские выходки Леся подчас граничили с нарушением закона, и Леониду Быкову приходилось идти в ЦК партии спасать Леся Быкова от суда. И вот когда в Загорске у сына начались «рецидивы», Леониду Федоровичу совсем стало плохо. В этой ситуации он оказался действительно один на один с бедой. Что и дало ему повод в завещании написать: «Самое главное. Моя боль, моя совесть, моя вина -- Лесь. Помогите ему поверить в людей»…
-- Создается впечатление, что известному актеру и режиссеру в трудный час не на кого было опереться. А как же друзья?
-- Каким бы рубахой-парнем ни казался Леонид Федорович, в свою душу он никого не пускал. Общаясь с людьми, знавшими о драматичности его отношений с сыном, Леонид Федорович старался мягко обойти этот вопрос. Однажды он прочитал мне новеллы, которые Лесь написал, находясь в Павловской больнице, где его «прятали» от суда. В этих новеллах сквозил бунт молодого человека против жизни, но понять смысл его притязаний я не смогла.
-- С подобной проблемой сталкивались многие известные люди. Помните, какой шок был у почитателей таланта голливудской звезды Грегори Пека, когда опубликовали дневники его сына, покончившего с собой? Парень дожил до двадцати пяти, но так и не смог справиться с подсознательной завистью к знаменитому отцу, превратив отношения в сплошной кошмар. И у режиссера Фрэнсиса Копполы с сыном случилось подобное. Я уже не говорю о Марлоне Брандо и его дочери…
-- Да, ситуация Быкова -- из этого ряда. Второй его инфаркт, несомненно, результат семейных неурядиц в 1976 году. Потому что к производственным проблемам он всегда относился с юмором -- во всяком случае, старался. Например, улетая в 1975-ом в Картахену, писал: «Решил проскочить в Колумбию, а обратно вернусь пешком. Главное -- успеть к моменту моего запуска в производство… Год я знаю: приблизительно 77-й, а квартал запамятовал. Пусть подтвердят: Колумбия, Картахена, кинофестиваль, сеньору Быкову. Или можно и так, запросто, без официоза, по-братски: «Леня, не спеши. Успеешь».
-- Ему долго приходилось ждать так называемого запуска фильмов? Почему?
-- Что бы он ни предлагал, Госкино СССР неизменно «воздерживалось» от прямого ответа. Не дали снять «Не стреляйте в белых лебедей» Бориса Васильева, «Долгий срок» Валентина Распутина, «Мертвым не больно» Василя Быкова, «Василия Теркина» Александра Твардовского. А позже эти сценарии реализовались московскими режиссерами.
-- Так что же, Москва «давила» Быкова?
-- Наоборот: Москва иной раз спасала положение -- когда удавалось договориться в обход нашего, украинского, Госкино. Например, Быков появился на киностудии со сценарием «Уходят женщины». Это была легкая, изящная комедия известных ленинградских авторов Гиндина и Рябкина, в которой обыгрывалась проблема хамства. Герои комедии боролись с ним очень… элегантно, и это, конечно, вызывало смех. Леонид Федорович пригласил меня быть редактором, и мы начали работать. Но вскоре Госкино УССР своими замечаниями и рекомендациями довело нас до тупика. По мере того как мы эти рекомендации выполняли, сценарий размывался, превращаясь в занудную назидательную киношку о том, что наши мужчины не должны хамить нашим женщинам. Студия же, пригласившая Быкова на постоянную работу, оказалась не в силах отстоять его интересы. Нам инкриминировали «мелкотемье», а это уже звучало как приговор. Спас ситуацию главный редактор телеобъединения В……. Сосюра, который в обход Госкино УССР добился в Москве разрешения запустить сценарий в производство. Чтобы не раздражать наших чиновников, фильм снимался под названием «Где вы, рыцари?» Зато после этого фильм «В бой идут одни старики» запустили уже без каких-либо крупных претензий.
-- А мелкие были?
-- Как же без них?! Сценарий назвали легковесным, его персонажей -- чуть ли не опереточными героями. Нас убеждали, что ТАКОЙ эскадрильи на войне быть не могло.
-- Откуда же тогда этот сюжет, герои?
-- Из детской мечты -- Быков хотел стать летчиком, но не был принят в училище. А еще из жизни 5-го гвардейского истребительного авиационного полка под командованием Виталия Ивановича Попкова, который стал прототипом Титаренко. Встреча с Попковым произвела на Быкова такое впечатление, что просто не могла не найти выхода в его творчестве. Григорий Боевский, Владимир Барабонов (его играл Талашко), Костя Васильев, спасший Попкова в бою, как в фильме Ромео спас Титаренко, -- все они из жизни. И слова «Будем жить!» не выдуманы: они пришли с войны -- последнее, что сказал летчик Барабонов, сбивший четыре вражеских самолета. То, что из двенадцати «желторотиков» в живых осталось всего два -- это тоже суровая правда жизни того полка. И то, как прилетали на своем У-2 девушки ( в фильме Зоя и Маша), -- реальный факт. Но есть и «неточности»: Надежда Попова (Маша) и Семен Харламов (Ромео) остались живы, оба получили звание Героев Советского Союза, там же, на войне, поженились и прожили вместе 45 лет. Леонид Федорович очень трепетно относился к этим людям. Потому и фильм получился таким искренним и чистым.
Хотя мистика вторглась и сюда. 11 апреля 1945 года под Прагой погиб 17-летний советский летчик Виктор Щедронов -- первый и самый близкий друг Быкова. Именно с ним Леня «штурмовал» летное училище, именно за него радовался, когда тот поступил, именно ему, как одному из не вернувшихся с боевых заданий, и посвятил свой любимый фильм. Как признание в любви, как дань мечте. Ну разве не мистика, что Леонид погиб 11 апреля -- в один день с Виктором, будто разбился вместе с ним?
-- Есть люди, живущие в прошлом, есть -- устремленные в будущее, и есть те, которые живут исключительно настоящим. К какой категории относился Леонид Быков?
-- Мне кажется, он жил настоящим, хотя иронизировал над бесконечно. Ирония была его защитой от жизни, которую он любил, а она его -- убивала. Я часто вспоминаю его слова на съемочной площадке: «Я сейчас, только отдохну немножко… » И рука -- на сердце. А его герой Святкин из «Аты-баты… » сказал: «И жить нам осталось -- сколько продержимся». Леонид Федорович, похоже, предчувствовал свой ранний уход. Он написал завещание 1976-ом. А продержался после того три года…