7 декабря исполнилось 100 лет со дня ее рождения
Город Яготин Киевской области ассоциируется у киевлян с дешевыми продуктами. Поэтому каждые выходные с сумками невообразимого размера едут туда из столицы отовариваться маслом, мясом, молоком. Моя небольшая сумочка через плечо изрядно озадачила пассажиров пригородной электрички.
«Наверное, вы журналист», -- догадалась соседка по вагону, которая, как оказалось, всю дорогу изводила себя догадками на мой счет. Надо отдать ей должное: она знала, что в Яготине есть не только дешевая говядина. В этом городе находится музей гениальной украинской художницы Катерины Васильевны Билокур.
100 лет назад в селе Богдановка на киевской земле родилась девочка, о которой великий Пабло Пикассо скажет: «Это гениальная украинская женщина. Если бы во Франции была такая, мы бы заставили весь мир говорить о ней». А пока маленькая Катруся только начинала смотреть на мир своими темными глазами-пуговицами. Мы не знаем, что побудило заняться рисованием девочку из маленького села Богдановка, от которого, по ее словам, до Яготина -- как до Марса (а до Киева и подавно). Начала она рисовать еще ребенком. Выкатится уголек из печки, остынет -- вот и грифелек готов. Спрячется Катруся за хату и рисует по белым стенам. Первый свой настоящий карандаш она выпросила у брата, который уже ходил в школу. И тайно, чтобы, не дай Бог, не увидели родители, разрисовывала его школьные тетрадки.
Сельский уклад жизни предусматривал совершенно другие занятия для девочки: надо было уметь ловко управляться по хозяйству, ухаживать за скотиной, вышивать, мечтать о хорошем муже-хозяине. Родители, простые сельские люди, готовили дочь именно к такой жизни и о другом счастье для нее даже не мечтали. А всякие «глупости» безжалостно выбивались из детской головки.
Но однажды ее увлечение рисованием было все-таки замечено. Брату в школе задали нарисовать коня. «А выйдет ли у меня?» -- задумалась Катруся. Она взяла тетрадь брата и всю изрисовала -- ее лошадки щипали травку, неслись в галопе, были запряжены в тройки. Девочка смеялась и плакала: «Господи, как хорошо у меня получается!» Такую красоту нужно показать всем, решила Катря и, нажевав хлебного мякиша, развесила по хате свои картинки.
Отец, когда увидел все эти художества, назвал дочку «стервигой» и что есть силы огрел сапогом, строго-настрого наказав не касаться тетрадок брата. И дело даже не в том, что тетради стоили для крестьянина больших денег. Родители стали замечать, какой странной, на их взгляд, стала дочь. «Наказал же нас Господь! За что нам, бедным, такая кара небесная!», -- жаловались они соседям. «Ты бы, Катря, лучше вышивала, а ты сидишь, чертей малюешь», -- журили они ее.
За тяжелой домашней работой совсем не оставалось времени у Катерины для любимого дела. Она старалась выкроить минутки в выходные и праздничные дни, что у сельчан считалось большим грехом -- ведь нужно было идти в церковь, отдыхать. А она рисовала, прячась от людей.
«Чудакуватою дiвкою» называли Катрусю в Богдановке. Ей только и оставалось, что прятаться от глаз людских, носить темную одежду и выслушивать бесконечные проклятия родителей. Но однажды в село приехала семья учителей. Они показали Катре настоящие кисточки и краски. У них она впервые увидела и огромный альбом репродукций картин из Третьяковской галереи. Учителя показали ей Шевченкового «Кобзаря». «Нiби менi хтось дання дав, нiби опоїв мене, так запав вiн менi в душу», -- писала художница.
После знакомства с «Кобзарем» Катерина Васильевна назвала Тараса Шевченко своим «батьком» и окончательно решила стать художником. Но учителя вскоре уехали из села и Катерина вновь осталась наедине с людской враждебностью. «Ты хотя бы пряталась со своим малярством, это ж стыд и позор -- здоровая девка, а таким занимается!» -- не унимались родители. Не одного жениха приводил отец в дом, но всем им было отказано. Хоть Катерина и была хороша собой, и много парней хотели бы видеть ее своей женой, да все они просили об одном: «Кинь ти, Катря, це малювання».
Как-то очередной жених, по сговору с отцом, заслал сватов. «Наверное, это моя судьба», -- решила Катря. Но когда поняла, что придется навсегда распрощаться с красками и кисточками, выскочила из хаты, где сваты сидели, и убежала… в Канев, на могилу Шевченко -- своего названного отца. «Батечку рiдний, Тарасе, розкажiть, як менi далi жити?» -- молила Катерина. Больше посоветоваться ей было не с кем, ведь отец в сердцах сказал ей: «Вже i лаяти, i бити тебе соромно. Нi дiвка, нi жiнка».
Прослышала однажды Катерина Васильевна, что в Миргороде есть техникум, где «учат на художников». Собрала свои рисуночки и поехала туда. Но на первый же вопрос приемной комиссии: «Есть ли у вас образование?», -- Катре нечего было ответить. Да еще и выговорили преподаватели: «Неужели в селе не нашлось умного человека, который бы вам объяснил, что нужно для поступления!»
Такая обида ее взяла! «А вот возьму свои картинки, -- решила Катря, -- разложу возле техникума под большим деревом. Кто-то из преподавателей подойдет и скажет: «Ой, какие красивые рисунки! И чьи ж это?» -- И тут же пригласят к себе учиться». Но никто не подошел, никто не похвалил… Шла домой, горько плакала и все оглядывалась на дорогу -- вдруг передумают и догонят ее? Нет, не суждено было Катре учиться.
Только к тридцати годам у Катерины Васильевны Билокур появилась возможность рисовать настоящими художественными красками, и к этому же времени относятся ее самые ранние работы. Где-то она услыхала, что масляными красками надо писать по холсту, а не на картонках, как она это делала. Достала Катря из сундука кусок льняного полотна, натянула на самодельный подрамник… Краски разводила олифой, от которой они теряли свой цвет и желтели. Кроме того, необработанный холст вбирал в себя все краски, и рисунок пропадал, но она настойчиво продолжала работать. Предыдущий слой служил ей грунтом для нового рисунка. Над испорченными картинами плакала горючими слезами.
Позднее ей кто-то подсказал, как правильно грунтовать холст, размешивать краски. Иногда полотна не хватало -- приходилось сшивать кусочки. И на последних незаконченных работах художницы эти швы отчетливо видны. Самодельными кисточками из вишневых веточек и шерсти животных она рисовала удивительные цветы, пробовала писать портреты. Слово «пейзаж» ей было незнакомо, такие работы она называла «краєвидами». И очень тщательно прорабатывала каждую деталь картины. Искусствоведы говорят, что работы самобытной художницы нужно рассматривать под микроскопом, так тонко они выписаны.
«Малювала Катря Бiлокур», -- подписывала она свои ранние наброски. Но, боясь родительского гнева, никому их не показывала, никого не пускала в комнатку, где работала. За пару конфеток просила ребятишек, чтобы предупреждали ее, если кто-нибудь вдруг вздумает подсматривать за ней. Но родители не унимались, и решила Катря… утопиться. «Топитися менi не хотiлося, але ж треба було вирвати дозвiл у батькiв малювати i в буднi днi». К тому времени ей исполнилось уже 34 года.
Дело было в ноябре. Все дальше и дальше в холодную воду речки заходила Катря. Прибежал отец, увидел, что намерение утопиться у его взрослой дочери серьезное, махнул рукой и благословил ее словами: «Малюй уже, Катря, або своєю дурною головою об пеньок бийся, що з тобою вже зробиш». «Та де ж це видно, щоб неграмотна сiльська баба художником була!», -- кричала мать. А дочь, глотая слезы, ответила: «Якщо такого в свiтi не було, то хай буде, а вчитись я буду сама».
Родители уступили, разрешили ей рисовать и в будни, но никто не освободил от поля, огорода и домашних хлопот. Часто вспоминала Екатерина Васильевна в своих письмах, что всю ночь копала огород, а днем, когда родители заставляли пасти козу (»бодай би вона їм здохла»), брала мольберт и уходила далеко в луг рисовать. «Лежнюга, -- попрекали ее в селе. -- Малювати ж легше, нiж у полi працювати».
Холодная ноябрьская вода сделала свое злое дело -- у Катерины стали пухнуть и болеть застуженные ноги. А к 49 годам она практически обезножила. Такой ценой пришлось расплатиться за разрешение родителей рисовать.
Однажды по радио она услыхала песню в исполнении Оксаны Петрусенко «Чи я в лузi не калина була». Песня настолько растрогала Катерину Васильевну, сюжет так перекликался с ее несчастной судьбой, что она решилась написать письмо певице. Отправила его по адресу: «Київ, Оперний театр, Оксанi Петрусенко». Письмо дошло до адресата. Оксана Андреевна, посоветовавшись с друзьями, решила помочь художнице, и в Полтавском областном доме народного творчества была устроена выставка Катерины Билокур.
«Вiтаємо Вас, справжнього народного українського майстра, автора чудових картин, таких високих i прекрасних, як мистецтво «старих» голландцiв», -- написали в книге отзывов почитатели ее таланта. Затем работы художницы увидали в Киеве. Доподлинно известно: вернувшись в Полтаву, в начале войны картины сгорели вместе с музеем. Для Катерины Васильевны это стало настоящей катастрофой. Но ее имя уже было хорошо известно художественному миру. После войны Катерина Билокур смогла продавать свои работы, получать из художественного фонда холсты и краски. Вот только цветы, которые служили ей моделью, очень быстро отцветали. Она приседала возле каждого цветочка, разговаривала с ним. «Катря, не кидай нас, -- как будто молили они. -- Якщо ти нас зрадиш, не будеш малювати, то хто ж буде?» На склоне лет они заменили ей семью и детей.
Отец Катерины умер, брат женился и привел в дом невестку, и в маленькой сельской хатке опять начались скандалы. Невестка злилась, что за целый день «ця лежнюга i хати не пiдмете, борща не зварить». Выбегала на улицу и кричала, чтобы все соседи слышали: «Це мене Бог наказав такою сiм'єю!»
Конечно же, Катерине Васильевне хотелось иметь душевного друга, который бы понял и пожалел ее. Одиночество, к которому она так стремилась, стало ее угнетать. Друзья по переписке, на словах вежливые и высокодуховные, при встречах очень разочаровывали Катерину Васильевну. Но была в ее жизни и большая любовь -- Дмитрий Косарик.
Будучи молодым журналистом, Дмитрий в Москве попал на выставку украинского искусства. К одной из картин невозможно было подступиться. «Что здесь происходит, кто художник?» -- спросил Дмитрий. «А вы, собственно, откуда, с Украины? Тогда вам должно быть стыдно, товарищ, что вы не знаете своих художников,» -- ответили ему. Это была одна из самых знаменитых картин Катерины Билокур -- «Царь-Колос». (Она, к сожалению, осталась только в репродукциях. После выставки в Париже картина исчезла, и ее судьба до сего дня не известна. )
При первой же встрече -- в гостях у Павла Тычины -- Дмитрий Косарик поцеловал художнице руку, чем несказанно растрогал ее. Потом их нежные «встречи» продолжались в письмах, в одном из которых Дмитрий признался ей в любви. Но между ними была огромная пропасть… Косарик был женат, они стояли на разных социальных ступенях. «Хiба ж я художниця? Я Попелюшка», -- говорила Катерина Васильевна. Она ни на что не смела претендовать, но когда попыталась объяснить, кем Дмитрий стал для нее, Косарик испугался и навсегда исчез из жизни художницы.
После смерти Катерины Билокур в хату вселились чужие люди, а картины… забросили на чердак. Условия хранения в сырой сельской хате чуть не погубили эти произведения искусства.
-- Многие работы нуждались в реставрации, -- рассказывает Евдокия Осьмак, заведующая картинной галереей Яготинского государственного исторического музея. -- К нам в музей попала картина «Порiчки зi сливами». Несмотря на то, что она была в плачевном состоянии -- селяне ставили на нее ведро с помоями, -- удалось ее спасти.
Работы на фанере были повреждены жучком. Их тоже пришлось возвращать к жизни. Конечно же, мы стараемся вообще к ним поменьше прикасаться, транспортировать. Катерина Билокур была художником-самоучкой и зачастую неправильная подготовка холста и красок привели к тому, что уже сегодня ее работы разрушаются.
Умерла Катерина Васильевна Билокур на одной неделе со своей матерью, о смерти которой ей не сказали, так как художница сама была тяжело больна. Катерина так и не получила благословения -- мать до конца своих дней не простила «дурну дочку» и не осознала, что подарила миру гениального художника…
Выставка произведений гениальной самобытной художницы, приуроченная к ее 100-летию, проходит в столичном Музее декоративного искусства в Киево-Печерской лавре.