Сегодня народный артист СССР отмечает 95–летний юбилей
Несмотря на преклонный возраст, Владимир Зельдин продолжает служить искусству. Уже 65 лет он выходит на сцену Театра Российской Армии. Здесь же артист отметит и юбилей. Владимир Михайлович признается, что благодарен кинематографу, который сделал его популярным после картины Ивана Пырьева «Свинарка и пастух» и театру, подарившему ему роль учителя танцев. На свое 95-летие Зельдин тоже будет танцевать. Несколько месяцев в Театре Российской Армии идут репетиции спектакля «Танцы с учителем». Владимир Михайлович, как всегда, в прекрасной форме. Собирается удивить зрителей блестящим исполнением па и даже спеть. Премьера назначена на 14 февраля…
— Владимир Михайлович, я не ослышалась, когда мне в Театре Российской Армии сказали, что вы с утра до вечера на репетициях пропадаете?
— Нет, конечно! Я же должен хорошо сыграть роль в пьесе «Танцы с учителем», которая написана специально для меня. Это спектакль о театре, актерской братии, одним словом, о всей моей жизни…
— Где силы берете?
— Как вам сказать… Вот этому марафону под названием репетиция нужно подчинить всю свою жизнь. Отказаться от каких-то соблазнов. Я не курю, не пью. До восьмидесяти лет, пока не случился обширный инфаркт, занимался спортом. Несмотря ни на какие жизненные сложности все у меня подчинено работе в театре. Не могу я без сцены, хотя это и не самый лакомый кусок хлеба.
— Страстей слишком много?
— Не столько страстей, сколько зависимости. От театра, режиссера, репертуара. Моя долгая жизнь была полна экстремальными событиями, но я не разучился верить в людей, удивляться… А я ведь прошел революцию, гражданскую войну, коллективизацию, Великую Отечественную… Песня «Мои года — мое богатство» про меня… Когда мне исполнилось девяносто лет, Юлий Гусман поставил спектакль «Человек из Ла Манчи». Это мюзикл, где я танцую, пою и говорю о простых, но очень важных истинах. Играю его до сих пор, называя своей исповедью.
— Владимир Михайлович, есть в жизни что-то, чего вы не постигли?
— О! Очень многого не знаю, я необразованный человек. Вот моя жена Иветта — другое дело. Умна, начитанна, владеет языками. Она работала в Союзе кинематографистов и всегда была первым моим советчиком. Сейчас даже больше, чем раньше. Годы-то у меня ведь немалые.
— Говорят, человеку столько лет, на сколько он себя чувствует.
— Наша профессия не имеет возраста. Актер — это состояние души. А она у меня молодая: лет тридцать, не больше! Бывает, конечно, ощущаю недомогание, усталость, сердце пошаливает. Но придешь в театр — и все проходит. Меня окружают любимые коллеги, правда, многие из моего поколения уже ушли в мир иной. Только я вот засиделся…
— Долголетие у вас наследственное?
— Нет. Папа ушел из жизни в возрасте 42 года, а мама в сорок семь от воспаления легких умерла. Мы жили очень скромно, но дружно. Никаких особых благ мои родители не имели, но это было и не важно. Папа с мамой любили друг друга, я даже ни разу не слышал, чтобы они ссорились. Папа никогда не курил, не пил. И нас, детей, воспитали так же. Не помню, чтобы меня, когда был мальчишкой, привлекали дворовые компании. Я интересовался спортом, балетом. Мечтал о хореографическом училище при Большом театре, но не прошел по конкурсу. И слава Богу…
— Среди ваших наград есть значок «Ворошиловский всадник». Это где вы отличились?
— Получил его, когда учился в старших классах школы. Тогда были популярны различные кружки. Я посещал практически все, вплоть до швейного. Каждый молодой человек мечтал получить отличительные знаки: значок ГТО (готов к труду и обороне), «Ворошиловский стрелок» или «Ворошиловский всадник». Для этого надо было сдать определенные спортивные нормативы. Помню, мы с другом решили стать «ворошиловскими всадниками» и записались на занятия в конно-спортивный клуб имени Буденного, весьма популярное в Москве место. Кстати, занятия были бесплатными. В моей группе учились Вася Сталин, которому тогда было семнадцать лет, и братья Микояны. Правда, мы особенно тесно не общались. Все они были простыми парнями, не выделявшимися своим положением. Приезжали без охраны, одеты скромно. Помню, Вася приходил все время в военной форме, но без всяких погонов, регалий… Занятия в клубе мне пригодились, когда снимался в фильме «Свинарка и пастух».
— Да, и очень знаковая. Мы начали снимать картину в мирное время, а заканчивали уже, когда шла война. Фильм с началом войны закрыли, нас мобилизировали на фронт. Но через несколько месяцев вышло постановление министерства кинематографии СССР о продолжении съемок картины. Всех актеров собрали и дали нам бронь — освобождение от армии. Мы снимали в Москве, на сельскохозяйственной выставке, когда уже совершались налеты немецкой авиации на город. Работу постоянно прерывали воздушные тревоги. На выставке было бомбоубежище, куда пряталась вся группа. Только налет немцев заканчивался, мы продолжали съемки. Работали в две смены, чтобы побыстрее выпустить фильм. Тогда как-то по-другому ко всему относились. Мы свято верили в идеи коммунизма, в то, что доживем до «светлого будущего», в нашу великую Родину! Господи, ведь мы все: украинцы, грузины, белорусы были одним целым. Знаете, я даже испытываю…
— Ностальгию по тем временам?
— Может быть. Или по молодости моей. Я обожал приезжать к вам, в Украину. Кстати, моя первая любовь актриса Люся Мартынова была киевлянкой. Помню, она жила на Подоле. Потом переехала в Москву, работала в Центральном театре транспорта. Потрясающая красавица. Мы прожили с ней вместе несколько лет, но все-таки расстались.
— Говорят, все, кто работал с Мариной Ладыниной, были безнадежно в нее влюблены.
— Марина Алексеевна действительно была женщиной необычайной красоты — с огромными голубыми глазами, в которых можно было утонуть. Когда мы с ней встретились во время съемок «Свинарки и пастуха», мне было 26 лет. А она звезда, жена режиссера Ивана Пырьева. Мог ли я о чем-то мечтать? Так, общались немного… К тому же я тогда был еще совершенно не известен. Даже после премьеры «Свинарки», которая из-за войны прошла довольно скромно, был мало узнаваем.
— Зато свою часть признания вы с лихвой получили на спектакле «Учитель танцев».
— Его премьера в Театре Советской Армии состоялась в 1946 году. Эта пьеса Лопе де Вега ранее никогда не шла в Советском Союзе. Музыка была просто потрясающая! В постановке много танцев, песен, фехтования, красивые костюмы. Война только закончилась, и людям хотелось любви, красоты. Все это было на нашей сцене. Спектакль пользовался таким успехом, что шел почти сорок лет! Я тысячу раз выходил на сцену в роли Альдемаро.
— Правда, что на одном из спектаклей к вам за кулисы пришла сама Анна Ахматова?
— Да, ее привела наша актриса Нина Ольшевская, мама Алексея Баталова. Анна Ахматова, приезжая в Москву, всегда у них останавливалась. Нина Антоновна даже не предупредила меня, что приведет в гримуборную Ахматову. Это было в антракте, я сидел на стуле перед зеркалом, поправляя грим. Увидев их, чуть не упал! В дверях стояла сама Ахматова! Она была величественная, высокая, седая. Прислонившись к двери, внимательно на меня смотрела. Это было время ее травли, мне показалось, что Ахматова сосредоточена в себе. Даже не помню, что она сказала в мой адрес, я выглядел просто обалдевшим идиотом…
— Вы ведь и Владимира Маяковского видели?
— Это было в мои студенческие годы. Тогда Дом актера в Москве, представлявший собой полуподвальное помещение с маленьким залом, буфетом и фойе, помещался в Филимоновском переулке. В один из вечеров там выступал Маяковский. Зал был забит! Поэт вышел на сцену. Он был огромный, подпиравший головой потолок, очень коротко острижен под машинку, в деловом костюме. Красивый! Студенты задавали ему каверзные вопросы, но он отвечал так остроумно, что каждый раз зал взрывался аплодисментами. А потом своим зычным голосом Маяковский читал стихи. Он произвел на меня огромное впечатление, наверное, такое же сильное, как Александр Вертинский.
С Вертинским я познакомился, когда он в пятидесятых годах прошлого века вернулся из эмиграции в Москву. Помню, давал концерт в Центральном театре транспорта, в котором я служил (сейчас там находится театр имени Гоголя). Вертинский вышел на сцену в темно-синем пиджаке, брюках стального цвета, белоснежной рубашке и галстуке. В те времена на сцену в бабочке выходить не рекомендовалось, как в смокингах и фраках. Вертинского встретили очень сдержанно. Когда я зашел к нему в гримуборную, он нервничал и что-то нашептывал. На его гримерном столике стояла иконка и две свечи. В другой раз мы встретились в Юрмале, где Вертинский давал концерт под открытым небом. Вышел на сцену в белом костюме, подтянутый. Первое отделение прошло блестяще, но когда я зашел к нему за кулисы, ужаснулся! Там сидел уставший, сутулый, меняющий мокрую рубашку старик. Я тогда подумал: как же нас преображает сцена! Удивительно…
— Говорят, подмостки обладают магнетической силой?
— Еще какой! Я мог прийти в театр с температурой, но на сцене от болезни не оставалось и следа! Наша профессия сродни волшебному искусству. Хотя жестока слишком… Но несмотря на некоторые сложные периоды в моей жизни я счастливый человек. Надеюсь, что заложил в свою профессию еще один кирпичик.
— Можете в этом даже не сомневаться!
— Помню, когда я учился в театральной школе, преподавательница по художественному чтению сказала: «Володя, вас обязательно будет любить зритель… » Хотя пользоваться своей популярностью я никогда не умел. У меня так и нет дачи, роскошной квартиры. Как-то не думал об этом. Да и на небольшую актерскую зарплату мало что мог себе позволить. Сейчас я гораздо лучше в материальном плане живу, чем при Советском Союзе.
— У вас до сих пор однокомнатная квартира в центре Москвы?
— Представьте себе. А в начале карьеры вообще жил в гостиничных номерах. Некоторое время даже обитал в театральной гримерке. Ко мне довольно пристально приглядывалось партийное руководство театра. Особенно, когда прогремело «дело врачей», начался антисемитизм, люди стали менять свои фамилии. Но я так и остался Зельдиным. Скажу откровенно, может в чем-то это и помешало мне в жизни. Я ни пионером, ни комсомольцем не был. Всегда считал, что художник должен быть совершенно свободен от каких-либо партийных рамок. Так что квартиру свою получил гораздо позже, чем сыграл роль учителя танцев. Одна моя мечта — иметь свой кабинет, где бы за письменным столом мог работать над ролью — так и осталась неосуществленной. Так что создаю их… на кухне.
— Сами не готовите?
— Нет, этим занимается жена. Вообще, в плане питания мы совершенно не избалованны. Никаких диет я никогда не придерживался. Просто в чем-то себя ограничиваю — лишний вес на сцене мешает. Не ем мучного и сладкого. Секрет моего внешнего вида — здоровый образ жизни.
— Но на юбилей рюмку выпьете?
— Нет, рюмку не потяну. А вот бокал шампанского, наверное…