Примадонна редко и с большой неохотой дает интервью. Журналистов она не любит, можно сказать, не переваривает. На телевидении Пугачева -- редкий гость. Последний раз ее затащил в свою программу старый друг Урмас Отт. И все-таки после долгого перерыва Пугачева решила сделать исключение. Для программы «Старый телевизор» канала НТВ и лично Льва Новоженова. И то, видимо, только потому, что журналист он беззлобной старой закалки.
-- Я могу себе позволить смириться или не смириться. Вот поближе меня покажите, как я смеюсь своей ослепительной улыбкой.
Для меня век заканчивается в 2001 году. А сейчас просто красивая цифра -- 2000. Но я уже как-то сказала, что как Алла Пугачева я буду петь до конца века. И, наверное, это трудно себе представить, а некоторые даже начнут говорить, что я опять кокетничаю, но иногда я сама от себя устаю. Надоела я себе. А когда я себе надоедаю, могу себе позволить что-то сделать. Я заслужила это право. Так что уж простите, люди добрые, если через год я запою совсем другое, то, что вам, может, и не понравится. Но буду петь, потому что мне хочется. Безумно. А если это будет неприлично для Аллы Пугачевой, то я возьму себе псевдоним.
Вот недавно мне приснился сон, что я -- Луиза Эльбер, художница-авангардистка из провинции Шампань. Неплохо для начала. Да? Я думаю, это не случайный сон. Луиза Эльбер уже другая, не я. Толстая и лысая (смеется). Зато она может и покушать, и выпить, и погулять. Ничто не мешает образу.
-- Живу я одним днем и счастлива на зло всей этой желтой прессе, дурацкой, нахальной, отвратительной. Живу счастливо, хотя это, может, кому-то поперек горла. Я обожаю своего мужа, он обожает меня, у меня прекрасная дочь. А дети -- это наша старость. Я вижу свою дочь и совсем не боюсь старости. Мне сейчас хорошо, но я такой человек, что даже если мне хорошо, я всегда пропускаю через себя жизнь страны. Знаете, иногда мне даже хочется воскликнуть строками из стихотворения: «Я очень Родину люблю, а государство ненавижу». Я ненавижу слово «ненавижу». Слишком уж резкое оно. Но повод для презрения есть.
-- У нас какая жизнь, такие и способы выживания. А что делать? По роду своей деятельности, а может, по характеру, если уж я общаюсь с людьми, то часто и много. Причем с людьми простыми, неизвестными. Теми, которые делают нашу жизнь тихой и незаметной. Мне их мнение гораздо дороже, чем, скажем, какого-то крикливого журналиста. Личности всегда было тяжело, во все времена. Ее-то, может, личностью и называли потому, что она не продавалась, не влачила жалкое существование. Я знаю очень хороших художников и артистов, которые могли переступить через какие-то свои принципы. И я их не осуждаю, я понимаю это. Да и мне гораздо проще было бы жить, если бы поступалась чем-то. Но мне, наверное, повезло больше, чем другим. Мне не надо идти к трону. Люди сходят с трона и подходят ко мне. Потому что они тоже люди, а не только бизнесмены, политические деятели или мошенники. Иногда они просто бывают людьми, которым нужен мой совет. И так было всегда. С моей первой песни. Это не значит, что они прибегали ко мне в парадное с флажками и криками: «Мы тебя любим»! Они меня слушали и могли сказать: «Да ну, куда пускать ее, эту лохматую?» Но, тем не менее, при удобном случае подходили ко мне и шептали на ухо: «Какой ты молодец». Такое было время. Это были совершенно нормальные люди, но… что делать -- номенклатура.
-- Ну, а сейчас что? Всегда был трон, всегда были шуты, артисты. Вот мои песни «Все могут короли» или «Эй вы там, наверху» -- это же сатира. Потому что мы уже так научились все с подтекстом петь и говорить, что это может нам еще пригодиться. Вполне возможно. Время такое. Поэтому и запрещались, наверное, эти мои песни.
Я вот недавно перелистала все свое творческое наследие. И песня «Крысолов» сейчас бы была очень актуальной. А что в принципе у нас изменилось-то? Ну волосы можно покрасить в другой цвет, прическу изменить. Но суть-то остается прежней. Все изменится когда-нибудь, но не сейчас. Сразу не бывает. Сначала идет ликбез -- ликвидация безграмотности. Когда-то покойный Влад Листьев у меня спросил, как бы я охарактеризовала то, что происходит. Я сказала -- дремучесть. А сейчас если бы меня спросили, что меня раздражает в этой жизни, я бы сказала, что дремучесть наша становится цивилизованнее, но меня раздражает цинизм во всем. В политике, в человеческой жизни, в нашем шоу-бизнесе, в телевидении.
-- Я очень понимаю российскую эстраду. И принимаю все, только умею сделать отбор, отсев. Я слежу за тем, что мне интересно. Так вот для меня застой -- это когда все одинаково. Нашли какого-то конька, сели на него, обуздали и скачут. Сцена у нас теперь для всего: и для варьете, и для дискотек. Почему я и хотела строить свой универсальный театр. Только сейчас стали понимать, что диско-музыка, танцевальная музыка -- это другое, для нее есть свои площадки. А сцена немножко для другого. Единственное, чего я опасаюсь, -- что исполнители будут зависимы от того, куда их направляют, нужно, чтобы они больше слушались своей души. Нужно жить и творить для людей, которые приходят на концерты, а не для тех, которые им платят. А получается, что страной, людьми легче руководить, когда они немного отупели. Может, поэтому появились образцы не самой лучшей западной музыки, кино. Я не дура, к сожалению. Правда, я могу перед самым умным человеком прикинуться идиоткой. Потому что просто не хотела бы перед ним раскрыться. Но, к сожалению или к счастью, я не глупа. И поэтому мне сложней.
-- Что же до постройки моего театра, то я поняла, что это легче сделать за свои деньги и на ровном месте. Потому что как только я пошла просить деньги на строительство театра, а для начала мне нужно было пятнадцать миллионов долларов, причем не для себя, не для театра песни. Я хотела сделать Дворец культуры, в котором можно было бы и бальные танцы устраивать, и рок-фестивали, и спортивные состязания, и концерты, куда можно было бы пригласить мюзикл из Бродвея, «Лидо». Эта идея просто замучила мою бедную голову. Я даже ездила специально в Японию, чтобы посмотреть на подобные сооружения, договорилась с одной американской фирмой. Но у нас сказали: нет-нет, что вы, мы должны строить сами. Я думаю, Боже, какой патриотизм! Но как только мне для начала пообещали бюджетные деньги, тут же против поднялась общественность. Знаете, любовь любовью, но зачем ей театр, если библиотека Ленина протекает… И я подумала, действительно, зачем мне это? Я-то думала, это нужно Москве, России, нам всем. Но раз это нужно только мне… А в то время уже были собраны и чужие деньги. Кошмар. Мне понадобилось несколько лет, чтобы отработать эти деньги. Ну ничего, все это уже в прошлом.
-- Говорят, что я -- человек-компьютер, который рассчитывает свою жизнь. Ну, бывает по-разному. Пару раз в жизни я устраивала какие-то скандалы. Мне казалось, что обо мне забыли (смеется). Ну, может быть, пару раз подмочила себе репутацию, потому что уж слишком незапятнанная она была. Скучновато быть правильной. Кстати, вот почему я и понимаю молодое поколение, которое выбирает пепси-колу. Понимаете, какая штука? Когда-то я должна была удивить, и я это сделала, я была непривычная, необычная. Но ко всему необычному потихоньку привыкаешь. Сейчас тоже настолько все привычно -- Пугачева, Пугачева, Пугачева. Меня то на пьедестал, то с пьедестала снимут, то рассорят меня со всем миром. А я говорю: «Ну давайте, ребята, я русская женщина, коня на скаку остановлю». Но если меня не уничтожили ТОГДА, то бесполезно делать это сейчас. Я сама уйду, если надо будет. Я никому не мешаю и никого не собираюсь пугать. Когда я уходила, я всегда об этом предупреждала. Но срок-то у тех, кто сейчас приходит на сцену, гораздо короче. Я не хотела бы сейчас быть молодой, чтобы начинать сольную карьеру. Это ж сколько денег надо иметь, перешагивать через собственное достоинство! У нас было одно -- худсовет. А сейчас, мне кажется, сложнее. Но хочу заметить, что после меня певцам пробиваться стало легче. Коль скоро я стану нормальным, привычным явлением… Да мне уж и самой надоело. С другой стороны, мне говорят: «Но ведь тебя же любят». А я другой жизни себе не представляю, потому что я жила и живу этим. Но не надо из меня делать какого-то кумира, и правильно, что не делают те, кто только начинают петь. Но не забывайте -- это самое главное.