Вчера миновало 9 дней со дня смерти последнего романтика украинского сопротивления
Его похороны являли собой необычное зрелище. Проститься с Анатолием Лупынисом пришли на редкость непохожие люди. У его могилы вместе утирали слезы депутаты в недешевых костюмах и бойцы УНСО в поношенных камуфляжах с медалями экзотических стран, члены Союза писателей и казаки с нагайками за голенищами сапог, деятели разных конкурирующих между собой партий, генералы спецслужб и диссиденты-правозащитники. Представители враждующих Армении и Азербайджана, Грузии и Чечни, казалось, соревновались в том, для чьего народа больше сделал умерший украинец.
Когда решался вопрос о захоронении, один из важных чиновников спросил: «Да кто он такой, чтобы хоронить его на Байковом? Не лауреат Госпремии, не депутат парламента»… Действительно, украинское государство не поспешило с формальным признанием заслуг Анатолия Лупыниса. Да он в этом и не нуждался. Он ушел из жизни, как жил, -- без денег, квартиры, прописки. Даже без паспорта… Однако немного найдется людей, которые оставили в новейшей украинской истории столь же заметный след, как «дядя Толя». Так его звали все, кто знал и любил.
Сам он утверждал, что судьба его была предопределена еще в раннем детстве. Родителей советская власть отправила в ссылку, но по дороге в сибирские дали их застала Отечественная война, и они поспешили вернуться домой, на Черкащину. Транспорта не было, и четырехлетнему Толику довелось проделать довольно долгий путь верхом… на корове. «Как после этого было не стать бродягой?» -- улыбался Анатолий Иванович много лет спустя…
Окончив с медалью убогую сельскую школу, юноша мечтал о далеких звездах, потому и выбрал кафедру астрономии на физмате КГУ. Казалось бы, блестящее начало научной карьеры. Но в 1956 советские войска вошли в Будапешт. 19-летний студент третьего курса Лупынис вышел на демонстрацию протеста с лозунгом «Руки прочь от свободной Венгрии!». В результате -- шестилетний лагерный срок за «антисоветскую агитацию». После этого долгие годы он будет видеть любимые звезды только через решетку. «Ничего, знаешь, какими они тогда кажутся большими? Никакого телескопа не надо!» -- говорил он много лет спустя…
В заключении Лупынис «на путь исправления» не стал: в 1957 году в лагерях вспыхнуло восстание арестантов. Зеки выбирали 20-летнего Лупыниса в лагерный забастовочный комитет. После кровавого подавления восстания (против бастующих зеков были брошены танки и авиация) Лупынис прямо в лагере закрытым судом приговаривается к 10 годам тюрьмы — то есть из лагеря переводится на камерный режим.
Сидеть ему пришлось в печально известном Владимирском централе, где мало кто выживал дольше двух-трех лет. Лупынис отсидел «от звонка до звонка». В 67-м его вынесли на волю. Вынесли, поскольку обе ноги были парализованы. Вердикт врачей: в лучшем случае, сможет передвигаться на костылях. Но Лупынис считал иначе. Два года ежедневных изнуряющих тренировок, ходьба сначала с костылем, потом с палкой, наконец -- без всякой опоры. Осталась только хромота. Но видна она была только со стороны, а сам Лупынис ее словно не замечал: ни на улицах, ни на горных перевалах он не отставал от молодых и здоровых. Только начал ходить — снова взялся за образование. Поступил в Сельхозакадемию, на экономический. Но, видно, не судьба была обзавестись дипломом.
В 1971-м Лупыниса опять арестовали. На сей раз виной его стал поэтический дар: 22 мая у памятника Шевченко Анатолий прочел собравшимся свои стихи о судьбе Украины. Очевидцы до сих пор помнят, как заволновалась немногочисленная толпа -- было ясно, что смелого поэта будут «брать». Попытались быстро переодеть его в чужой плащ, прикрывая своими спинами, вывели из парка Шевченко… Увы, «компетентные органы» легко вычислили смельчака. Суд над Лупынисом обещал вылиться в суд над его палачами, так как обвиняемому было что сказать людям в погонах, и все знали, что он-то не промолчит. Власть нашла выход: Анатолий Лупынис был объявлен сумасшедшим, и потянулись долгие годы в Днепропетровской «спецпсихушке». Все побывавшие там (а через эти мрачные стены прошло немало выдающихся людей) в один голос утверждают, что по сравнению с этой «больницей» любой лагерь казался курортом. Лупынис выжил и там. Более того, перед его невероятным обаянием не могли устоять даже тамошние опытные палачи: санитары, рискуя собственной свободой, выносили на волю его письма, в том числе и статьи для Радио «Свобода», а женщина-врач сохранила тетрадку его стихов и много лет спустя, уже в годы независимости, вернула бывшему «пациенту»…
В 1983-м его освободили. Выпустили с безнадежно подорванным здоровьем -- чтобы умер не на «попечении» властей. Но просчитались, не учли того, насколько он хотел жить и бороться. «Доходяга» вновь начинает ходить, а вскоре активно принимается за подпольную работу. «КГБ было очень трудно за мной следить: я сам никогда заранее не знал, куда пойду и что буду делать, -- смеялся он, вспоминая те годы. -- Бывало, иду мимо вокзала, просто так, без вещей, за минуту до отправления сяду в поезд, а на какой-нибудь наобум выбранной станции пересяду на другой -- так от слежки и уходил. Приезжал к товарищам в других областях без «хвоста» за спиной». Времена понемногу менялись, запахло неким подобием свободы, и Лупынис ищет формы легализации борьбы. Национально-освободительную организацию власти не зарегистрировали бы ни под каким «соусом», а вот экология -- другое дело…
Так возникает идея Ассоциации «Зелений свiт». Среди его многочисленных друзей нашлись и профессионалы-экологи, и известные писатели, а остальное было делом техники -- и вскоре Ассоциация стала первой легальной оппозиционной структурой. Правда, при регистрации власти поставили жесткое условие: вычеркнуть из списков учредителей «этого рецидивиста-антисоветчика». Но он никогда не стремился к удовлетворению личных амбиций, главное -- дело было сделано, движение набирало обороты. Через пару лет история повторилась: он стал одним из основателей украинского «Мемориала», но числился в самом хвосте списков. Идея привить на украинскую почву прибалтийскую практику Народных Фронтов тоже принадлежала Анатолию Ивановичу, но при проведении первого съезда Руха ему пришлось опять остаться только одним из рядовых участников — для властей его имя было подобием красной тряпки для быка…
В 1989--1991 годах Лупыниса можно видеть везде -- от митинга до научной конференции. Он находит общий язык с голодающими студентами и бастующими шахтерами, проводит пресс-конференции и выигрывает судебные дела. Идеи его как правило просты и потому чрезвычайно эффективны. В 1990-м он организует регистрацию людей, считающих себя гражданами оккупированной Украинской Народной Республики. За несколько месяцев зарегистрировались более миллиона человек, и это стало фактически первым референдумом за независимость Украины.
Провозглашение независимости Украины он встретил в привычной обстановке -- в тюрьме, куда его бросили летом 91-го за организацию «групповых действий, нарушающих порядок» -- митингов протеста против подписания нового союзного договора. После провала путча и принятия Акта о независимости «дело» пришлось срочно закрывать, и Лупынис оказался на свободе.
Его главным делом в те годы становится возвращение из отдаленных уголков Союза, прежде всего -- из «горячих точек», военнослужащих-украинцев. Он получает удостоверение сотрудника Комитета по социальной защите военнослужащих при Кабмине, и с этой «корочкой» объезжает места боевых действий, буквально вытаскивая оттуда наших парней.
Его принимают обе стороны армяно-азербайджанского конфликта, ему удается вытаскивать людей даже из камеры смертников. А в «перерывах» между поездками — работа дома, на сей раз партийная: из затеянного Лупынисом объединения нескольких мелких партий и групп в Украинскую межпартийную ассамблею постепенно выкристаллизовалась УНА -- одна из самых колоритных и ярких украинских партий. А когда в «горячие точки» стали отправляться добровольцы УНСО, везде впереди бойцов -- «теневой дипломат» Лупынис. Его принимают президенты закавказских государств, среди его друзей -- Дудаев, Масхадов и Басаев, Гейдар Алиев и Эльчибей, такие непримиримые враги, как Гамсахурдиа и Шеварднадзе.
О нем на Кавказе ходят легенды. «Белый дед», «Украинский аксакал» стал персонажем чеченского фронтового фольклора, его бороду и прихрамывающую походку знали даже грозненские дети (немалое количество детей Лупынис ухитрился вывезти из-под бомб в Украину -- так, между делом). Его фото и «ориентировки» были розданы солдатам на всех российских блок-постах. Один раз Лупыниса сумели задержать и отправили в «фильтрационный лагерь» -- новейшее изобретение российской демократии, состоящее из стоящих среди степи вагонов для скота, окруженных «колючкой» и охраняемых ОМОНовцами. Но даже здесь «дядя Толя» показал свое умение покорять сердца людей: дагестанский милиционер тайно сообщил в Украину о его аресте, и после трудной борьбы удалось-таки добиться его освобождения.
Вообще «дипломатия дяди Толи» всегда была на редкость успешной. Для него не существовало закрытых границ, а паспорта и визы были пустой формальностью. Едва ли кто-либо еще из украинцев может похвастать, что побывал в США не только без визы, но даже без паспорта! Для Лупыниса это было в порядке вещей: «Подумаешь, приехал в Баку, зашел к Алиеву, тот позвонил, меня военным «бортом» отвезли в Анкару, а там подсадили в самолет с турецкой правительственной делегацией… Труднее было обратно вернуться -- в Борисполе пускать не хотели». В этой историйке -- весь «дядя Толя»: о решении любых, самых сложных проблем говорил как о забавном затруднении. Даже о годах заключения говорил как о «весьма эффективной форме образования», где он получил «куда больше знаний, чем в любом институте». К слову, заключенным он себя в принципе не считал, а 23 года за решеткой называл проведенными во вражеском плену: «Я объявил войну Советскому Союзу, попал в руки врагов и пробыл четверть века военнопленным. Подумаешь, с казаками в турецкой неволе и похуже бывало»…
Он прожил 62 года, больше трети из них -- за решеткой. Но успел больше, чем многие за куда более долгую и счастливую жизнь. По словам врачей, его диагнозов хватило бы на восемь смертей. Он должен был умереть намного раньше, но держался. И до конца оставался романтиком, Поэтом. Печатать стихи отказывался (не стихи, мол, так, забавка), но мог по телефону два часа кряду читать их знакомой девушке, позвонив ей в Минск с Ростовского почтамта… «Я моложе всех вас!» -- говорил он нам, по паспорту годящимся ему во внуки. И не преувеличивал. На 60-летие УНСОвцы долго думали, каким подарком порадовать Деда, и предоставили выбор ему самому. Он выбрал… часовой полет на спортивном самолете, с головокружительными «петлями» и «бочками».
После него осталось многое. Добрая дюжина основанных им организаций (последний, предсмертный проект -- Гражданское объединение «Право», что-то вроде ассоциации юридической самозащиты для рядовых, безденежных граждан), талантливые стихи на украинском и русском языках, шестеро детей и главное -- сотни людей, считающих себя его учениками. Он был Учителем в высшем смысле этого слова. Казацкий гуру, чудом занесенный в наше неромантичное время и преобразивший его.
«Facty i kommentarii «. 15 февраля 2000. Человек и общество