«Мои боевые товарищи попросили принять меня, узника воркутинского лагеря, в партию, и я даже подержал партийный билет … две минуты,» -- вспоминает ветеран войны Прохоренко, которому недавно исполнилось 90 лет
«ФАКТЫ» уже писали о малоизвестных подробностях водружения знамени Победы над Рейхстагом. Сегодня нам удалось найти непосредственного участника тех событий, человека трагической и парадоксальной судьбы -- Владимира Васильевича Прохоренко, который дошел до Берлина бойцом штрафной роты -- роты смертников. Их бросали в самое пекло боя, они прокладывали своими телами дорогу к Берлину. В 1938-м году Прохоренко был осужден на 10 лет за «антисоветчину». «Вышло так, что я пошел искупать вину, которой, по сути, не было, -- размышляет Владимир Васильевич. -- Получилось, что я, враг народа, брал Рейхстаг и чудом выжил. Ведь мы, штрафники, были пушечным мясом… » На днях Владимиру Прохоренко исполнилось 90 лет, но майские дни 1945 года он помнит, словно это было вчера.
В доме у супругов Прохоренко все так, как и должно быть у стариков: неторопливый разговор за большим столом, чай с вареньем. Охраняют покой этого дома две старенькие собачки, знаете, такие, какие бывают только у людей пожилых, -- верные маленькие друзья, очень похожие на хозяев. Перелистывая альбом с фотографиями, Владимир Васильевич начинает горячиться, вспоминая, как его молодость изуродовали сталинские репрессии.
В лагерь он попал по нелепой, как ему тогда казалось, случайности. Взяв отпуск, поехал на Десну и снял угол в сельской хате. Каждое утро заядлый рыбак отправлялся на рыбалку. И вот однажды на берег вышли стирать белье местные женщины. Они сразу распознали в молодом человеке горожанина и стали расспрашивать, что да как в Киеве. Особенно их интересовало, можно ли купить хороший ситец или сатин. Владимир Васильевич рассказал, что на Куреневке много маленьких лавочек, где есть и сатин, и ситец, но только нужно с вечера записаться в очередь, потому что желающих много. Через шесть дней к рыбаку на бережок пришел военный, лейтенант, и пригласил Прохоренко в сельсовет на беседу. В сельсовете они просидели несколько часов молча -- Прохоренко молчал, ожидая, что представитель власти разъяснит ему, в чем дело, но тот не торопился. Наш герой, еще ничего не подозревая, с нетерпением представлял, какой у него тем временем сом или судак на крючке. Как вдруг вошли дюжие молодцы. Позже выяснилось, что они из НКВД. Прямо с рыбалки его доставили в киевский изолятор. Невинный разговор о «напряженке» с тканями в киевских магазинах оказался … антисоветской пропагандой и критикой советского строя!
-- Там разговаривали просто: в одном углу спросят, в другой -- летишь, -- вспоминает Владимир Прохоренко, -- Я не понимал, что им нужно. Держали несколько месяцев, а потом отправили в лагерь. Оказывается, за это время они братьев моих проверяли на «благонадежность». Слава Богу, их не арестовали, но мне применение нашли: руки-ноги крепкие, будешь работать на стройках коммунизма. Так я оказался в воркутинском лагере, где пять лет строил дорогу. Наш участок проходил от Ухты до Печоры. Вместе со мной строили эту дорогу еще 800 моих солагерников.
Люди постарше были совсем измучены адской работой, разве что надежда поддерживала в их истощенных телах огонек жизни. И Владимир подумал, что он-то -- молодой, а и то не протянет больше пяти лет. Узнав о возможности попасть в штрафную роту, Прохоренко подумал: «Будь что будет: или грудь в крестах, или голова в кустах». С 1941-го года охотников попасть в штрафники набирались единицы -- многие предпочитали как-то выживать в лагере. В 1943-м году Владимир Прохоренко отправляется на фронт.
-- У уголовников была своя компания, а у нас, политзаключенных, своя. Ведь мы так любили трудиться! Нас за это и там уважали -- до некоторой степени. Охрана лагерная не сильно нас караулила. И вот однажды нашу группу расконвоировали и послали в деревню Ухта, в мастерскую -- делать гробы для членов семей охранников. Ведь лагерь большой, охранники жили там прямо семьями, и, надо сказать, много людей умирало в ту пору. Конечно, заключенных в гробах не хоронили. Так вот, в Ухте к нам прибежали местные собаки, глупые, доверчивые. Мы их приласкали, удавку на шею и … В общем, этой собачатиной мы несколько дней питались, делили по кусочкам, чтоб выжить. Ведь кормили баландой -- водой на муке. Нас держал хлеб. Делаешь норму -- дают тебе горбушку. Через пять лет я понял, что долго не протяну. Рядом люди умирали. Так что не от добра мы тех собачек съели…
Странное обстоятельство: при этих словах собачки супругов Прохоренко -- каштановая дворняжка Клепа и толстый лысеющий пудель Микки, неожиданно, как по команде, вышли из комнаты.
-- Видите, собаки вышли -- почувствовали. Жизнь была собачья в лагере. Но и в смертники не все уходили. Я воевал на 1-м Белорусском, и у нас в штрафной роте было человек сто. После каждого боя оставалась половина. Потом новых добавляли. А бросали нас на самые тяжелые участки, на прорыв. В своей книге «Знамя над Берлином» генерал-майор В. Шатилов, кстати, упоминает, что штрафники брали Берлин, но мало кто из них выжил. Штрафная рота на самом деле была с двух сторон под огнем: впереди нас -- пулемет немецкий, а позади -- пулемет советский. Почему, скажете вы? Наши ведь не знали, что мы будем делать, враги народа все-таки. Может, мы поднимем белый флаг и захотим сдаться в плен. Для этого в наши спины и смотрел пулемет.
В апреле 1945 года в составе знаменитой Шатиловской дивизии Прохоренко участвовал в штурме Берлина.
--Специально для прикрытия Егорова и Кантарии была организована группа из двадцати человек, собранных из разных полков. Людей подбирали дюжих, выносливых, опытных. Понятное дело, что из тех, кто помог флаг над Рейхстагом поднять, не один я был из штрафной роты, не один я был «врагом народа». За несколько дней до штурма нас познакомили, дали задание -- охранять знамя. Сидели в блиндаже, ожидая команды. Когда начался штурм Рейхстага, где-то часа в три, день, казалось, превратился в ночь -- так сильно потемнело от взрывов и шквального огня. Несли знамя в полевой сумке, а древко -- отдельно. Когда полковник занял первый этаж в Рейхстаге, нам дали команду. Из 20 человек на крышу дошли 14: на каждом этаже вели рукопашный бой. Конечно, мы не закрепляли на куполе знамя Победы -- это сделали Егоров и Кантария. Мы обеспечивали только прикрытие.
Когда рота, в составе которой был Прохоренко, приблизилась к последнему оплоту фашистской Германии, через канал вокруг Рейхстага уже была организована переправа. Вместо взорванных мостиков были переброшены деревянные балки, заборы. Внутри здания были взорваны лестницы, и бойцы перебрасывали доски так, чтобы можно было подняться. В бою на одном из первых этажей эсэсовец ранил Прохоренко в живот, и только благодаря тугому кожаному ремню он приостановил у себя кровотечение и смог добраться до самого купола.
После водружения знамени немцев сотнями выводили из подвалов Рейхстага -- это были те, кто уже не хотел сражаться за великий Рейх, осознавая бессмысленность сопротивления.
Сам Прохоренко на стенах поверженного Рейхстага не расписался, как многие. За штурм Рейхстага штрафник-красноармеец получил благодарность и орден Отечественной войны. За взятие Берлина -- орден Красной Звезды. После взятия Рейхстага рота Хачатурова, в том числе и будущие прославленные герои Егоров и Кантария, поселилась в немецком домике.
-- Тут и проявились мои хозяйственные способности -- я же хозяйский сын. С малолетства маме свечу держал, когда она готовила, доила, поэтому многому научился. В сарае возле домика находились коровы -- откормленные такие… Помню, какими их увидел: все блестит от копыт до рогов, ходят по колено в соломе. Вымя полное -- немцев, видимо, давно не было. Так мы на молоке и отъелись, забыв про траншеи и окопы.
В этом домике мы и начали впервые говорить о том, как нас демобилизуют и отправят домой. Мечтали поскорее вернуться. Тогда-то ребята и узнали впервые, что я не коммунист. Егоров и Кантария загорелись, давай писать мне рекомендацию в партию. Я их отговаривал: «Не пишите, я же не из дому на войну ушел, а из Воркуты». Они рты раскрыли и спрашивают: «А что это?» Я им описал, что там люди отбывают заключение. Все рассказал про рыбалку свою незадачливую, про ситец. Ребята сказали: ерунда, война все спишет. И отправили эту бумагу хвалебную в политотдел.
Через некоторое время приехал за Прохоренко майор. В политотделе в Берлине вызывали по одному человеку. За столом сидели генерал-майор и два полковника.
-- Перед ними лежали партийные билеты (и мой среди них). Генерал-майор вручил, пожал мне руку, поздравил. А я вдруг ему и говорю: «Я вот уже коммунист, а не отразится ли на моем будущем то обстоятельство, что по приговору я был осужден на 10 лет и уже 5 из них отсидел в Воркуте?» Возникла длинная пауза. Такая длинная, что мне уже надоело смотреть этому генерал-майору в глаза. «По какой статье?» -- наконец спросил он. «Российская 58-я, украинская 54-я, пункт первый: агитация против Советской власти. Но я никого не агитировал, меня забрали с рыбалки». Вторая длинная пауза. «Куда поедешь после демобилизации? -- спросил, наконец, генерал-майор. -- Вот в твой Киев мы партийный билет и отправим, в районную организацию. » Но я знал, что, как только я выйду из этой комнаты, мой партийный билет порвут. Так я и подержал его в руках всего две минуты. И всем говорю, что у меня стаж не 55 лет, а всего 2 минуты. Хотя я и Берлин брал.
Прохоренко вернулся в Киев. Слава Богу, не в лагерь. Послевоенная жизнь казалась совсем нелегкой. Первая жена его не приняла -- прошло много времени, не сложилось. Тогда судьба преподнесла ему подарок в виде «коллеги по несчастью» -- двадцатитрехлетней Зои, чей отец был расстрелян в 1938-м году, а мать посадили чуть позже -- за неосторожные разговоры о виновниках беды. Познакомились в строительной конторе. Прожили вместе 53 года.
-- Нас, может быть, статус репрессированных и сблизил, -- вспоминает Зоя Прохоренко. -- Володя мне сразу рассказал, что сидел. Я осиротела в 12 лет. Во время войны была в житомирском подполье, выполняла задания как связная. Восемнадцатилетней девушкой попала в партизанский отряд Шитова, где меня ранили во время бомбежки. Отправили в тыл. «Я подобрал себе голую и босую партизанку, -- смеется Владимир Васильевич. -- Судьба мне послала подругу боевую».
Жизнь действительно оказалась похожей на бой -- молодожены поселились в гнилом сарае. Была одна мысль -- выжить. Начали строиться, потому что на квартиру рассчитывать не приходилось. Владимир Васильевич -- столяр, руки золотые, в доме все сделал сам. Годы так и пролетели -- в трудах и заботах. За славой никогда не гнались. Владимир Васильевич редко вспоминал о своих заслугах. Связь с Егоровым и Кантарией потерял, да и найти их не стремился. Много лет проработал в интернате учителем труда. Увлекся пасекой, за 35 лет личного пчеловодства так привык к хорошему меду, что теперь на рынках покупать его не хочет. Когда переселился из частного дома в квартиру, все свои 30 ульев перенес за город -- пчелы, как дети, требуют ежедневной заботы. До 85 лет сам ездил, ухаживал за пчелами. «Сейчас на базаре торгуют медом, который смешан с сахаром, круто заваренным. Разве это мед? Ведь нужно и на гречку, и на акацию выезжать!» -- жалуются Владимир Васильевич и Зоя Дмитриевна.
Реабилитировали Владимира Васильевича в 1960 году. О заслугах никогда особенно не вспоминали. Благодаря комиссии по правам реабилитированных о Прохоренко стало известно в 90-е годы. О ветеранской машине супруги уже и думать забыли. «Я, наверное, до ста лет специально доживу -- посмотреть, дадут или нет». Не дают, несмотря на первую группу инвалидности и на то, что ходит-то бодрый старик на костылях… Впрочем, учитывая возраст и все пережитое, он на самом деле очень бодр. К несправедливости привык -- с момента ареста. Несколько лет назад даже не хотели давать медаль Жукова, вычеркнули из списка ветеранов, но после публикации в одной из газет о его судьбе все-таки восстановили. Однажды решил попросить слуховой аппарат, насмотревшись «Поля чудес», документы даже выслал Якубовичу. Но… По сей день слышит плохо. Хотя жену, женщину очень спокойную и тихую, понимает, даже если говорит она шепотом. Привычка, отработанная годами.
Сегодня орденоносца Прохоренко крепко тревожит Чечня, кровь, которая проливается там. Он следит за событиями на Кавказе, переживает. Слишком много за свою жизнь повидал… Отечественная война ни для кого не была безопасной. Но знать, что ты пушечное мясо, Владимир Васильевич не пожелал бы никому. Как и всем, кто сейчас воюет в Чечне. Подтверждение тому -- слезы в глазах человека, сделавшего так много для того, чтобы поднялось знамя Победы над Рейхстагом.
Всем, кто может помочь Владимиру Васильевичу в предоставлении качественного слухового аппарата, сообщаем контактный телефон: 433-22-47.
«Facty i kommentarii «. 19-Июль-2000. Жизнь.