Известный сатирик полетел в Ванкувер, чтобы поднять боевой дух своим соотечественникам — участникам Олимпийских игр
В группе поддержки, прилетевшей в Ванкувер, чтобы создавать настроение российским олимпийцам и их болельщикам, народный артист России Геннадий Хазанов по праву считается ветераном. И дело не в возрасте. Что такое неполные шестьдесят пять лет для настоящего мужчины? Маленький гигант большого секса, сыгранный Геннадием Викторовичем в одноименном фильме по произведениям Фазиля Искандера, в подобных ситуациях говорил: какие наши годы? Хазанов может претендовать на титул дуайена российской культурной миссии в Ванкувере благодаря ключевому обстоятельству: для него это пятая Олимпиада по счету.
— С кем вы, мастера культуры?
— В данном случае — с олимпийской командой России. Роль мне хорошо знакомая, исполнял ее не раз. Началось все в далеком теперь уже 1976 году в Монреале. В Москве-80 и без меня было кому поддержать ребят. В 1984-м, помните, случился бойкот Олимпиады в Лос-Анджелесе, так сказать, алаверды Советского Союза американцам за попытку сорвать предыдущие Игры. В итоге в Штаты никто не поехал — ни спортсмены, ни артисты. Потом я выдал залп из двух стволов в течение одного сезона, побывав сначала в Калгари, потом в Сеуле. После чего успокоился на долгие десятилетия.
— А нынче, значит, решили в отличники выйти? Профессиональные охотники нацеливаются на большую африканскую пятерку, мечтая заполучить в качестве трофея слона, носорога, буйвола, льва и леопарда, вы же поездкой в Ванкувер выполнили персональный норматив, закрыв олимпийскую пятерку.
— Но мне не пришлось ни в кого стрелять… Да и отличник из меня весьма относительный: в школе никогда не был лучшим учеником. Одни предметы нравились, другие не особенно. С математикой дружил, а с химией и физикой не слишком.
— Вот и подались в «колинарный» техникум?
— По крайней мере, в 1976 году герой миниатюры уже пользовался большой популярностью у зрителей. Не исключаю, ради «колинара» меня и пригласили на первые мои Олимпийские игры. Эмоции били через край, впечатления переполняли. Мне было лишь тридцать лет, впереди простиралась длинная жизнь, сулившая много интересного. В том числе, как хотелось верить, и Олимпиад.
— Такие фразы обычно заканчиваются разделительным союзом «но»…
— Увы, вы правы. Вскоре после возвращения из Монреаля я угодил в невыездные. На долгие десять лет.
— Что случилось? Вас завербовала канадская разведка?
— Хуже. Я оказался пособником мирового сионизма.
— Хорошо хоть не агентом!
— Это рангом повыше. Видимо, не заслужил. Но и пособничество — обвинение более чем серьезное по советским временам. На самом деле, все столь банально и глупо, что об этом даже рассказывать как-то неловко. Двоюродный брат моей жены жил в Монреале, и Злата попросила нас встретиться, чтобы тот передал гостинцы отцу в город Чайковский Пермской области. Почему не повидаться с человеком, коль в его края лечу?
— А братец под видом жвачки и «сникерсов» небось всучил вам секретные донесения, перехваченные доблестным КГБ?
— Говорю же: все было до тупости примитивно. Я не стал таиться от коллег, с которыми находился в поездке. Понимал, что все мы находимся под контролем. Кто именно вел пригляд, не знал, но не сомневался: государево око не дремлет. Словом, предупредил главу нашей делегации, секретаря Свердловского обкома комсомола, что хочу встретиться с дальним родственником. Тот благословил. Брат Златы подъехал к отелю и передал пакет для отца, в котором лежали бритвенный набор и пластинки с записями еврейских песен. В принципе, ничего крамольного, антисоветского.
Я благополучно вернулся домой, переправил посылку на Урал адресатам, а через пару недель раздался звонок из Канады. Брат решил поинтересоваться, все ли в порядке, и в разговоре со Златой произнес одну-единственную фразу, оказавшуюся роковой: «Гена отдал, что взял?» Этого оказалось достаточно.
— Получается, товарищи чекисты прослушивали ваш номер?
— Повторяю, на дворе стоял 1976 год. Тогда мобильных телефонов в зародыше не существовало, даже автоматического набора не использовали. Междугородные, тем более международные, звонки заказывались через телефонистку, их наверняка отслеживали соответствующие органы, которые не могли не среагировать на такие загадочные слова: что взял, кому отдал? Не думаю, будто меня заподозрили в предательстве Родины или чем-то столь же ужасном, скорее, принимавшие решение элементарно подстраховались.
— Когда вы поняли, что оказались под колпаком?
— Долго ни о чем не догадывался. Через два года собирался на чемпионат мира по водным видам спорта в Западный Берлин, подал документы, все шло нормально, пока меня не вызвали и не сказали: «Вы никуда не едете». Почему?! Не сознавал серьезность проблемы, наивно продолжая думать, что загвоздка не во мне. На турнир по плаванию планировал полететь и мой старый товарищ Аркадий Хайт, вот я почему-то и вообразил, будто это его не выпускают из Советского Союза. Но председатель спорткомитета СССР Сергей Павлов открытым текстом объяснил: «Старик, ты попал в черные списки».
— И про мировой сионизм сказал?
— Об этом я узнал значительно позже от людей, видевших мое досье, державших его в руках. Мне и в голову не приходило, что кто-то додумается до подобного.
— Словом, удружила канадская родня по полной программе. Отблагодарила…
— Ляпнул человек не подумавши. Он же не со зла. Хотя, конечно, случившееся в известной мере отразилось на моей жизни и карьере… Ой, выключите, пожалуйста, на минутку диктофон, мне надо человека поприветствовать. Здравствуйте, Михаил Николаевич!
При всей нелюбви к авторским ремаркам, вкрапляемым порой коллегами в интервью, вынужден нарушить собственные правила, чтобы объяснить, откуда в диалоге с Хазановым возник третий персонаж. Выключив по просьбе Геннадия Викторовича диктофон, я обернулся и увидел, что к нашему столику в баре отеля Fairmont Vancouver, круче которого в этом городе нет, с улыбкой в тридцать два зуба (по крайней мере, мне показалось, что не меньше) направляется… Михаил Саакашвили. Да-да, президент страны, разорвавшей дипломатические отношения с Россией после кровопролития в августе 2008-го. Михаил, как я узнал благодаря Хазанову, Николаевич светился таким счастьем, словно встретил лучших друзей. Улыбался грузинский лидер, понятное дело, не мне, а Хазанову. Тот выразил главе некогда дружественного России государства соболезнования в связи с гибелью в день открытия Олимпиады саночника Нодара Кумариташвили. С минуту постояли молча, после чего я протянул незваному гостю визитку, объяснил диспозицию и испросил разрешения включить диктофон, чтобы записать разговор таланта и поклонника.
Саакашвили:
— Геннадий Викторович, а мы ведь с вами, можно сказать, двадцать лет знакомы! В 1989-м я служил в погранвойсках на Западной Украине, а вы ехали через Чоп куда-то на гастроли. Когда ребята увидели вас в вагоне, специально задержали поезд, чтобы вы успели выступить в нашей части. Помните?
Хазанов не слишком уверенно закивал, будучи явно не в силах восстановить в памяти картину многолетней давности, и предпочел аккуратно свернуть на дела, не столь отдаленные во времени:
— На днях виделся в Москве с Нани Брегвадзе. Поговорили о том о сем. Спросила, почему не приезжаю в Тбилиси. Я ответил, что не был там уже четырнадцать лет.
Саакашвили:
— Неправильно! Город стал совсем другим. Все иное! Вам обязательно надо посмотреть. Собирайтесь к нам на гастроли. Ждем, будем рады.
Засим герой революции роз распрощался, и мы с Хазановым продолжили прерванный полет.
— За такие гастроли, Геннадий Викторович, рискуете снова стать невыездным. Еще лет эдак на десять.
— Не поеду пока ни в какую Грузию! Сначала надо, чтобы отношения между странами нормализовались. Случившееся полтора года назад — страшная трагедия. Тут и говорить не о чем… Давайте вернемся к теме Олимпиады.
— Когда был снят запрет на ваши перемещения в зарубежном пространстве?
В 1987-м уже поехал на чемпионат мира по хоккею с шайбой в Австрию. Вместе с Андреем Мироновым.
— Россия выиграла тогда?
— Советская «красная машина» финишировала второй, а чемпионами стали шведы. Зато уже через год на Олимпиаде в Калгари мы не оставили соперникам никаких шансов. Сборная выступила очень успешно, завоевав в сумме 29 медалей, из которых одиннадцать — золотые.
— Словом, ваше возвращение в олимпийское движение получилось триумфальным, Геннадий Викторович.
— Вам бы все шутить, а я получал огромное удовольствие от сознания, что вновь могу следить за крупнейшими соревнованиями планеты не у черно-белого и даже у цветного экрана, а живьем.
— Андрей Макаревич, вспоминая Калгари, рассказывал, что его поселили в скаутском лагере, расположенном в лесу.
— Я жил в городе. Это были домики на несколько человек. Моими соседями оказались Татьяна Тарасова и Тамара Москвина. Мы прекрасно ладили. Правда, Тамара Николаевна несколько раз делала мне замечания, что не ставлю грязную чашку из-под чая в посудомоечную машину. Говорила примерно так: «Гена, вы, конечно, замечательный артист, но убирать за собою нужно». А я не понимал, зачем нужна машина, если можно помыть руками? Но потом не делал и этого, забывал…
— Значит, у вас в прислугах ходили заслуженные тренеры?
— Мы все по очереди занимались хозяйством, по сути, жили одной коммуной. До сих пор, кстати, не знаю, почему меня туда определили. Может, из-за того, что приехал раньше остальных артистов. Хотя, думаю, дело все же в ином. Рядом поселились руководители нашей делегации, имевшие отношение, как принято говорить, к компетентным органам. Тогда я не придал этому значения, а теперь понимаю: меня держали на коротком поводке, не выпускали из поля зрения.
— Ходили вы строем?
— Компанией. Никто уже не требовал отчетов о встречах с закордонной родней, но мне одному скучно и неинтересно. За границу ведь едешь, чтобы делиться впечатлениями от увиденного. Да и языков кроме русского не знаю. Так что Игры-88 вспоминаю с неизменным удовольствием. И зимние, и летние. Я ушел из большого спорта после Сеула. В буквальном и переносном смысле. На Олимпиады перестал ездить, по футбольному мячу ни разу не ударил за двадцать с лишним лет. После золотого успеха команды Бышовца.
— Ждете, пока снова чемпионами станем, чтобы к старому вернуться?
— Откровенно говоря, боюсь упасть, повредить коленку или еще как-нибудь покалечиться. Но по ТВ за трансляциями, конечно, слежу. Я ведь болельщик с многолетним стажем.
— Признаете только родной «Спартак»?
— Почему? Люди меня всегда интересовали больше результатов. Если встречал яркую личность среди футболистов, абсолютно не парился, кто за какой клуб выступает. Скажем, много лет дружил со Львом Яшиным. Часто встречались, общались. В последний раз виделись буквально дня за три до его ухода. Мне позвонила Валентина Тимофеевна и сказала: «Лева хочет, чтобы ты пришел. Сможешь?» Лев Иванович был уже совсем плох. Я сидел рядом, мы говорили о чем-то необязательном, обходя тему здоровья и ожидая, пока приедет Рафик Нишанов, который вез из Кремля Звезду Героя Социалистического Труда. Яшина накануне удостоили этого звания. Так прошел, наверное, час или больше. Лев Иванович помолчал, а потом сказал, глядя в сторону: «Зачем мне эта награда, Гена? Я умираю… »
— Не осталось настоящих героев, Геннадий Викторович?
— Будут, обязательно будут! Сошлюсь на пример нынешней Олимпиады. Старт Игр, казалось бы, не дает нам поводов для малейшего оптимизма. После трех дней борьбы — медаль в единственном числе, мы отдаем другим то, что обязаны брать. Только и разговоров: хоть за что-нибудь зацепиться бы. Но я против побед любой ценой. Выигрывать надо красиво и чисто.