Войсковая часть и не думает возмещать солдату причиненный ущерб
В телефонной трубке звучал взволнованный голос:
-- Я намерен стать жертвой самосожжения в знак протеста против беззакония и унижения прав человека!
Каюсь, нередко в таких случаях мы подсказываем телефон приемного покоя Павловской психбольницы. Но на этот раз в голосе было что-то такое, что заставило нас поступить иначе. Мы предложили незнакомцу приехать в редакцию, поговорить. Через час он появился -- высокий худой парень, правой рукой прижимающий к себе дорожную сумку через плечо. Левая рука висела неподвижно, как плеть.
Молодой человек представился Александром Гуковым, бывшим младшим сержантом войсковой части А-4489, а ныне -- безработным жителем Брянки Луганской области.
-- В Киев я приехал, чтобы добиться справедливости. Можно, я вам расскажу все с самого начала? -- робко спросил он и заметно обрадовался, получив согласие.
-- До конца моей службы оставались считанные дни. Однако день, когда я пошел в последний свой наряд, закончился для меня трагедией.
Примерно в час ночи я сидел один в караульном помещении. Исполняя обязанности разводящего караула, поставил смену и заполнял документы. Дело было с субботы на воскресенье, ко многим ребятам из части приехали родители, привезли домашней снеди и, чего там греха таить, спиртного. Дежурный по дивизиону лейтенант Дмитрий Раздобудько, исполнявший обязанности начальника караула, пошел проверить, как дела в казарме, соблюдается ли порядок. Вернулся он минут через сорок, изрядно выпивши.
Войдя в комнату, Раздобудько сказал: «Сейчас покажу тебе один чеченский прикол. Называется «молитва». Смотри», -- и достал пистолет. Дело в том, что недавно в часть приезжал в гости один наш капитан, который, получив отставку, воевал в Чечне, деньги зарабатывал. Он рассказывал офицерам о тамошних порядках и показал одну шутку, которую чеченцы проделывают со взятыми в плен русскими солдатами, испытывая их на храбрость. Чеченец приставляет пистолет к груди пленника, вставляет магазин, передергивает затворную раму. Ясно, что один патрон оказывается в патроннике. Затем мучитель вынимает магазин и ловко, левой рукой сверху, передергивает затворную раму. Патрон незаметно выскакивает ему в ладошку. Нажимает на спуск. Жертва дергается от страха, а выстрел-то холостой! Но, чтобы эта «шутка» удавалась, нужно находиться в хорошей форме. Раздобудько же был выпивши. Проделывая фокус, он недослал затворную раму в крайнее положение, и патрон остался в патроннике. Не обратив на это внимания, лейтенант выстрелил в меня почти в упор.
-- Саша, а почему вы сидели молча? Надо было не разрешать ему так шутить!
-- Во мне было тогда 90 кг веса, я занимался карате, боксом. А Раздобудько худенький, я бы легко мог подняться и его скрутить. Но я доверял оружию в руках офицера. Тем более, что просто не мог представить, что в конце службы со мной может случиться что-нибудь плохое. Все мысли были только о доме.
Даже когда грохнул выстрел, я не сразу понял, что произошло. Кругом дым, запах пороха. Мне показалось, что лейтенант угодил в стену позади меня, я хотел обернуться, посмотреть. Тогда только почувствовал, что левая часть туловища меня не слушается. Из раны на горле полилась кровь. Стало трудно дышать. Раздобудько сразу протрезвел -- видимо, перепугался. Забормотал: «Потерпи, потерпи, Саша!». Затем уложил меня, прикрыл рану носовым платком. На шум в кабинет вбежал дневальный. Дивизион подняли по тревоге. Нашли машину, меня повезли в Керченскую городскую больницу. Там в приемном покое, как покойника, переворачивали, фотографировали со всех сторон. Всю ночь я провел на железной каталке, голый. На следующий день из позвоночника вытащили засевшую там пулю.
В больницу приехал следователь. Выслушал меня, записал показания на официальном бланке, попросил меня расписаться. Потом оказалось, что слова о том, что лейтенант Раздобудько в момент ЧП был пьян, были им пропущены.
Через десять дней меня перевезли в Одессу, в военный госпиталь. Там сказали, что время упущено, у меня началось воспаление. Еще через десять дней сделали операцию, но она, увы, не помогла -- повреждено было плечевое сплетение нервной системы, и левая рука осталась практически не действующей. Сейчас она висит плетью. Чуть-чуть могу двигать левым плечом, а кисть и пальцы не слушаются совершенно. Меня признали инвалидом 2-й группы, с потерей 60-процентов трудоспособности.
Я подал в суд -- не на лейтенанта, а на войсковую часть. Потому что, на мой взгляд, произошедшее со мной было закономерным итогом происходящего в части постоянного пьянства и мордобоя со стороны офицеров. Во врпмя моей службы произошло ЧП, когда офицер прострелил губу рядовому, и скандал замяли. Офицер откупился от подчиненного двумя сотнями долларов. Был случай, когда сержант разбил рядовому голову лопатой -- и тоже отмазался.
На первом заседании суда, которое состоялось спустя несколько месяцев в военном суде Феодосийского гарнизона, все офицеры горой стояли за офицерскую честь -- утверждали, что Раздобудько никогда не был замечен в пьянстве. И вообще судебное заседание превратилось как бы в суд надо мною. Судья спрашивал: «В чем же вы видите свой моральный ущерб?» Когда я отвечал что, мол, после ранения не могу играть на гитаре, он искренне удивлялся: «А что, разве у вас музыкальное образование? Нет? Тогда предъявите суду справку о том, что вы раньше умели играть!»
В гражданском иске к части мне было отказано. По словам судьи, выходило так, что Раздобудько по моей просьбе показывал, как разбирается пистолет (это по окончании второго года моей службы!), и выстрелил случайно. То есть, я сам напросился на выстрел.
Второй суд, по моей кассационной жалобе, удовлетворил мой иск, определив ко взысканию с войсковой части 5400 гривен за моральный ущерб. Казалось бы, справедливость восторжествовала. Эти деньги мне очень нужны. Я мечтаю о лечении и операции. Неприятно в 25 лет чувствовать себя ни к чему не пригодным инвалидом. Город наш маленький, работы нет даже для здоровых людей. Отец перенес два инфаркта, сестра еще учится в школе. Мы все сидим на шее у матери. Однако, несмотря на то, что с тех пор прошло два года, я не получил ни копейки.
-- Почему?
-- Руководство части просто не платит по исполнительным листам. Я посылал запросы в суд Феодосийского гарнизона, в исполнительную службу, Генпрокурору Украины. Мне приходят отписки: «Меры приняты, ждите». Последнее письмо пришло из Министерства юстиции Крыма: «Сообщаем, что ваш долг не выплачен ввиду отсутствия денег на счету у части. Ждите». Понимаю: меня унижают, надо мной целенаправленно издеваются -- за то, что осмелился «померяться силами» с войсковой частью. Я больше не могу этого терпеть.
Выговорившись, Саша замолчал. А потом произнес каким-то тусклым, безразличным голосом:
-- Если мне и в Киеве не удастся добиться справедливости, я сделаю то, что сказал. Мне лишь 25 лет, но я доведен до отчаяния и нищеты. Отдал государству здоровье -- отдам и не нужную ему жизнь.
Мы, как могли, постарались помочь Саше -- на следующий день вместе с ним отправились во всеукраинскую общественную организацию «Захист», где юрист помог ему составить письмо, адресованное министру обороны. Правда на Сашиной стороне -- ведь такого, чтобы войсковая часть в течении двух лет не имела на своем счету денег, просто не может быть. Побывал Гуков и в приемной, где ему пообещали устроить встречу лично с генералом армии Кузьмуком.
Будем надеяться, что министр, как правило, очень внимательно относящийся к подобным жалобам, не оставит сложившуюся ситуацию без внимания. Однако Саше еще раз хочется посоветовать то, о чем мы с ним говорили с самого начала -- не принимать скоропалительных решений, о которых потом пожалеешь. Учись, женись, работай. Нет таких причин, по которым возможно бросаться самым главным, что дано человеку, -- жизнью.