Когда 87 лет назад, 12 марта родился Сергей Владимирович Михалков, его отец скрыл дворянское происхождение мальчика (хотя род Михалковых упоминался в летописях со времен Ивана Грозного). Начинал Сергей Владимирович простым рабочим, потом стал писать рассказы и стихи. Его стихотворение «Светлана», опубликованное в «Известиях», очень понравилось Сталину. А в 26 лет Михалков уже получил свой первый орденом Ленина. В 30-е годы ругать его дядю Степу, служившего в милиции, не решался ни один критик. Произведения Михалкова вышли тиражом более 250 млн. экземпляров. Он был одним из авторов обеих редакций текста Государственного гимна Советского Союза. Рассказывают, что как-то Евгений Евтушенко ехал в одном лифте с Сергеем Михалковым и решил высказаться по поводу поэтических достоинств Гимна. На что автор текста сурово отпарировал: «Говно -- не говно, а заиграют -- все встанете!» Сергей Владимирович был два раза женат. Мать его знаменитых сыновей-режиссеров Андрея и Никиты -- Наталья Кончаловская, дочь художника Петра Кончаловского и внучка Василия Ивановича Сурикова. Наталья Петровна была на десять лет старше мужа. После ее смерти Михалков женился во второй раз. Его жена Юлия (ей 37 лет) по профессии биолог.
-- Часто говорят, что сегодняшняя ситуация в России очень напоминает ту, которая была в 1917 году между Февральской и Октябрьской революциями. Вы помните ту жизнь?!
-- До 1923 года мы жили под Москвой, на станции Жаворонки. Снимали там дачу у пожилых людей. Отец работал в Москве, а мать была учительницей и ездила на другую станцию преподавать французский язык в школе. А я жил с двумя младшими братьями.
-- И все-таки тот мир и нынешний похожи?
-- Ну, тогда люди, насколько я помню, жили довольно трудно. Помню, например, что отец доставал старые мундиры, люди, у которых мы жили, эти мундиры распарывали, и из них потом что-то шили и куда-то сдавали. Ну, в общем, жили, существовали. А я учился у священника, у попа. Отец Борис приезжал к нам, потому что до школы было далеко, учил меня русскому языку, закону Божию, но меня больше интересовали тогда стихи Демьяна Бедного, которые печатались в журнале «Копейка». Я читал классику -- Крылова, Некрасова, Пушкина, немецких писателей, потому что у нас в семье жила прибалтийская немка, и я с детства знал немецкий язык.
-- Сергей Владимирович, как вам удалось воспитать двух прекрасных сыновей?
-- Нельзя сказать, что я их воспитал, потому что человека воспитывает среда, атмосфера дома.
-- Вы их наказывали?
-- Суровых наказаний не было, но подзатыльники они получали. Очень важна сама атмосфера в семье. У нас бывало много интересных людей -- художников, писателей, музыкантов. Рихтер, Сафроницкий, Борис Ливанов… Разговоры взрослых об искусстве оказывали большое влияние на детей… Они росли в этой атмосфере. Когда я уже жил с женой отдельной семьей (мы в 1951 году получили квартиру), у нас бывали художники, писатели, сценаристы, кинематографисты, актеры нового поколения, они периодически даже жили у нас. Бывало, встаю утром, выхожу завтракать, вижу, сидит какой-то молодой человек завтракает, со мной не здоровается. Я говорю: что за безобразие, кто это? А это, оказывается, композитор Овчинников. Или Андрей Тарковский. Сыновья жили с ними в одной комнате.
-- Вы скрывали, что крестили своих детей?
-- Крестил и детей, и внуков. Скрывать не скрывал, но и не афишировал.
-- Кто, по-вашему, должен быть хозяином в доме?
-- С первой женой я прожил 53 года. Она была старше меня, и мы успели с ней справить золотую свадьбу. Наталья Петровна была талантливым писателем, ее книги читают до сих пор. Жена была духовным стержнем семьи, а я, если можно так выразиться, кормильцем.
-- В вашей новой семье такие же традиции?
-- Я женился на очень умной, интересной, красивой женщине. Она самостоятельная, образованная. Думаю, это -- судьба. Замечательно, что мы нашли друг друга. Мы с ней не выясняем, кто в доме хозяин, а помогаем друг другу в нашей совместной жизни.
-- До последнего времени были разговоры, что Никита Михалков собирается баллотироваться в президенты России. Если бы это произошло, вы бы его благословили?
-- Я -- нет!
-- Почему?
-- Зачем взваливать на себя такое бремя? И потом, я считаю, что есть достаточно достойных кандидатов на пост президента. Актер должен быть актером или режиссером, потому что жизнь кончается, и надо что-то сделать, что-то оставить после себя. Он должен играть в фильмах, должен жить своей жизнью, а брать на себя такую ответственность… Так что я лично не поощряю такие разговоры.
-- Вы видели всех руководителей нашей страны, начиная со Сталина. Среди них были счастливые люди?
-- Счастливые? Думаю, они не могли быть счастливыми, потому что на них лежала слишком большая ответственность.
-- Среди руководителей страны, с которыми вы общались, кого вы могли бы назвать интересным человеком?
-- Мне было интереснее всего со Сталиным. При всем том, что мы сейчас знаем, о чем уже писали и говорили, это был выдающийся государственный деятель. И смешно мне судить о нем, если его уважали такие деятели, как Черчилль, Рузвельт, Фейхтвангер, Ромен Роллан, виднейшие деятели культуры и политики, выдающиеся военачальники. Сталин был выдающейся личностью. Конечно, он сделал много ошибок, пострадали многие невинные люди, но это был интересный человек.
-- Когда Андрей, ваш старший сын, снимал фильм «Ближний круг» об окружении Сталина, он советовался с вами?
-- Нет. Они вообще со мной не советуются. Теперь уже я иногда с ними советуюсь.
-- Сталин, которого в фильме «Ближний круг» сыграл Александр Збруевым, похож на того Сталина, которого знали вы?
-- Мне кажется, он не похож визуально. Может быть, по манере, поведению. А атмосфера передана, по-моему, очень верно.
-- Лично вы боялись Сталина?
-- Нет. Представьте себе, не боялся.
-- Вы спокойно к нему входили? Как все это происходило?
-- Спокойно. Я был тогда на особом положении, был, так сказать, молодым писателем, которому выпала честь стать автором Государственного Гимна Советского Союза, и когда меня приглашали к Сталину уже как автора Гимна, чего мне было бояться, если Сталин из огромного количества текстов утвердил наш текст с Регистаном? И когда меня приглашали в Кремль, а в 1943 году шла работа над Гимном с композиторами, чего мне было бояться? Я относился к Сталину, как и все, с уважением. Я позволял себе даже спорить с ним по некоторым вопросам.
-- Например?
-- По вопросам, касающимся Гимна. Я говорил: нет, товарищ Сталин, мне кажется, что публиковать сейчас текст не надо. Он воспринял эту реплику с недовольством и даже сказал мне: «Что вы там понимаете с вашей маленькой колокольни?!» Я до сих пор помню эту фразу. Я объяснил ему, что если опубликовать текст в «Правде», как он хотел, то что потом делать, если не подойдет музыка? Он промолчал, и текст не был опубликован.
-- Вы верите в судьбу?
-- Верю, я себя считаю человеком счастливой судьбы. Я счастлив и как человек, и как писатель. Я пережил все этапы истории нашего Отечества. Я не был репрессирован, хотя многие молодые писатели были репрессированы, я прошел всю Великую Отечественную войну и не попал в плен, не был ранен. У меня были хорошие наставники -- писатели старшего поколения -- Фадеев, Толстой, Маршак, Кассиль… У меня была талантливая, умная и добрая жена, которая родила мне двоих талантливых сыновей -- Андрея и Никиту. Они стали народными артистами России, получили мировое признание как режиссеры-постановщики многих фильмов. У меня хорошая семья. Я до сих пор дружу со своими сыновьями и внуками. Они теперь стали самостоятельными людьми и работают в искусстве. Ну, словом, у меня все благополучно.
-- Вы довольны своей писательской судьбой?
-- Не могу пожаловаться. Я не потерял своего читателя. Мои книги, сборники стихов, написанные много лет назад, издаются повсеместно, их покупают родители, которые в детстве были моими читателями. Сегодня все зависит от рынка. Печатают то, что пользуется спросом и раскупается. Очевидно, покупают те книги, которые хотят читать. Книги Маршака, Чуковского, Барто, Заходера, Успенского по-прежнему любят малыши.
-- Я знаю, что вы встречались с прорицательницей Вангой.
-- Я был у нее четыре раза. Я считаю Вангу уникальной женщиной, которая действительно предсказывала судьбу. Она очень точно рассказывала мне о моем прошлом, о прошлом моей семьи, хотя никого из них не знала. Такие люди есть на свете. Они были и раньше, в дореволюционные времена. Были такие старцы, монахи, ученые. Об этом свидетельствуют книги, рассказы, повести, документальные очерки. Да, она была уникальным человеком! Она была слепой, а видела много дальше зрячих.
-- У нее была необычная внешность?
-- Обычная крестьянка, слепая, доброжелательная, но очень резкая в суждениях. А посоветовал мне побывать у не первый секретарь ЦК Компартии Болгарии Тодор Живков. Я часто приезжал в Болгарию, принимал участие в некоторых общественных делах, и когда он узнал, что я хотел бы побывать у Ванги, сказал: «Советую к ней съездить». И я поехал. Там было много народу, к ней стремились попасть многие выдающиеся деятели из разных стран. Когда я вошел, она сказала: «О, этот русский будет долго жить», -- и это меня вдохновило на разговор с ней. Я был у нее несколько раз, и она всегда была со мной очень откровенна, доброжелательна, что бывало с ней редко, потому что она подолгу с людьми обычно не разговаривала. Я посоветовал иностранным писателям, которые были в Софии на международном конгрессе, побывать у нее. Они поехали и вернулись совершенно ошарашенные, потому что она им сказала очень много такого, чего никто не мог знать, кроме них самих.
-- Когда вы возглавляли Союз писателей СССР, многие писатели подвергались репрессиям. Как вы сейчас относитесь к той ситуации?
-- Я тоже осуждал некоторых, в том числе Пастернака. Я его осуждал за то, что его роман «Доктор Живаго» (я потом прочитал его, и он мне очень понравился) был опубликован за границей на русском языке. Государственный закон запрещал советским писателям публиковать свои произведения за границей на русском языке, пока они не опубликованы в СССР.
-- Вы сейчас в этом не раскаиваетесь?
-- Нет, потому что он действительно нарушил закон, но я его и тогда, и сейчас считаю выдающимся русским поэтом. Тогда очень многие не осуждали его как поэта. Другое дело, что в его адрес звучали оскорбления с высоких трибун из уст руководителей государства. Вот это я внутренне осуждал. Я считал, что так о человеке говорить нельзя. Я осуждал Синявского (я и сейчас его осуждаю), считал, что писатель, живущий в Москве, работающий в журнале «Новый мир» и печатающийся, как писатель Синявский, не должен одновременно выпускать за рубежом антисоветские книги под псевдонимом «Абрам Терц». Я осуждал Солженицына, его пьеса «Пир победителей» мне категорически не понравилась. Это была, на мой взгляд, клевета на нашу армию, которая победила. Но когда вышел «Архипелаг ГУЛАГ», я был председателем комиссии по присуждению государственной премии России, и я поставил вопрос о присуждении Александру Исаевичу российской премии за этот роман. Но он эту премию не принял, потому что посчитал неприличным получать деньги за книгу о заключенных.
-- Как вы считаете, как руководитель Союза писателей СССР вы совершали крупные ошибки?
-- Нет.
-- Что, на ваш взгляд, было самым главным делом вашей жизни?
-- Ну, я думаю, самое главное -- мое творчество. Меня читали несколько поколений. Читают и сегодня. Я открыл для себя и для читателя жанр басни, который не существовал в советское время. Я сделал все, что может сделать детский писатель, чтобы остаться в памяти многих поколений. А это, я считаю, самое главное.
«Facty i kommentarii «. 23 марта 2000. Культура