Когда-то мне рассказывали, что в начале двадцатых К. Станиславский не взял в стажерскую группу высокого красивого юношу, посчитав, что у него нет данных. Годом позже Юрий Завадский принял этого человека в свою студию, и впоследствии тот стал первым трагическим артистом Театра имени Моссовета, перед войной сыграл Арбенина в фильме С. Герасимова «Маскарад». Он стал Николаем Мордвиновым. Его имя знала вся страна.
В восемьдесят восьмом я не взял на актерский курс одну молоденькую девушку, просто не обратил на нее внимания, и когда через год она поступила к Аркадию Евгеньевичу Гашинскому и показала в конце первого семестра интересный драматический этюд, я отметил это. Но мне и в голову не пришло, что год назад она поступала ко мне.
По-настоящему я обратил на нее внимание еще через год, когда она в композиции по «Коварству и любви» Ф. Шиллера сыграла Луизу Миллер. Это была курсовая режиссерская работа Ирины Барковской. В ее Луизе были беззащитность, драматизм и чистота -- качества редкие, если они все вместе, потому что очень часто в театральном институте к концу второго курса в облике студентов-актеров проступают ограниченность душевных движений, черствость. Юность улетучивается, и оказывается, что юность-то и была единственным дарованием.
У Ольги Кульчицкой этого не случилось. Наоборот, с годами учебы у нее все более и более формировалось бесценное качество для молодой актрисы -- бескорыстие чувств. Уже в Луизе она доказала, что может любить на сцене, не только быть любимой, но и любить, отдавая все чувства, все порывы души любимому, что ее порывы безоглядные и искренние, что ее внутренний мир не исчерпывается словами, мыслями, которые она произносит, что в ней есть глубина личности, что она остро чувствует и выдает лишь часть того, что чувствует.
Ольга заканчивала третий курс, когда Владимир Сергеевич Петров -- он тогда был главным режиссером Театра имени Леси Украинки, -- предложил мне поставить спектакль. Я назвал несколько пьес. Его выбор остановился на Александре Дюма. На «Молодых годах короля Людовика XIV». В это же время Олег Исаев (возможный Людовик) и Людмила Погорелова (возможная героиня, Мария) ушли из театра к Роману Григорьевичу Виктюку.
Я согласился ставить спектакль, но не скрывал, что с распределением ролей будут проблемы. На Людовика я пригласил Олега Треповского -- он тогда заканчивал институт, а с Марией Манчини -- девушкой, что безраздельно его любит, я все не мог определиться и решил предложить порепетировать эту роль Ольге Кульчицкой. Она переходила тогда на четвертый курс. Я сам не знал, что из этого выйдет. Мы встретились несколько раз вдвоем, а затем начались плановые репетиции.
Киевляне видели этот спектакль. Он с успехом шел у нас в театре несколько лет. Шел бы он и сегодня, если бы не болезнь Валерия Александровича Бессараба, идеального исполнителя роли кардинала Мазарини. Марию Манчини играла Ольга Кульчицкая… Это был счастливый дебют. Она выдержала труднейший репетиционный период. У нее хватило воли не сломаться под не всегда доброжелательными взглядами молодых актрис. И она любила Людовика, любила порывисто, страстно, до боли, отчаянно. Хотя кому-то она казалась угловатой и неловкой.
И она победила, победила потому, что от первого мгновения, когда она появилась на сцене, до последнего в ней жило то самое бескорыстное чувство, о котором я уже говорил, а отыскать его сегодня у молодых актрис далеко не всегда удается.
«Любовь -- это все дары в костер и всегда задаром». Очевидно, Марина Цветаева знала, о чем писала. Я рад, что не обманулся в Кульчицкой, что это ее ценное актерское качество, которое завораживает зрителей, заставляет их сочувствовать, сопереживать, сострадать, а в конце спектакля награждать актрису овациями, в Ольге есть.
В «Людовике» она еще не могла бороться за любимого, у нее не хватило сил. Она могла лишь любить, отдать на алтарь любви все свои душевные порывы. «Если тебе когда-нибудь понадобится моя жизнь, приди и возьми ее… » Так Ольга играла последний эпизод с Людовиком, на безоглядной кульминации чувства и беззащитности юной эротики.
Для любого артиста, если он действительно хочет состояться как артист, художник, театр -- всегда забег на длинную дистанцию. Жизнь в театре можно сравнить с марафонским бегом. Первый успех, первые восторги быстро улетучиваются. Проходит несколько лет, и оказывается, что актрисе или актеру уже не хватает и внутреннего огня, и техники. Им становится все менее интересно тратить себя каждый день на репетиции, все реже и реже загораются глаза. В них начинает проглядывать усталость, и вот уже он или она повторяются в ролях. Первый успех был случайностью. Есть какая-то жестокая внутренняя закономерность в том, что успех отступает. Значит, была лишь видимость призвания.
Для героини пьесы Нины Берберовой «Маленькая девочка» пять лет назад в театре просто не было ни одной юной актрисы, и я убедил режиссера Аллу Григорьевну Бабенко назначить на эту роль Ольгу Кульчицкую, хотя в этом был и свой риск. Героиня Берберовой раскованна, смела, неожиданна в поступках, даже агрессивна. Ее лиризм глубоко запрятан и скрыт. И потом, она почти не сходит со сцены. Ольге пришлось тащить на своих плечах весь спектакль. К тому же, ее основные партнеры менялись, а она была одна, так что ей приходилось каждую сцену репетировать дважды. И хотя у нее перед премьерой сел голос, и мы вынуждены были отменить три генеральных и играть премьеру практически с одного прогона, Ольга снова победила. Маленькая девочка, как это и представлялось Берберовой, стала совестью спектакля, его духовным оселком. Снова героиня Ольги вызывала сочувствие, снова зрители проникались к ней симпатией. Не знаю, понимала ли она в процессе репетиций, что ей предстояло не просто сыграть роль, но сыграть название. А значит, от нее зависело, состоится спектакль или нет. Азбучная истина: если нет Гамлета, то нет и спектакля «Гамлет», то же и с королем Лиром, и с другими пьесами. Ольге удалось сыграть название -- «Маленькая девочка».
Одной из дипломных работ на курсе, где училась Ольга Кульчицкая, был спектакль «Как важно быть серьезным» О. Уайльда. Ольга играла там Гвендолен, несколько взбалмошную, избалованную девушку, очень высоко ставившую себя и напичканную парадоксами самого Уайльда. Для дипломного спектакля она играла неплохо. Но без открытий, потому что весь свой четвертый курс она параллельно репетировала в Театре имени Леси Украинки. Я тогда в театре не работал и в устройстве судьбе выпускников практически участвовать не мог. От меня ничего не зависело. После одного из дипломных представлений Уайльда в мае, перед самым выпуском, произошел очень типичный для студентов-актеров случай. На спектакль пришли несколько человек, от которых в какой-то мере зависело будущее студентов. Не то чтобы вполне, но все же… После спектакля я, руководитель курса, зашел в гримировочную, чтобы поделиться со студентами своими впечатлениями. И несколько растерялся… Двое или трое участников спектакля меня уже и не слушали, и не слышали. Они даже и не видели меня. Я для них не существовал. Их интересовала лишь реакция гостей, и они даже не пытались остаться в рамках простого приличия, так они спешили от меня отделаться! Воспринял я этот эпизод почти как должное, меланхолически отметив, мол, так было, так будет. Меня это не обидело, не укололо. Я даже почти не загрустил. Впоследствии те, «спешившие» студенты, артистами не стали. Ольги Кульчицкой среди них не было.
Эти заметки не очерк. Я мог бы перечислить с десяток профессиональных несовершенств Ольги. Но, честное слово, у всех тех молодых артистов драмы, не говоря уже об эстрадных, о которых пишут сегодня панегирики, их во много раз больше. Самое важное: Ольга понимает, что она не умеет, что она не знает в профессии. А это уже немало. У Кульчицкой перед многими есть одно несомненное преимущество -- она любит театр бескорыстно, она не выгадывает, не хитрит, у нее не закипает кровь, когда в театр приходит еще одна молодая актриса. В ней, по крайней мере, сегодня нет и гомеопатической доли премьерства. Она СОМНЕВАЕТСЯ. Это ее отличает. За это ее стоит уважать. Она по-настоящему, без кокетства, доброжелательна. Она умеет мужественно переносить неудачи. Мне кажется, она лидер в своем поколении, может быть, неосознанный. Я не хотел бы, чтобы вокруг нее возник ореол исключительности, хотя уже сегодня она сыграла роль, и та стала для нее звездной. И никто в театре, да и, может быть, в Киеве так блистательно с нею бы не справился.
Года два назад мы приняли к постановке пьесу израильского драматурга Эдны Мазии «Игры на заднем дворе», в основу которой положен реальный факт: четверо израильских подростков изнасиловали девушку, почти девочку, и суд вынес им достаточно снисходительный приговор. В пьесе сцены на заднем дворе перемежались со сценами в суде, и те же подростки становились адвокатами, защищающими подростков, а девочка действовала от имени прокурора. Таким образом, каждый участник спектакля играл две совершенно разные роли.
Постановщик спектакля, известный израильский актер и режиссер Одед Котлер, посмотрел прогон спектакля «Любовь студента» по Леониду Андрееву и выбрал Ольгу Кульчицкую на главную роль, хотя я не был уверен в стопроцентной правильности выбора. Резкая эпатажность девочки, на грани наглости, ее «фигуряние» перед подростками, ее откровенно эротический зов и сила социального протеста прокурора во вскрытии всей подноготной поступков подростков -- эти такие разные актерские качества, они, казалось, не совсем соответствовали индивидуальности Ольги, у которой до этой роли все-таки главенствовало в творчестве лирическое начало.
И я рад, что ошибался. Роли Двори -- так звали девочку -- и роль прокурора стали самым совершенным актерским созданием Кульчицкой, при том, что репетиционный период был достаточно короток. Двори Ольги вся дышала неосознанной, беззащитной эротикой, она тянулась к мальчикам и подсознательно, конечно, разжигала их желания. Она была влюблена в одного из них, и ей хотелось казаться старше, опытнее. От этого -- ее рискованные поступки, на грани эпатажа: как она курит, снимает лифчик. Двори ждала любви, ждала объятий и была в этих желаниях вызывающе естественной, на пике страсти. И через мгновение появляется прокурор -- молодая женщина, как бы проживающая жизнь девочки, не оправдывающая ее, но сочувствующая ей и стремящаяся доказать правду, восстановить события того вечера с как можно большей достоверностью, понимающая уловки адвокатов, которые стремятся выгородить подростков, и страстно протестующая против двойной морали общества, против казуистики, цивилизованных двусмысленностей, в которых зачастую истина сегодня тонет.
На едином дыхании протеста и сочувствия прожила Кульчицкая эти две роли, снова став центром спектакля, заставив говорить о себе как об актрисе уже зрелой, сложившейся.
Как сильно бывает актерское подсознание! В роли девочки проявилось еще одно, доселе не знакомое мне свойство актерской индивидуальности Кульчицкой -- безудержный азарт риска. Темперамент -- да, темперамент проявлялся и ранее. Но безудержная стихия риска возникла на подмостках сцены у Ольги впервые, риска отчаянного, когда контроль над поступками у Двори терялся и когда невозможно было провести границу между сознательным и иррациональным. «То же бешенство риска, та же радость и боль слили роль и артистку, и артистку и роль». Эти пастернаковские строчки, написанные совсем по другому поводу, здесь вполне уместны. У Кульчицкой начинали проступать очертания темперамента трагического.
Роли Кульчицкой в «Играх на заднем дворе» стали для нас в театре, для зрителей Киева, а также Хайфы, где мы с успехом играли спектакль, откровением. А драматург Эдна Мазия -- эта пьеса ее очень широко идет по всей Западной Европе -- признала, что Кульчицкая -- лучшая исполнительница роли Двори.
В таком большом театре, как Театр Леси Украинки, непросто состояться молодому артисту, чтобы тебя внутренне, в душе коллеги признали АРТИСТОМ. После «Игр на заднем дворе» Ольгу признали.
Бывает, трудно прокомментировать внутреннюю жизнь артиста в роли, его непрерывный поток сознания, воспринять непрерывный внутренний монолог. Откуда, из каких глубин подсознания возникает поступок, и что за ним следует? В ролях у Ольги Кульчицкой процесс рождения поступка достаточно ясен. Перед «Играми на заднем дворе» она сыграла главную роль, Оль-Оль, в «Любви студента» -- первое название одной из самых известных пьес Леонида Андреева «Дни нашей жизни». Ольга сыграла безвольную, любящую русскую девушку, которую из-за нужды продает мать, а у той нет сил взбунтоваться. Она любит студента Глуховцева, но порвать с тем, что ее окружает, не может. Ситуация мучительная. Ничем хорошим закончиться она не может. В логике героини Ольги отчетливо прочитывается многократно повторяемое про себя слово -- «ПРОСТИ», обращенное к любимому: «Прости, я исправлюсь, прости, это в последний раз, прости, мы увидим небо в алмазах». Она верит этим своим полумистическим мыслям, верует, что они сбудутся. И во всех зонах молчания Оль-Оль как бы заклинает Глуховцева: «Прости… » Внутренняя жизнь героини здесь обнажена до предела, до осязаемости, даром, что ее вера несбыточна. За эти годы актриса сыграла немало. В «Ревности» М. Арцыбашева, в «Блохе в ухе» Ж. Фейдо, в одной из последних премьер театра -- «Разводе по-русски» Н. Птушкиной. И везде, в каждой роли, во всем, что она предъявляет на подмостках, просматривается некая ребячливость, непосредственность детства. Это так редко сегодня, когда девушка зачастую в шестнадцать -- ребенок, а в девятнадцать -- опытная старушка с застывшим взором, все в жизни повидавшая и от всего уставшая -- от учебы, от работы, от мужчин. Недавно Ольге Кульчицкой было присвоено звание заслуженной артистки Украины. Я думаю, это справедливо. Я думаю, она всем своим чистым, верным и талантливым служением искусству театра доказала, что имеет на это право.
Театр в существе своем жесток. Творческая судьба Ольги Кульчицкой могла сложиться и по-иному. Ей помог случай. Так встали звезды. Люди и обстоятельства оказались к ней благосклонны. Другое дело, что она была готова реализовать представившийся ей шанс. Человечески и творчески. Все характеры, сыгранные ею, разные, вовсе не похожи друг на друга. Но меня не покидает ощущение, что есть в них нечто общее, то, что их объединяет, выстраивает в один ряд, окрашивает индивидуальностью, личностью актрисы, -- может быть, это подсознательное ожидание некоего чуда, которым наделяет Ольга своих героинь. Ожидание чуда человеческой гармонии, чуда любви, чего-то, что так редко сбывается, но чего ждешь, к чему стремишься. Это иррациональное, вопрошающее мир ожидание -- во взгляде, в немом вопросе, в походке, во всем теле… Кажется, что вот-вот ожидание закончится, и чудо -- оно где-то рядом, за поворотом, за углом, за дверью, в двух шагах, -- свершится. Пусть оно придет!..
«Facty i kommentarii «. 25 марта 2000. Культура