На общение с журналистом этот человек согласился при одном условии -- его имя останется тайной. У Николая -- назовем его так -- есть основания выдвигать это требование. Он -- наемный солдат, жизнь которого неразрывно связана с «горячими точками» -- так в последнее время мы привыкли называть территории, где идет война. Сейчас Николай, которому слегка за сорок, временно находится дома. Не по собственной воле -- здоровье подводит. Дают себя знать три ранения и две контузии. Но будь его воля, он бы снова вернулся в Чечню. Хотя он предпочитает называть «зону конфликта» Ичкерией -- в силу собственных убеждений.
-- Николай, как случилось, что вы стали зарабатывать себе на жизнь наемничеством?
-- Я не считаю, что зарабатываю себе на жизнь чем-то очень плохим. Вообще я неплохой художник-оформитель. Но в последнее время искусство перестало кормить. И в 1992 году, когда окончательно развалился Союз, мне предложили поехать в Приднестровье. Именно с него и начался мой послужной список. Потом работал на территории грузино-абхазского конфликта, на войне Боснии с Герцеговиной и в Ичкерии.
-- Вы действуете по принципу «деньги не пахнут»?
-- Я поехал туда не ради денег. Для меня важны мои собственные убеждения, а деньги -- это второстепенное понятие. Я, скорее, доброволец, чем наемник. У меня старый жизненный принцип: «Если не я, то кто же?» Почему я в свое время оказался в Приднестровье? Потому что 75 процентов его жителей -- украинцы. Мы отстаивали их права, пусть и с оружием в руках. Не возникни у меня сейчас проблем со здоровьем -- честное слово, я был бы в Ичкерии. На стороне Масхадова. Мне очень близко свободолюбие этого истребляемого в прямом смысле народа. Кстати, мне чеченцы предлагали принять ислам, сделать обрезание -- а они каждому встречному этого не предлагают. Но я вежливо отказался: каждый исповедует веру своих предков. А что касается денег, то мы зарабатывали на оружии. Это, между нами, не считается зазорным. Скажем, тебе в бою достался автомат. И вот, по ценам 1995 года, я мог его продать за 600 долларов.
-- Сколько получают за свою работу настоящие наемники, профессионалы?
-- Среди нас действительно встречались и профессиональные наемники, в том числе и те, которые служили во французском Иностранном легионе. Больше всех получают снайперы и подрывники. С ними заключается контракт на конкретную сумму. 1500 долларов в месяц -- начальная зарплата «чернорабочих». Потом ставки поднимаются -- отдельно начисляются проценты за легкое ранение, за ранение средней степени тяжести. За погибшего бойца семья получает компенсацию около 20 тысяч долларов. Но случаются и надувательства. Так обманули ребят, воевавших в Карабахе на азербайджанской стороне. Посредник, которому давали конкретные суммы для предоплаты бойцам, просто скрылся с этими деньгами. Так же сделал и полковой капеллан, которому ребята отдавали деньги для перевода семье.
-- Люди чаще идут воевать по убеждениям или ради денег?
-- По-разному. Есть обычные уголовники, которым нужно скрыться так, чтоб их никто не нашел. О себе могу сказать, что душа за чеченцев у меня болит очень сильно. По-настоящему свободолюбивый народ, отстаивающий свою независимость до последнего бойца. Голову на отсечение даю, что взрывы в Москве и в Волгодонске подстроили спецслужбы, чтобы свалить всю вину на чеченцев. Мы знали российских военных, которые продавали чеченцам снаряды из своих же боеприпасов — по 60 долларов за снаряд. А потом чеченцы этими же снарядами палили по ним. Многие россияне, попадая к чеченцам в плен, говорили: «Да мы бы и сами охотно к вам перешли — у вас больше платят!» Хотя нормальный человек, конечно, мечтает, чтобы всякая война поскорее окончилась. Может, только те, которые хорошие деньги зарабатывают, хотели бы продлить стрельбу.
-- Что для вас значит выражение «на войне, как на войне»?
-- Братство, чувство локтя. На гражданке такого нет. Ты можешь попасть в беду, а от тебя все так же запросто могут отвернуться. А там… Если я беру сигарету, я даже не спрашиваю у рядом сидящего, есть у него курево или нет -- я просто затягиваюсь и передаю ее дальше. Никто не будет «под одеялом» есть кусок сала… Даже на сборах все ребята достают свой провиант и сбрасывают в кучу. Неважно, полбуханки хлеба у тебя или полный рюкзак колбасы — все, общак. Притом кормят сначала самых молодых, и потом по старшинству. Там говорят: «Старикам может кость попасться». А если человек что-то утаил и не поделился, то и доверия к нему впоследствии никакого не будет. Кстати, как зовут многих людей, воюющих рядом со мной, я даже не знаю — все «работают» под псевдонимами.
-- Николай, а мародерство имеет место быть?
-- У нас — никогда, потому что это страшно наказывается. А среди людей попроще — конечно.
-- Многих из тех, кто был рядом с вами, уже нет в живых?
-- К сожалению, да. Кроме шальных пуль, у смерти иногда бывают совершенно другие причины. Например, во время грузино-абхазского конфликта мы воевали румынскими автоматами, а они очень плохие. Многие ребята из-за этого погибли. Порой нас откровенно используют как пушечное мясо -- так было на войне в Боснии и Герцеговине. Сербы -- хорошие парни, но в атаке они будут идти сзади, а мы -- впереди. Там остались огромные кладбища, из ста человек мы теряли в бою не меньше тридцати. Иногда даже скользящее ранение может стать смертельным. Один мой друг скончался от такого ранения в шею. Рядом не было специалиста, который мог бы оказать ему помощь, а в шее -- очень много кровеносных сосудов. В итоге -- огромная кровопотеря. К таким же пустяковым, но очень опасным, относится ранение внутренней стороны бедра. Иногда мне все это снится на гражданке, говорят -- во сне разговариваю. Я видел, как сожгли из огнемета 14-летнюю девочку, которая выбежала защищать своего деда… Или как у женщины вырывают ребенка и об стену разбивают ему голову только потому, что они этнически принадлежат к враждующей стороне…
-- На войне удается скрывать страх?
-- В тот момент, когда рядом непосредственная опасность, страшно не бывает. Страшно, когда уже анализируешь то, что с тобой могло произойти, но не произошло. У нас есть такое выражение: «Победа -- как горизонт». К ней надо идти, идти, идти, преодолевая себя. Вот, семерым нашим ребятам за мужество присвоен высший грузинский орден Вахтанга Великого. Посмертно, правда.
-- У вас есть семья? Как ваши домочадцы относятся к роду ваших занятий?
-- Нет, семьи у меня нет. В свое время я именно от жены убежал на войну, и на войне мне было, как ни странно это звучит, гораздо спокойнее. Я хоть отдохнул…
-- У вас перед боем есть какие-то свои особые приметы или заговоры?
-- У нас был такой случай. Сидели как-то с парнями, обедали. И один другому говорит: «Слушай, ведь ты же неверующий, зачем тебе нательный крестик?»> Тот подумал -- и сорвал крестик. Выкинул его через окно на улицу. Один из наших чуть позже вышел, поднял этот крестик и положил его в левый нагрудный карман рубашки. Несколько часов спустя пуля прошла непосредственно через сердце, там, где лежал чужой крестик. Очень не любим субботу -- большинство наших товарищей погибло именно в этот день. Может, потому, что в Библии написано: «Чти день субботний»?
Сейчас Николай мечтает подлечиться и -- покой ему только снится. Как, впрочем, по его же признанию, снятся и ужасы войны. Наверное, что-то сильно переменилось в нашем мире, если человеку спокойнее именно на войне, куда наш герой собирается направиться в ближайшее время. Хорошо бы, чтоб он опоздал, и все закончилось гораздо раньше, чем он успеет стать в строй.
«Facty i kommentarii «. 31 марта 2000. Жизнь