«Будь кто-то из руководителей хозяйства поответственней, Лена и ее бабушка остались бы живы», -- считают родители Лены
Маленькая степная деревушка Атамань, окутанная в белое цветущими вишнями и яблонями, будто черной траурной лентой обведена свежей пахотой -- день и ночь за околицей слышен рокот тракторов. Крестьяне вот-вот отсеются. Вдыхая крепкий дух земли, трудно представить, что все это -- и зерно в теплой пашне, и деловую суету механизаторов, и надежды людей на новый урожай -- оплатила своей жизнью сельская девушка: нынешняя посевная в историю сельхозтоварищества «Рисовод» на Херсонщине впишется жуткой кровавой строкой.
Бедность и нищета наступают на эти 350 дворов не первый год, а потому находить выход из самых безвыходных ситуаций здесь дело привычное. Вот и на излете зимы, в аккурат перед посевной, руководство хозяйства приняло отчаянное решение: распродать последних буренок, чтобы на выручку приобрести запчасти и горючее. Иного способа отправить в поле трактора не было. Никто, конечно же, не собирался проводить вырученные деньги через банк: хозяйство прочно «сидит» на картотеке, любая копейка со счета снимается за долги моментально. Отсеяться намеревались за «живые» деньги. Эта маленькая крестьянская хитрость стоила жизни двадцатидвухлетней Лене Клочковой, секретарю председателя.
-- У нас все знали: Лена потянет, что не поручи, -- в один голос утверждают сельчане. Вот и поручили ей кассу.
Три дня на ферме шла бойкая торговля -- одну за другой буренок уводили из загонов. Покупатели понаехали даже из окрестных деревень.
-- Я с завфермой работала у весов, а Лена в каптерке рядом принимала оплату, -- вспоминает снабженец Наташа Матюшенко.
Говорят, все три дня кассир металась между председателем и главным экономистом: кому сдать деньги? Дело в том, что за неделю до вынужденной ярмарки, кто-то проник в контору хозяйства, выбил дверь в кассе и раскурочил сейф. Поэтому Лена побоялась хранить в нем деньги.
-- Зачем такие деньжищи в дом тащишь? С ума сошла? -- в первый же день удивилась подружка.
-- Другого выхода нет, -- вздохнула девушка.
-- Пусть об этом у начальства голова болит. Пойди и высыпь всю выручку прямо ему на стол! Захочет, охотников для охраны вызовет, а нет, так себе под подушку спрячет, -- не унималась советчица.
-- Вопрос с деньгами решим! -- пообещал Лене председатель Леонид Хандусенко. -- В субботу главный инженер поедет за горючим, выдай ему 24 тысячи гривен.
Но ни в пятницу, ни в субботу, ни в воскресенье инженер за деньгами не пришел. А в ночь с воскресенья на понедельник за ними пришли другие…
В 8. 30, как обычно, Лена на работу не пришла. Конторские удивились -- по Клочковой можно было сверять часы. Подождав немного, Наташа Матюшенко отправилась к подруге домой. На двери дома, где жила Лена с 72-летней бабушкой, был наброшен навесной замок без ключа. Сняв его, девушка ступила в прихожую -- и остолбенела: на полу, лицом вниз, на окровавленном одеяле лежала мертвая Лена. Наташа в ужасе бросилась звать соседей. Стали сходиться люди. Открыв дверь в комнатушку, нашли Марию Ивановну -- старушка с пробитой головой висела на спинке кровати.
Криминалисты констатировали, что смерть обеих женщин наступила в промежутке от 23. 00 до 3 часов утра, причем Мария Ивановна умерла на час раньше. Можно только догадываться, что пережила за этот час внучка.
-- В прихожей, где мучили Лену, было слишком много крови. Я врач, и конечно, обратила на это внимание, -- рассказывает мама Лены, Ольга Анатольевна. -- Не сразу догадалась, что дочку обливали водой, приводя в чувство, чтобы вновь пытать.
Мотив убийства был всем ясен: приходили за колхозной кассой. А каково же было изумление сыщиков, когда ближе к вечеру деньги нашлись, -- 35 тысяч гривен были спрятаны в комнатке, где спала бабушка, в старой печке, замаскированной ковриком. Лене поломали нос, выбили зубы, отдавливали пальцы, вырвали руку, ногу, в сплошное месиво превратили тело, но она не показала тайничок…
-- А знаете, я бы удивилась, узнав, что Лена отдала грабителям деньги, -- вдруг говорит мне ее подруга Наташа. -- Ведь поймите: пришли ограбить нас всех. За этими тысячами -- надежды сотен сельчан -- нищающих, отчаявшихся, живущих Бог весть на какие средства.
… Село между тем в срочном порядке врезало дополнительные замки, ставило решетки и терялось в догадках: кто? Кому Лена, предельно осторожная в дни, когда прятала в доме огромную по местным меркам сумму, доверчиво открыла среди ночи дверь? Одна из версий, которые отрабатывает следствие, предполагает: к Клочковой действительно пришел кто-то свой, кому она безоговорочно доверяла. Ведь как ни странно, главные специалисты хозяйства, предъявив записку от председателя, могли получить у Лены необходимую сумму в любое время суток. И хоть о том, что кассир держит выручку с фермы отнюдь не в колхозном сейфе, знало едва ли не полсела, впустить к себе человека ненадежного девушка вряд ли могла.
-- Всякий раз, когда мы просили дочку не гулять поздно, она только плечами пожимала: мол, чего в нашей-то тьмутаракани опасаться? Свои не убьют! -- вспоминают родители Лены. -- Поэтому свой пришел и свой убил. Лену подвела простодушная вера в патриархальную деревню, где по сравнению с большими городами теплятся еще человеческие ценности, поруганные новым временем.
-- Томовы? Все они башковитые, -- скажет вам в деревне любой. Мария Ивановна с мужем дали своим троим детям высшее образование: дочка, сыновья, невестки -- все врачи. Дети разъехались, муж умер, и остались бабушка с внучкой вдвоем. Когда-то студенткой Ольга привезла Леночку старикам и уехала доучиваться. Потом, получив уже квартиру и став на ноги, приехала с мужем забрать девочку, а та ни в какую: вцепилась в бабу Мусю, обе ревут, как белуги. И родители отступили.
Ее игрушками с первых дней были старый сад, в котором она облазила каждую ветку, канал в степи, куда ей строжайше запрещали бегать, и пушистые бабушкины кролики. Село, любившее эту на глазах выросшую девчушку, удивилось, когда она, отлично окончив школу, никуда не уехала.
-- Что же, бабушка останется одна? -- удивленно спрашивала Лена у мамы, категорически настаивавшей на высшем образовании. Лена окончила училище и устроилась в колхозе секретаршей. Родители, конечно же, были недовольны: ну что за работа за «бесплатно»? Но в селе никто не получает зарплату уже лет шесть.
-- Подождите с институтом, успеется, -- стояла на своем дочь. -- Я вот скоро свой пай получу. Почти 6 гектаров, представляете? У меня будет своя земля!
-- Тебе бабушкиной мало? Оглянись вокруг -- вон ее сколько заброшенной стоит! -- не могли понять дочкиных резонов старшие Клочковы.
Но эта упрямая девочка будто нутром чувствовала: их никому не нужная земля на самом деле имеет большую ценность. Обижалась, когда с пренебрежением бросали: мол, всю жизнь будешь в навозе копаться. Она считала, что нет в жизни более достойного дела, чем крестьянское. Да и не просто она была здесь прописана. Эти поля, улицы, знакомые дворы с роскошными южными садами прописаны были в ней. Обожала весну, повторяла: «Когда Атамань цветет, и Киева не надо». Село уже давно назвали по-новому, но тут у Лены были бабушкины привычки.
Во всем предпочитала простор, свободу -- даже платья носила свободные, и в них как-то очень хорошо смотрелась. Черные волосы, темный мед в глазах. Красивая, благополучная девочка из отнюдь не бедной семьи, которую баловали родители, обожала бабушка (приносила в постель клубнику со сметаной, не пускала с сапкой в огород) и любило все село -- почему же именно ей выпала роль современной Зои Космодемьянской?
-- Знаете, сейчас такое время, что каждый сам за себя, -- рассуждают на почте сельские бабы. -- А она, дурочка наивная, пряталась с этими деньгами, дрожала над ними -- для всех нас. Ни председатель, ни бухгалтера точно не знали, сколько денег было у Лены. Так ей доверяли. Все знали: копейки чужой не возьмет. Если бы выучилась, лучшего руководителя хозяйства и не надо искать.
-- Ни я, ни муж, ни сын в ту роковую ночь почему-то не смогли уснуть. Ворочались, вставали, вновь ложились, -- вспоминает мама Лены. Среди ночи я подошла к окну: стояла жуткая погода. Мокрый снег стекал по стеклам, превращаясь в дождь. Было в этом что-то тревожное, грозящее. Теперь я понимаю, почему мне так казалось -- в муках умирали самые дорогие нам люди. А утром -- леденящая душу новость: «Срочно выезжайте!» Ничего конкретного не сказали, и я подумала: что-то с мамой! Бросила в сумку шприцы, лекарства. По дороге терялась в догадках. Мысли приходили разные, но… на душе уже было пусто.
Потом они узнают, что Лена в то воскресенье отказалась идти в гости -- сказалась больной. Из-за денег. Не оставлять же бабушку одну с опасным пакетом!
-- Я считала Лену умной, осмотрительной. И предположить не могла, что она способна на такую глупость: принести в дом кассу. Почему мама разрешила ей? -- теряется в догадках Ольга Анатольевна. -- Мама держала большое хозяйство, и я все время переживала, что могут прийти за курицей или телком и убить их. Сейчас ведь так. А уж хранить в печке 35000!
Клочковы в большой обиде на руководство хозяйства: будь кто-то из них чуточку поответственней, Лена и бабушка остались бы живы. Как крепкие здоровые мужики могли спокойно спать, подвергая беззащитных женщин смертельной опасности? Халатность главных специалистов оплачена двумя жизнями.
-- После поминок я зашла к председателю поинтересоваться, когда нам выплатят Леночкину зарплату за все годы, но он сказал: «А мы вам уже все вернули. И даже лишнее». Просил меня больше к нему не приходить и в сердцах бросил: «Достали!» Я понимаю, хозяйство нищее, но и я не заслужила, чтобы так со мной разговаривали, -- жалуется Ольга Анатольевна. -- Своим разгильдяйством Леонид Витальевич, если пользоваться его жаргоном, достал меня. На всю оставшуюся жизнь.
17,3 тысячи гривен из спасенной суммы ушло на погашение долгов хозяйства по налогам, на остальные приобретены горючее и запчасти.
-- Если бы 17 тыщ у нас не забрали, посеяли бы рис. Для нас это главный хлеб, а так риса не будет, -- рассуждают старушки, ровесницы Марии Ивановны. Но и так, благодаря Богу да нашим мученицам, что-то сеем. Ячмень вот. Отдай Муся с девчонкой пакет, вообще в поле не вышли бы…
Да, то, ради чего лишились жизни Лена и Мария Ивановна сбылось: рокочут в поле трактора, чернеет пашня, люди живут надеждой. И земля в цвету, и небо со стрижами -- все оставили. Даже свой старенький дом под огромной грушей. Туда вселилась дальняя родня Клочковых. Оксана, новая хозяйка, отмыла от крови маленькие комнатушки, побелила.
-- Чур, я буду в Лениной комнате жить, она меня любила, -- заявляет свои права шестилетняя Яна.