В то время как Квебекский суд не дал возможности выступить ее свидетелям
«Я здесь как будто в тюрьме. У нас совсем нечего есть, я постоянно сижу на яблоках и картошке. Нет ни молока, ни сыра, а ведь я кормлю ребенка грудью… Денег мне Юра тоже не дает. Я сижу в доме с ребенком без единого цента, и со мной обращаются, как с домработницей. «Еще раз повысишь температуру в доме, я вообще обогрев выключу!» -- Юра говорит, что он очень дорого стоит, но ведь это же его ребенок замерзнет! А ему все равно… «, -- эти письма, датированные 1993 годом, написаны не из застенков, где содержат работниц-нелегалок, не из плена и не из мусульманской страны. А из цивилизованной благополучной Канады. Это письма Мирославы Барчук, о которой «ФАКТЫ» уже писали: ее разыскивает Интерпол по обвинению в… похищении собственного сына. Судя по письмам и звонкам, нашу первую публикацию прочли по обе стороны океана. Поскольку история имеет дальнейшее развитие, то «ФАКТЫ» считают своим долгом продолжить информационную кампанию по защите прав нашей соотечественницы.
Из досье «ФАКТОВ»: Мирослава Барчук несколько лет прожила в несчастливом браке с гражданином Канады Юрием Мончаком. Глава Общественной службы украинцев в Канаде Надежда Вартий-Цехмистро в своем письме в канадскую газету «Юкрейн Уикли», которая выступила против украинской девушки, подчеркивает, что «летом 1994 года по просьбе врача Мирослава нашла защиту в приюте для женщин, пострадавших от насилия. Будучи новоэмигранткой, не владея в совершенстве языками, не зная законов и своих прав, она страдала от ужасов насилия. Ее жизнь в Канаде не была легкой. В полном отчаянии она нашла в себе мужество уехать из Канады вместе со своим сыном, которого любит больше всего. Канадская судебная система предала ее, ее права как женщины и как матери.
А тем временем доктор Юрий Мончак превратил свое личное дело в дело национальное и решил развязать войну в масс-медиа, которую можно назвать медиа-цирком. В интервью газете «Нэшнл Пост» доктор Мончак имел наглость призывать правительство Канады применить экономические санкции против Украины, чтобы его личное дело было решено для его удовлетворения. Полное отсутствие преданности и уважения к стране наших предков. В чем роль украинской диаспоры? Популяризировать Украину или активно отбивать охоту у нашего правительства иметь дело с Украиной?»
После публикации в редакцию «ФАКТОВ» пришло два письма -- от адвоката Юрия Мончака В. Осинчука, который «не мог не отреагировать на распространение газетой недостоверной информации о клиенте», и от отца бывшего мужа Мирославы Мирона Мончака. На наше предложение предоставить документы, опровергающие факты, изложенные в статье от 31 марта, адвокат как раз и не отреагировал. Зато Мирон Мончак предложил нам для опубликования свою версию событий -- мол, каждая история имеет две стороны. Даже человеку непосвященному стиль изложения покажется несколько грязноватым. Кстати, согласно документам, когда Юрий Мончак начал широкомасштабную кампанию в прессе по преследованию Мирославы, канадские газеты упрямо писали, что не смогли связаться с «героиней» статьи. Странно, ведь она жила по своему старому адресу, у нее был и телефон, и электронная почта… Впрочем, она сама разослала свою историю в различные канадские инстанции и редакции. Но никто не напечатал ее мнение. Канада прекрасно защищает своих граждан. Несмотря на это, мы частично процитируем бывшего свекра Мирославы Барчук.
В начале письма в редакцию пан Мончак-старший утверждает, что «зарубежных земляков в Украине называли Д3 (диаспора, доллар, дурак)» и что «мать Мирославы -- актриса Нила Крюкова выдумала оригинальную идею найти диаспорного жениха», который « будет организовывать для нее турне по зарубежным краям», и «что поплывут к ним доллары». Пан Мончак видит в браке своего сына вселенский заговор по перекачке денег из Канады в Украину, он подсчитывает, сколько денег ушло на дантиста Мирославы и на телефонные переговоры с Киевом.
Кстати, к концертам Нилы Крюковой Мончаки никакого отношения не имеют, и это доказуемо. То, что пану Мирону до сих пор жалко потраченных на лечение зубов своей невестки денег (кстати, большая часть этой суммы была погашена страховкой), это детали его менталитета.
-- Все взаимоотношения в семье Мончак измерялись исключительно деньгами, -- рассказывает Мирослава Барчук. -- Пан Мончак-старший пишет, что мне разрешали звонить домой. Действительно, одно время я очень часто звонила в Киев, потому что в это время муж со мной не разговаривал. Это продолжалось в течение шести месяцев. Он не разрешал мне общаться с людьми. Все это случилось, после того как я написала Мирону Мончаку, чтобы он не приходил к нам в семью и не разрушал ее. Тем не менее он приходил, намеренно громко обсуждал с Юрой, какая у него «жона» -- «сов тка, паскудна б›льшовичка, живе така в наш›й хат›!».
Когда пришли телефонные счета, это действительно разозлило Юрия, и он заблокировал телефон так, чтобы нельзя было набрать более семи цифр. С этого момента Мирослава была отрезана и от матери. Когда Нила Валерьевна приехала навестить дочь, ее попросту выставили из дому и даже упредили дальнейшие попытки визитов. Свидетельством этого является документ, в котором хозяин квартиры, которую снимала молодая семья, -- дед Юрия, священник Иван Гаврилюк -- запрещает другим особам проживать в его доме.
Когда же в 1994 году Мирослава вместе с сыном бежала в приют для женщин-иммигранток, жертв насилия в семье, то она, по утверждению Мирона Мончака, «обокрала Юру, забрала лучшую мебель, электроприборы, документы. Как, по мнению дедушки Ивасика, имея на руках ребенка, Мирослава могла унести мебель и электроприборы с собой в приют, где в комнате жили еще четыре такие же подруги по несчастью? Оказывается, он имеет в виду суд, который разделил имущество и присудил Мирославе шкаф, диван, холодильник, микроволновку и стиральную машинку -- минимум для того, чтобы обставить квартиру и иметь возможность как-то существовать. Но и на этом материальные претензии к Мирославе не закончились. На втором суде о разводе Юрий Мончак попросил обратно некоторые из тех вещей, которые первый определил как имущество Мирославы. Безусловно, это прекрасная характеристика его и как отца. Мирослава должна была вернуть: «низку жемчуга, две книжки, одни весы, одну маленькую детскую кроватку, постель на кроватку, охранные подушечки на кроватку, высокое кресло для ребенка, пару шортов, одну специальную сорочку с нарисованным волком, детскую шубку из кролика, две маленькие сумки… четыре салфетки (бордовые), один платяной шкаф, столик для кофе и тумбу с ящиками (под телевизор)… ».
Кстати, Мирон Мончак написал такие письма не только в редакцию. Видимо, кляузничество -- его стиль борьбы. Насладиться эпистолярным творчеством Мирона Мончака пришлось, в частности, Ивану Драчу, народному депутату Ярославу Кендзьору, всем друзьям Мирославы, крестной матери, директору филармонии, где работает Нила Крюкова.
В своем письме в редакцию Мирон Мончак недоумевает: как можно писать, что Юра не приносил домой еду, что Мирослава сидела голодной. «Зная его сына, это легко представить», -- считает Мирослава.
Знакомая Мирославы канадка Мария Струминская в своем заявлении пишет: «Во время кормления грудью Мирослава Барчук часто приходила ко мне покушать (февраль-май 1993 года), потому что, по ее словам, тогда в семье Юрия Мончака она не была обеспечена едой» (это при ежегодном годовом доходе Юрия Мончака более 40 тысяч долларов! -- Авт. ).
На протяжении февраля-октября 1993 года у Мирославы Барчук не было личных денег, поэтому я часто старалась ей материально помочь, давала деньги на автобус, а также делилась с ней кое-какой одеждой, которую покупала для себя… Во время визитов ко мне она была эмоционально очень напряжена, причиной чего было желание прийти домой раньше, чем Юрий Мончак вернется с работы… В этот период вся корреспонденция от Нилы Крюковой к Мирославе приходила по моему адресу». Кроме этого, пожилая женщина пишет, что осенью 1994 года Нила Крюкова тайно жила у нее и Мирослава тайком приходила с Ивасиком повидаться со своей мамой. Она также подтверждает, что Мирослава пошла работать после того, как Юрий прекратил выплату алиментов. И самое главное, Мария Струминская пишет: «Канадский суд не дал ей возможности дать свидетельские показания, несмотря на ее готовность и желание»!
В настоящее время Канадское посольство отказалось легализовать заявления свидетелей из Монреаля в пользу Мирославы. А ведь их мнение было очень важным. Пришлось действовать через посольство Украины в Оттаве. Но Канада продолжает защищать Юрия Мончака даже в Украине.
Во время судебного разбирательства в 1996 году Мирослава требовала психологической экспертизы своего мужа. Адвокат Мончака без колебаний согласилась предоставить своего коллегу, которому заплатили за экспертизу 4 тысячи долларов. Психолог подтвердил, что интеллектуальные способности и социальная рассудительность Юрия Мончака -- первоклассные. Впрочем, как и у Мирославы, и у маленького Ивана. Этот не говорящий на украинском языке психолог дважды наблюдал ребенка по десять минут, но трехлетний ребенок не в состоянии объяснить свои страхи на чуждых ему английском или французском языках.
Мирон Мончак обвиняет Мирославу, что именно из-за нее судебная волокита продолжалась до 1996 года. Между тем Юрий Мончак свидетельствовал около семи часов, по два-три часа рассказывали о семейной жизни Мирослава Барчук и родственники ее мужа.
-- На меня лились реки грязи, -- рассказывает Мирослава. -- Моим двум свидетелям, которые только сказали, что я хорошая мама, не дали возможности рассказать подробнее. Основные доказательства, на которые опирался суд, были денежные -- Мончаки собрали и принесли все справочки, сколько и когда на меня потрачено. Для их ментальности это было очень важно. Позже оказалось, что они меня не так уж и облагодетельствовали: услуги дантиста, низка жемчуга была отобрана обратно…
«Жена брата Юрия свидетельствовала, что когда-то слышала от меня, как моя мать привязывала меня к стулу. Между тем речь шла о пересказе сюжета одного из рассказов Мопассана, -- вспоминает Мирослава. -- Но судья, который слышал это из третьих уст, воспринял рассказанное как доказательство против меня». Канадский суд поспешил втиснуть семейную трагедию в расхожее на Западе клише: брак ради гражданства. Моральные и психологические аспекты в расчет не принимались.
Впрочем, кое-что Квебекский суд все же признает. Из текста его решения: «Беда пришла сразу после брака. Свадьба была почти отменена за неделю до намеченного срока. Будущая супруга настаивала на том, что они планировали поселиться в Украине, хотя ответчик понял это как то, что жить они будут в Канаде. Было бы нереалистично переселяться в Украину потому, что ответчик не имел там возможностей для работы».
Признавая тот факт, что Мирослава не хотела жить в Канаде, суд, тем не менее, одновременно делает противоположный вывод -- «она искала для себя пользу». Были приняты во внимание все денежные доказательства Мончаков: сколько денег потрачено на свадьбу, на путешествие в Украину, на дантиста. Все данные под присягой обвинения Мирославы о том, что Юрий жестоко обращался с ней и ребенком, были признаны в основном неправдоподобными. Хотя речь шла о физическом и моральном издевательствах, насилии как форме воспитания, форме контроля над ребенком, отсутствии денег и продуктов во время кормления грудью, шестимесячном бойкотировании со стороны Юрия, начавшемся сразу после рождения сына, запрете на телефонные разговоры и переписку.
Она осталась одна и вынуждена была в течение нескольких лет делить ребенка с его отцом. Каждый раз Ивасик возвращался от папы с новыми страхами. Его могли лишить ужина за то, что он неправильно молится -- по православному обычаю, а не по католическому (семейный конфликт, кроме всего прочего, имел и религиозные причины). Все слова ребенок воспринимал как команды и выполнял с первого раза, у папы он не мог не послушаться. «За эти несколько лет Ясик превратился в стойкого оловянного солдатика -- он попросту выполнял приказы. » Мирослава и уехала из-за того, что ее сын жил в постоянном страхе. Он стал замкнутым запуганным ребенком, обзавелся привычкой вбирать голову в плечи, горбиться, как бы закрываясь от враждебного мира.
-- Меня часто спрашивают, как можно было уехать из цивилизованной страны, где у меня были работа, дом, социальные гарантии? Но я знала, что в Украине с ее экономическими проблемами будет лучше хотя бы потому, что Мончаки все равно не смогут сделать с ребенком то, на что были способны в Канаде, не сломают его. Я руководствовалась теми побуждениями, что ребенок сформируется здесь, будет окружен любовью. А потом, когда вырастет, сможет самостоятельно принять решение, где ему жить.
Пан Мончак, это было бы логично, после того как ваш сын Юрий подкараулил мать Мирославы и, ударив ее по голове, бросился бежать с ребенком на руках. Четыре свидетеля подтвердили это в милиции. Мирослава расценила поступок бывшего мужа как попытку похищения. Но Юрий не был наказан по факту хулиганства.
В Украине страхи Ивасика обострились, когда случайно он услышал запись на автоответчике. Звонил знакомый священник, отец Петро Бойко из Монреаля, и сообщал, что ходят слухи, будто Мончаки рассуждали о физической расправе над Мирославой. Затем пришла телеграмма, где сообщалось, что кто-то из Мончаков находится в Киеве. Ивасик снова стал бояться оставаться один в комнате, ему казалось, что папа пробьет стену и заберет его с собой. Он боялся, что отец может подкараулить и маму, перестал ездить в лифте -- не хотел разлучаться с Мирославой ни на секунду. Чтобы всем как-то успокоиться, пришлось ставить сигнализацию. Городской детский психиатр Елена Бессараб осмотрела ребенка и предложила посещать стационар городского психоневрологического диспансера, речевой центр. Там Ивасик стал общаться с такими же проблемными детьми. Он увидел, что страхи могут быть не только у него -- кто-то из его сверстников боялся засыпать в одиночестве, кто-то боялся темноты. В речевом центре с ним работали психолог и логопед. Ивасик приходил туда в течение месяца, занимаясь по два часа в день, -- общение пошло ему на пользу. Вплоть до похищения, после которого психологу пришлось приходить к Барчук на дом -- Ивасик стал бояться выходить на улицу.
И вот однажды из Печерского психоневрологического диспансера позвонила участковая врач и испуганным голосом сказал: «Мирослава, тут пришел независимый консультант и требует выдать ему конфиденциальную информацию об Ивасике… »
Действительно, в Печерском психоневрологическом диспансере появился некий психиатр Игорь Марценковский с документом, на основании которого он требовал от медперсонала амбулаторную карту Ивана Мончака. Документ был составлен на бланке Украинского НИИ социальной и судебной психиатрии. В нем указывалось, что «НИИ просит предоставить выписку из амбулаторной карты Мончака Ивана для предоставления консультации в отделе детской психиатрии института». Причина и заказчик консультации не сообщались. Поскольку бланк принадлежал Институту социальной и судебной психиатрии и под документом стояла подпись уважаемого лица -- директора института А. П. Чуприкова, врачи диспансера под натиском Марценковского выдали карту. Даже не догадываясь о том, что специалисты НИИ нарушили законный порядок процедуры запроса. Тем более что суд не давал определения об обследовании Ивана Мончака или о предоставлении конфиденциальной информации.
-- Марценковский встретился со мной, беседа проходила при свидетелях, -- рассказывает Мирослава Барчук. -- Он все время пытался запугать меня, осуждал за то, что я довела ребенка до психического заболевания, давал чисто юридические прогнозы завершения дела -- не в мою пользу.
Передо мной документ, согласно которому это была «инициатива» адвокатской компании, представляющей в Украине интересы Юрия Мончака. В нем выражено «мнение специалиста» Марценковского, адресованное в адвокатскую компанию «Павленко, Стаценко и Осинчук». «На основании вашего ходатайства от 24. 04. 99 мной, доцентом кафедры детской и судебной психиатрии Киевской медицинской академии последипломного образования, были проанализированы… выписка из истории болезни ребенка, предоставленные Киевской городской психоневрологической больницей… » И господин Марценковский, в глаза ребенка не видевший (!), дает поразительное заключение: « болезнь действительно может быть связана с расставанием ребенка с отцом и резкой сменой круга общения… » При этом вывод психиатра таков: «Лечение ребенка целесообразно проводить в обычных для него условиях проживания и воспитания. По моему мнению, согласие родителей на лечение Ивана в условиях его предыдущего места проживания способствовало бы скорейшему выздоровлению ребенка».
Имел ли он право, не видя ребенка, писать заключение о состоянии здоровья и делать вывод о том, что он чем-то болен? Отвечает ли это деяние врачебной этике, чести мундира? И почему г-н Марценковский полагает, что ребенок выздоровеет в Канаде.
Возможность такого заказа со стороны адвокатской компании и правомерность действий психиатра комментирует известный столичный адвокат Марина Лебедева:
-- Получить конфиденциальную информацию о психическом состоянии ребенка можно только по определению суда или по запросу суда. Даже адвокаты, согласно Закону об адвокатуре, не имеют права делать запросы о психическом состоянии здоровья. Очевидно, поскольку представитель Мончака не мог воспользоваться своим запросом для получения документов из психоневрологического диспансера, сторона истца поручила это психиатру.
Получению карточки из психоневрологического диспансера должно предшествовать несколько действий. Адвокат должен ходатайствовать о назначении судебно-психиатрической экспертизы, психологической экспертизы, обследования специалистом и т. д. Суд в совещательной комнате выносит определение, согласно которому либо назначает экспертизу, либо поручает специалисту обследовать ребенка. Судом же определяются и вопросы, на которые должен дать ответ эксперт или специалист. И если эксперт в ходе экспертизы считает, что нужны дополнительные сведения: предположим, разговор с педагогом, врачом, матерью, наблюдение за ребенком, то он не может действовать самостоятельно. Он снова должен обратиться в суд и попросить предоставить ему необходимую документацию. Закон предусматривает возможность получения заключения специалиста по инициативе стороны без определения суда, но специалист может получить исследуемые материалы только законным процессуальным путем. Мать может разрешить специалисту общение с ребенком только по своему усмотрению, а если же есть определение суда, то тогда оно обязательно для исполнения.
Между тем диспансер официально дает другой диагноз: «психически здоров». В заключении сказано, что «мать обратилась в связи с возникновением у Ивана страха встречи с отцом и опасения расставания с матерью, которое расценивалось как кратковременная реакция страха. Нервно-психических расстройств у Ивана Барчука нет, в лечение нет потребности». О какой же «таинственной» болезни говорит консультант Марценковский? Ведь врач, который Ивасика, в отличие от И. Марценковского, наблюдал непосредственно, утверждает обратное. Районо и школа характеризуют Ивасика как интеллектуально и физически развитого мальчика, который занимается бальными танцами и каратэ, поет в хоре. «Иван -- непоседливый, подвижный, жизнерадостный ребенок, пользуется авторитетом среди сверстников. »
На свою жалобу, адресованную директору НИИ социальной и судебной психиатрии А. П. Чуприкову, Мирослава получила ответ только 12 октября 1999 года от и. о. директора института Штенгелова. В нем говорится, что Марценковский действовал как доцент кафедры другого учреждения, заведующим кафедрой является А. Чуприков, поэтому спрашивать нужно по их месту работы -- то есть в Киевской медицинской академии последипломного образования, а не в НИИ социальной и судебной психиатрии.
Таким образом, НИИ, чьим бланком психиатр «давил» на врачей Печерского психоневрологического диспансера, оказалось не при чем.
Суд еще не вынес решения, но обнадеживает то, что, согласно Украинскому брачно-семейному законодательству, во главу угла ставятся не амбиции и желанея того или иного родителя, а интересы, здоровье и благополучие ребенка.
Прошло полтора месяца после первой публикации в «ФАКТАХ», посвященной этой истории, -- ситуация с безопасностью Ивасика и Мирославы не изменилась. «Это беспокоит меня больше всего. Ведь после попытки похищения ребенка в цивилизованной стране и к матери, и к ребенку была бы приставлена охрана. Наши органы в данном случае бездействуют», -- считает сотрудник Украинско-американского бюро защиты прав человека Татьяна Яблонская. Действительно, до сих пор Мирослава и ее мама каждый день, по очереди, дежурят под классом, опасаясь, точнее, смертельно боясь похищения. Неужели и вся дальнейшая жизнь Мирославы пройдет под знаком страха? Страха очередного удара, который вновь останется безнаказанным. Теперь уже в своей родной стране.
«Facty i kommentarii «. 19 июня 2000. Жизнь