Но только для того, чтобы перевести… в обычную психушку
Недавно Киев после десятилетнего перерыва посетила известный российский политик Валерия Новодворская. Во время своих многочисленных дискуссий с журналистами Валерия Ильинична предпочитала не вспоминать о былом, то есть о коммунистическом режиме. Возможно, все, что диссидентка хотела поведать миру о советской системе, она изложила раньше в своих книгах. Поэтому «ФАКТЫ» предлагают читателям отрывки из мемуаров Валерии Ильиничны, названных весьма символично -- «По ту сторону». Речь в них идет о советских специальных психиатрических больницах, с одной из которых -- Казанской СПБ -- Новодворская «познакомилась» после своего первого ареста в 1969 году.
«У каждой спецпсихбольницы или спецтюрьмы в СССР была своя специализация. В Днепропетровске пытали нейролептиками. Украинского правозащитника Леонида Плюща замучили до полусмерти: когда его выслали в Париж, то из самолета Плюща вынесли на носилках. Газета французских коммунистов «Юманите» напечатала заметку, что даже с врагами социализма так жестоко обращаться нельзя! В СПБ под Калининградом, где был заключен генерал Петр Григоренко, было то же самое. В Казани применяли и физические пытки, однако и нейролептиками не пренебрегали. Самый сносный вариант был в Ленинградской СПБ: и Владимир Буковский, и Володя Борисов, и Виктор Файнберг вышли оттуда живыми и невредимыми.
Казанская спецпсихбольница больше похожа на тюрьму. Овчарки, заборы с колючей проволокой, вышки, охрана. Бытовики-уголовники из хозобслуги, которые главенствовали над политическими. В «палатах» кровати, но на окнах решетки, и эти «палаты» заперты. Двери открывались только на умывание, на оправку, для того что бы раздать еду, перед работой и прогулкой. Правда, кормили в Казанской СПБ лучше, чем в тюрьме: утром давали кусок масла, два раза в неделю — немного творогу, к обеду в супе можно было выловить маленький кусочек (граммов 30-40) очень жирной свинины. Все остальное, кроме сахара и утреннего серого хлеба, — несъедобно.
Были там и развлечения: три раза в месяц — кино (как в зоне). Фильмы, которое я смотрела там, потом вызывали неизменное чувство ужаса, даже если это были комедии.
Кроме обычных тюремных стандартов было еще кое-что «кроме». Военные медсестры. Военные врачи. Других не было. У них одна задача — заставить политических полюбить Систему. Кроме этого, был и другой контингент — патологические убийцы, маньяки. Обычные уголовники сюда не попадали. В моей камере сидели пятеро. Галя убила топором мужа, Вера отравила золовку, Оксана застрелила из ружья мужа и шестилетнего сына. Одна милая особа за стеной посадила в ванну двух своих маленьких детей и пустила ток… У меня была еще отличная камера, а у моей подруги «по несчастью» Наташи Горбаневской соседей — 11 человек.
Какие же политзаключенные сидели в Казанской СПБ? Приедет и сразу уедет Оля Иоффе, но ее успеют поистязать аминазином. У Нины из Грузинского Хельсинкского Союза отняли семилетнего сына, оторвали и увели в спецприемник. Потом его забрала сестра. Инквизиторам она говорила, что будет думать только о сыне, и они ей поверили, это правдоподобно. Нина -- филолог-русист. Преподавала в университете. В СПБ она была замкнутой, осторожной (здесь нельзя верить никому), очень истощенной. Она уже была в Казани в начале 50-х годов. Тогда здесь просто гуляли, не было никаких пыток, спасались от сталинских лагерей.
Александра Лакшина со своим другом подожгли дымовые шашки на трибуне 7 ноября у себя в Сыктывкаре. Оба учились в Питере. Шашки погасили, акция протеста на этом кончилась, и началась расплата. По газете с номером квартиры и дома, в которую завернули шашки, их нашли. Ее друг попал в Ленинградскую СПБ и выжил, а Шурочку в Казани уничтожали инсулиновым шоком. Доведя до слабоумия, выпустили. Инсулин ей назначил главврач Казанской СПБ Лунц. Я не знаю, сколько процентов психиатров приняли участие в этих гитлеровских пытках, но даже если это 50 процентов, все равно они подлежат лишению диплома. После этого им людей доверять нельзя.
У Лизы Морохиной стаж борьбы был еще больше. Ее отец был расстрелян в 1937 году. В 16 лет она подожгла сельсовет. Попала на три года в лагерь, потом окончила школу. Стала распространять антикоммунистические листовки. В Казани ее пытали электрошоком, снизили интеллект, лишили возможности учиться. Душу сохранили, но уничтожили ум. Это самое страшное. Ее продержали два года и выпустили. Родиной Лизы был тот же Сыктывкар. Политзэки из провинции, неизвестные Западу и Москве, за которых некому было заступиться, подвергались самым страшным пыткам и были обречены на стирание личности. Сейчас, когда я пишу эти строки, в глухих углах страны в ПБ и СПБ досиживают свои двадцатилетние сроки несчастные узники, давно сведенные с ума. За одну забастовку или демонстрацию в Благовещенской СПБ сидели по 20 лет.
Были в Казани и чистенькие старушки-баптистки. Они проповедовали Слово Божье по деревням. В СПБ они сидели пожизненно, но не роптали. О свободе в Казани не мечтают: будущего нет. В него перестаешь верить через 3- 4 месяца. Перестаешь даже надеяться и мечтать. Ничего нет и не будет, кроме этой Преисподней. Мечтаешь попасть в Лефортово хотя бы на месяц, вдруг КГБ понадобится опять тщетно задать какой-нибудь вопрос. Но это тоже несбыточно: невменяемого даже гипотетически не могут привлечь как свидетеля.
Какими же средствами располагали советские инквизиторы? Помимо физических пыток, они применяли и химические препараты, уничтожающие личность. Итак, казанский арсенал «средств устрашения»:
1. Избиение (уголовников охрана забивала и до смерти; политических — нет, их надо сломать, но представить живыми).
2. Привязывание жесткое (до онемения конечностей, до пролежней; в особенных случаях привязывают так, чтобы веревки впивались в тело до крови. В таком состоянии могли продержать неделю).
3. Сульфазин, или «сера» (везде был запрещен, кроме СССР). Одна инъекция, или сразу две — в разные точки, или даже четыре (в руку, ногу и под лопатки). Дикая боль в течение 2-3 дней, рука или нога просто отнимаются, жар до 40 градусов, жажда (но воды не давали). Применялось как «лечение» от алкоголизма или наркомании.
4. Бормашина. Привязывали к креслу и сверлили здоровый зуб, пока сверло не вонзалось челюсть. Потом зуб пломбировали, чтобы не оставалось следов. Врачи любили удалять и неубитый нерв. Все это делалось профессиональным дантистом в зубоврачебном кабинете. «Санация полости рта». СПБ не имели надзорной инстанции — жалобы не пересылали, а если политические и передавали тайно — их все равно не принимали ни в прокуратуре, ни в Верховном суде. Узник СПБ был бесправен даже больше, чем зэк. Насколько мне удалось узнать, бормашина применялась редко и только в Казани (испробовано лично).
5. Газообразный кислород подкожно. Вводили его толстой иглой под кожу ноги или под лопатку. Ощущение такое, как будто сдирают кожу (газ отделяет ее от мышечной ткани). Возникает огромная опухоль, боль ослабевает в течение 2-3 дней. Потом опухоль рассасывается, и начинают сызнова. Таким способом врачи лечили «депрессию». Вводили кислород 2-3 минуты, больше не выдерживали обе стороны (палачи глохли от криков, жертва падала в обморок). Политзаключенным вводили кислород по 10-15 минут. (Испробовано лично, 10 сеансов. )
6. Аминазин -- очень болезненные инъекции. Препарат провоцировал цирроз печени и амнезию, появлялось непреодолимое желание заснуть, но спать не давали.
7. Галоперидол (аналоги трифтазин и стелазин, но они слабее). С его помощью создавали дикое внутреннее напряжение, вызывали депрессию. Человек, который принял галоперидол, не может заснуть, но постоянно хочет спать, не может ни сидеть, ни лежать, ни ходить, ни писать (судороги рук изменяют почерк до неузнаваемости, не дают вывести букву), ни читать, ни думать. Неделя ударных доз — и наступает нейролептический шок. Несколько месяцев — и потеря рассудка гарантирована.
8. Инсулиновый шок с потерей сознания (уничтожает целые участки мозга, снижает интеллект, память тоже пропадает).
9. Электрошок. Убивает сразу двух зайцев: во-первых, это пытка током, а во-вторых, разрушается непоправимо мозг.
Интересно, что казанские врачи не требовали даже признания болезни. Они вели беседы, как в институте марксизма-ленинизма, требуя от патентованного умалишенного признания ошибочности его теоретических воззрений, как на партийных чистках 20-х годов. Делалось все это без ненависти к объекту воздействия: просто нудная, советская работа. Отпуская вентиль на баллоне с кислородом, врачи обсуждали вопрос о том, кому дадут следующее звание и прибавку к жалованью и за что, где достать карпов и т. д. Поэтому рядовые палачи не любили криков и проклятий, это осложняло работу и мешало обсуждать свои дела.
Комиссия, приезжающая в СПБ два раза в год, для политических не имела значения. Без санкции КГБ их не «выписывали». Но если и выписывали, то радости, как говорится, мало. Освобождение здесь ни при чем. Просто снималось принудительное лечение в СПБ, но менялось на такое же в психбольнице по месту жительства. Тем же этапом, под тем же конвоем политических везли в тюрьму по месту жительства, а там — в ПБ, где могли продержать до полугода (что и проделали с Олей Иоффе, да еще и продолжали пытать). Тогда, опять-таки с санкции КГБ, суд мог снять принудительное лечение и то, что от вас осталось, может идти домой.
Местные живодеры подчас более свирепы, чем лощеные палачи из СПБ. У последних, как правило, выше уровень развития, они и помиловать могут. На мою комиссию приехал лично Лунц — посмотреть на результаты. Я думаю, мой вполне дистрофический внешний вид его удовлетворил, а может быть, и испугал (учитывая международную огласку). Я была похожа на тень из Аида, ходила уже с трудом. Впечатляли и полуседые волосы (в 21 год).
Поэтому Лунц довольно скоро отпустил меня с миром, задав только два вопроса: «Изменились ли ваши убеждения?» и «Изменились ли они сами по себе или в результате лечения?». Ненавидя себя и понимая, что простить себе это я не смогу никогда, я ответила на первый вопрос «да» и на второй — «в результате лечения». Умиротворенный Лунц благожелательно сказал: «Вы должны из всего случившегося сделать для себя выводы».
Я глубоко убеждена, что из СПБ Системе своего противника нельзя было выпускать живым: он обречен на мщение обществу, и он не успокоится, пока не разрушит то государство, которое пропустило его через эту мясорубку. Я не хотела жить. Я не хотела свободы. Как бороться, имея в перспективе Казань? Как не бороться, зная, что ЭТО существует? Я не мечтала даже дойти до реки и утопиться: смерть не смыла бы мой позор, поражение не стало бы победой. Я должна была сразиться с ними на их поле — и их же оружием. Я должна была выиграть именно в этой игре.
Решения суда я ждала около 3 месяцев. Потом был этап. Из этапа запомнился жуткий холод. В Бутырской тюрьме я пробыла одну ночь и оказалась в санаторном отделении привилегированной Соловьевской больницы в Москве. Вывез советский блат. Моя мать, не последний человек в медицине, похлопотала. Поэтому, видимо, КГБ предпочитал, чтобы я умерла дома, а психбольница была верная смерть в моем состоянии. Поэтому московским психиатрам, не участвовавшим в психиатрическом терроре, предоставили меня спасать, как им вздумается. Мне еще раз повезло. Те, кому не повезло, уже ничего не скажут и не напишут.
Если бы я прошла полный, полнометражный конвейер карательной медицины, меня бы не было. Я бы не сохранила рассудок. Московские психиатры все понимали. Они делали вид, что не знают о том, что меня поместил к ним суд, дабы санаторные пациенты ни о чем не догадались. Лечить они пытались мое физическое состояние и даже предложили инсулин в терапевтических дозах. Со мной, конечно, случилась истерика. Послушав про инсулиновый шок и другие прелести СПБ, они уже не предлагали ничего. Врачи пытались даже снять диагноз «шизофрения», но это зависело от КГБ, и никакие академики здесь помочь не могли.
Человек, прошедший через СПБ и ПБ, уже никогда не становился прежним. Ему трудно было создать семью, иметь детей. Он никогда не посещал даже обычные ПБ, не носил туда гостинцы и не входил в комиссии, курирующие соблюдение прав человека в этих «богоугодных» заведениях: душевнобольные навсегда остались для бывших политузников спецпсихбольниц орудием пытки, и он не мог видеть в них страдающих людей. Он до конца своих дней бледнел, видя машину с красным крестом. Он никогда не обращался к невропатологу и не принимал даже таблетку снотворного.
То, что с диссидентами делали, непоправимо. Они или возненавидели людей, или не могли никогда причинять им зло — даже последним подонкам. И держали их на коротком поводке с помощью психоневрологического диспансера: политический после СПБ обязан посещать его каждый месяц. Возьмется за прежнее — без суда и следствия попадет в ПБ (достаточно одного звонка из КГБ), а там и в СПБ.
Я не ходила в диспансер. Доктор Житловская все поняла и автоматически записывала, годы подряд, меня не видя, в журнал про мое «хорошее состояние», обманывая свое начальство и КГБ. Если 50 процентов психиатров участвовали в пытках, то 50 процентов сочувствующих спасали от 50 процентов первых и ГБ. Без них ни один диссидент не выжил бы. В семидесятых Система уже не работала безупречно, винтики иногда отказывались выполнять команды даже в карательных структурах… »
В 1918 году для координации усилий в борьбе с бандитизмом и разрухой в составе НКВД РСФСР создано Главное управление милиции.
В 1918 году приказом РВСР для подготовки высших командных кадров из рабочих и крестьян создана Академия Генштаба РККА. С 1925 года — Военная академия им. М. В. Фрунзе. Ныне это высшее учебное заведение Минобороны России для подготовки офицерских кадров общевойскового командного и штабного профиля.
1923 год -- началось формирование морских и речных пограничных флотилий.
1928 год -- в составе Морских сил Балтийского флота сформирован первый советский дивизион торпедных катеров.
В 1941 году создано Конструкторское бюро химавтоматики -- одно из мировых лидеров по созданию жидкостных ракетных двигателей и энергетических установок для различных видов ракетной техники оборонного, научного и народнохозяйственного назначения. Часть из них не имеет мировых аналогов.
1948 год -- на полигоне Капустин Яр произведен первый пуск баллистической ракеты Р-1.
В 1967 году осуществлена первая стыковка двух беспилотных космических аппаратов «Космос-186» и «Космос-188» на околоземной орбите.
Между Великобританией и СССР произошел обмен опытом. Великобритания встала на путь разукрупнения и завела двух королев: одну по промышленности, другую по сельскому хозяйству. В СССР решили на британский манер перейти на левостороннее движение и пустили для начала сто машин по левой стороне.
В колхоз привезли киножурнал про Африку.
-- Вася, гляди, в чем мать родила ходят! Небось у них колхозы родились пораньше нашего!
Советский воробей перелетел на Запад.
-- Что, в России плохо с кормом? -- спрашивает его западный воробей.
-- Сколько угодно! Нигде не рассыпают на землю столько зерна, сколько там.
-- Так чего же ты там не остался?
-- Почирикать захотелось!
Советский гражданин бросается к машине американского посла и прокалывает шину.
-- Воздухом свободы подышать захотелось! -- объясняет он.
Начало 80-х. Иностранец на шикарном автомобиле едет по дорогам российской глубинки. Наскакивает на одну колдобину -- улыбается. На другую -- чертыхается. На следующую -- ругается почти по-русски. Наконец, после череды весьма ощутимых встрясок, видит на обочине пост ГАИ. Останавливается, подходит к гаишнику:
-- Во всех цивилизованных странах перед ямами и колдобинами красные флажки стоят, чтобы водители не повредили свои автомобили и не попали в аварийную ситуацию…
-- Мужик, ты откуда?
-- Из Англии, но при чем тут…
-- Ты границу проезжал?
-- Ну проезжал.
-- Большой красный флаг видел?
-- Видел.
-- Так вот он на все дороги и распространяется.