Знаменитый тенор, народный артист Украины Владимир Гришко открывал новый театральный сезон в Торонто на сцене Канадской Национальной оперы партией Альфреда Жермона в опере Дж. Верди «Травиата». Это первая в таком роде постановка знаменитой оперы: обнаженные проститутки, геи, вместо декораций -- огромный, занимающий полсцены матрац. В родном городе он пробудет немногим больше месяца и исполнит на сцене Национальной оперы Украины партию Рудольфа в «Богеме» Дж. Пуччини и Альфреда в «Травиате». На спектаклях будут присутствовать члены Комитета по присуждению Национальной премии Украины имени Тараса Шевченко, на соискание которой выдвинуты лучшие сценические работы артиста.
-- Партию Альфреда Жермона вы исполняли на лучших сценах мира.
-- Мне действительно приходилось участвовать во многих постановках «Травиаты». Но они почти не отличались одна от другой, можно было почти сразу выходить на сцену, немного импровизируя по ходу спектакля. Для постановки оперы Верди в Торонто Канадская оперная компания пригласила режиссера Дмитрия Бертмана, который является художественным руководителем и директором Московского городского театра «Геликон», имеет три «Золотые маски» за оригинальные оперные постановки. В Канаде он предложил очень необычное, современное прочтение «Травиаты», где наша сегодняшняя жизнь переплетается с прошлой, где сцены в баре и публичном доме сменяются эпизодами возвышенной, чистой любви Альфреда и Виолетты.
-- И как вы относитесь к подобным новаторским режиссерским изыскам?
-- Я -- за творческий поиск. Честно говоря, рутина, шаблоны, даже в классической опере, изрядно надоели. Конечно, жизнь -- театр, но хочется ее увидеть по-новому. И поэтому мне кажется, что в наше время очень важна роль режиссера.
-- В чем для вас была сложность работы в таком спектакле?
-- Прежде всего, я постоянно помнил, что в последней в этом тысячелетии авангардной постановке «Травиаты» выпала честь петь именно украинскому тенору. Кроме того, нужно было найти свое прочтение образа в предложенных режиссером рамках, понять концепцию художника и так воплотить его замысел, чтобы он был понятен и слушателям. На матраце, который занимал полсцены, девушки легкого поведения и геи-мазохисты ласкали друг друга и меня. И я должен был буквально выбираться из груды этих распаленных тел и петь. Самым сложным моментом спектакля стало для меня исполнение кабалеты Альфреда (с верхним до!) лежа на спине с мобильным телефоном в руках. Если кто-то из теноров сможет это повторить, я готов расцеловать его и низко-низко поклониться в ноги.
-- О чем же думал дирижер? Неужели он не понимал, какое это испытание для исполнителя?
-- Думаю, художественному руководителю и главному дирижеру Канадской оперной кампании Ричарду Брадшау так же, как и мне, был интересен замысел режиссера. Кстати, Дмитрий Бертман сначала терпеливо ко мне присматривался: с одной стороны, боялся пережитков «советского менталитета», свойственного многим нашим артистам даже за рубежом, а с другой -- опасался амбициозности солиста «Метрополитен-опера». И был очень доволен, не обнаружив ни того, ни другого.
-- Вам постоянно приходится играть любовь. Как удается находить новые краски?
-- Действительно, внутренний мир артиста переполнен, «перенаселен». И не так просто освежить свои чувства.. В состояние романтической влюбленности мне помогают вернуться воспоминания о первых встречах с моей женой и о том волнении, которое я испытывал тогда.
-- Во время спектакля часто возникают непредвиденные ситуации?
-- Бывают. Например, в прошлом сезоне в «Метрополитен-опера» я исполнял партию Андрея Хованского в опере «Хованщина» М. Мусоргского. Дирижировал знаменитый Валерий Гергиев. Сцена объяснения молодого князя с Марфой была очень напряженной… Моя партнерша неудачно отшатнулась и, наступив на собственное длинное платье, вдруг упала. Владимир Гришко должен был сразу броситься к певице и помочь ей подняться, но князь Андрей Хованский никогда бы не стал этого делать. Уловив мою растерянность, артистка незаметным для зрителей жестом руки показала мне, чтобы я продолжал петь. Никто в зале так и не понял, было это случайностью или одним из замыслов постановщика. Могу только сказать, что публика принимала спектакль очень горячо. А в конце сезона я исполнял партию Рудольфа в «Богеме» Дж. Пуччини, в Пражской Национальной опере. И сопрано, певшая умирающую Мими, неожиданно начала порхать по сцене, как бабочка. А я должен был изображать скорбь, видя, как холодеют ее руки. Пришлось немножко прижать мою партнершу к кушетке и сказать: «Лежи, а то убью». Видно, у меня было такое выражение лица, что она притихла, и финальный эпизод оперы вышел действительно драматическим, как и было задумано автором.
-- Излишняя эмоциональность не мешает?
-- Думаю, на сцене она не бывает лишней. Правда, в опере «Кармен» Ж. Бизе мой Хозе в санкт-петербургском Мариинском театре так приревновал Кармен, что артисты хора в сцене бурного объяснения бросились ко мне и схватили за руки, боясь, что сейчас действительно прольется кровь легкомысленной красавицы. Но при всем моем темпераменте до этого, конечно, не дошло бы. А вот в жизни излишняя эмоциональность заставляет меня иногда говорить неприятные вещи моим коллегам или руководству театра. Излишне откровенным я бываю и за рубежом. Там тоже за это приходилось расплачиваться. Но человек должен говорить то, что думает, а не притворяться.
-- Каковы ваши дальнейшие планы?
-- Свой дом я строю в Украине. И возвращаясь после зарубежных гастролей, чувствую себя, как дипломат, долго выполнявший миссию в чужой стране. Может, это звучит странно, но мне кажется, что с людьми, живущими здесь, меня объединяют какие-то общие энергетические вибрации. Вернувшись недавно из Канады, я попал в дорожно-транспортное происшествие, теперь пользуюсь общественным транспортом. Мне очень понравились новые станции метро, меня порадовала чистота в нашей подземке -- такой красивой и опрятной нет ни в Нью-Йорке, ни в Париже.
-- Ваше самое яркое впечатление от Канады?
-- Кроме премьеры -- полет над Ниагарой. Его предложил совершить, в благодарность за мое выступление, владелец одной туристической фирмы, кажется, австриец по происхождению. Он оказал мне особую честь, так как сам сидел за штурвалом вертолета. И когда мы зависли над Ниагарой, я ощутил пронизывающую силу света, неиссякаемую, могущественную, божественную силу. Этого я не забуду никогда.
«Facty i kommentarii «. 16 ноября 1999. Культура