Главный недостаток некоторых украинских политиков, как мне кажется, — это нежелание или неумение обсуждать действительное положение вещей, реальную ситуацию. Вместо этого им свойственно пристрастие к бессодержательным лозунгам, из которых не следуют никакие действия. Одни политики просто предпочитают манипулировать общественным мнением и голосами, боясь обсуждать серьезные, значимые для общества проблемы. Другие — не могут расстаться с привлекательными для многих, но давно потерявшими смысл символами типа бесповоротно ушедшего в прошлое «коммунизма» или зачастую бессодержательного «национализма».
«Мы полностью находимся в плену у лозунгов и фразеологии, заимствованной из прошлого, а также из устарелых воззрений, главная задача которых — помешать объективному мышлению и бесстрастному рассмотрению существующего положения. Имеется также тенденция к абстракциям и туманным идеалам, которые вызывают эмоциональный отклик и зачастую по-своему хороши, но которые порождают расплывчатость мысли и оторванность от реальной действительности». Это не я сказал, и это сказано не сегодня. Это слова из книги легендарного лидера независимой Индии Джавахарлала Неру, написанной полвека назад.
К сожалению, последние парламентские выборы в Украине в марте 1998 года полностью подтвердили эту мысль. Половина состава Верховной Рады прошла в парламент по партийным спискам — и полтора месяца все мы (и добро бы только мы, но еще и полмира) каждый день сначала с ожиданием, потом с удивлением, потом с интересом, потом со смехом, потом со стыдом, потом с безразличием слышали сообщения о том, что украинский парламент и сегодня не начал свою работу по причине неизбрания спикера. «Спикериада» отняла у нашей страны месяцы законотворчества, сделала законодательный орган уязвимым для критики и четко объяснила: не партии определяют пока характер политической борьбы. Речь-то шла не только о том, кто будет спикером парламента, но и о том, кто из вероятных кандидатов в президенты получит больше возможностей для публичной раскрутки на этом посту, больше властных полномочий на период предвыборного марафона.
Сейчас я часто задаю себе вопрос, не совершил ли я ошибку, согласившись на введение смешанной избирательной системы на последних выборах в парламент? Не поторопились ли мы с введением пропорционального представительства, то есть с формированием части депутатского корпуса по результатам голосования по партийным спискам? Логика такого решения казалась оправданной: политическое структурирование общества в многопартийной среде должно укрепиться посредством выборов по партийным спискам, выборы ускорят создание блоков и коалиций, внося больше ясности, определенности и простоты в партийную палитру. Вышло по-иному. Произошло, напротив, дробление партий, вызванное предвыборными амбициями их руководства, многие из партий предвыборного списка были созданы специально под выборы. В то же время некоторые из партий прошли в парламент, не имея конструктивной программы, а просто паразитируя на всех наших недостатках и экономических трудностях. Протестное голосование, голосование не «за», а «против», голосование не за тех, кто способен больше сделать, а за тех, кто способен громче кричать, нашло свой выход как раз в «партийной» части избирательного бюллетеня.
Происходит это не потому, что пропорциональная система несовершенна. Несовершенны пока многие из партий, которые стремятся только к рычагам власти, а не к рычагам улучшения ситуации в стране. Оптимальным сценарием для них явилось бы фактическое пребывание у власти при сохранении возможности обливать всем чем попало Президента, а самим не отвечать ни за что.
Вспоминаю историю уже почти пятилетней давности: весной 1995 года о своем переходе в оппозицию заявила Социалистическая партия. При этом ее лидер, он же спикер Верховной Рады Александр Мороз и не подумал уйти в отставку с занимаемого им поста главы парламента. Люди добрые, да где же это видано — кроме как у нас на постсоветском пространстве и с нашими (когда посткоммунистическими, а когда и не «пост») политиками, — чтобы в оппозиции к власти находился фактический глава одной из ветвей этой власти?! Я понимаю оппозицию так: это группа политиков или их объединений, которая имеет свой собственный, отличный от реализуемого властью, проект развития страны. Хочешь быть в оппозиции — пожалуйста, но тогда изволь уйти из власти, иди со своей программой на выборы, побеждай и реализуй свой политический проект. Может, у меня старомодные представления о политической порядочности, но, во всяком случае, я поступил именно так, уйдя из премьеров.
Современные партии популистского типа вынуждены будут или существенно измениться, или уйти навсегда в прошлое, как только экономическая и социальная ситуация в стране придет в норму и исчезнет база для протестного голосования. И измениться этим партиям нужно будет так, чтобы стать способными работать на задачу построения современного государства.
Я давно говорю — нам как никогда необходимо парламентское большинство, способное работать, а не только выяснять отношения. И дело не в том, что правое или левое по сути это будет большинство. Ведь разделение на правых и левых у нас сейчас — это чистая условность или демагогия, заслоняющие реальные проблемы. Разделение политиков на правых и левых гораздо более формально, чем нигде не зафиксированное на бумаге разделение их на добросовестных строителей украинского государства и саботажников этого процесса.
Нам нужны и правые, и левые, но и те, и другие должны будут научиться решать общую для всех задачу построения современного государства, осознавая, что различные взгляды на конкретные очертания его механизмов — это дело вторичное.
Все ресурсы общества, весь наш многообразный исторический опыт могут и должны быть использованы нами для построения своей страны. Например, было бы, по меньшей мере, расточительством забывать, откуда мы родом: из советского государства — гигантского (в известной степени и до определенного момента успешного), но жестокого исторического эксперимента по построению нового мирового порядка «в отдельно взятой стране».
Мы с вами жили в удивительном обществе, мы жили в удивительной стране. Удивительным было то, что ее паспорт не только удостоверял нашу национальность и наше гражданство, но и, по большому счету, должен был свидетельствовать о наших политических убеждениях. А что — разве не так? Фактически у каждого из нас — «коммунистическое прошлое». Все мы последовательно были сначала октябрятами, потом — пионерами, потом — комсомольцами, и во всех этих случаях носили на груди портрет Ленина. Потом мы взрослели, но на каждом предприятии, в каждом учреждении очереди желающих вступить в ряды КПСС были немногим меньше очередей за колбасой — а уж какие очереди стояли у нас за колбасой, помнят все.
Вот только массовость и всеохватность многомиллионной «партийной ячейки» внутри советского народа значила не так уж и много. На самом деле я уверен, что членов коммунистической партии Советского Союза было гораздо, гораздо больше, чем коммунистов. Этот парадокс очень хорошо подтвердил распад СССР.
Советская система создала огромное количество режимных и специальных объектов, войти куда можно было только по пропуску. И самым огромным таким объектом была, скажем так, «зона ответственной работы», то есть настоящей, живой, творческой работы, требующей принятия решений, способной приносить ощутимые результаты. Попасть туда можно было, лишь предъявив пропуск в виде партбилета. Да, случались исключения, но они только подтверждали правила. Все мы помним, какой редкостью (о чем в разговорах специально упоминалось) были беспартийные директора, народные артисты, академики, генералы (если только вообще генералы бывали беспартийными), вообще руководители — все равно, что двухголовый теленок! Многие из наших деятелей, будучи в душе людьми совсем не коммунистических убеждений, вступая в КПСС, просто приносили в жертву свою «политическую непорочность» для того, чтобы иметь возможность эффективно работать для страны.
Только Боже упаси кого-нибудь подумать, что сейчас я имею в виду себя самого. Со мной-то как раз все было просто и без надрыва. Я вступал в КПСС действительно по убеждениям, разделяя идеалы социальной справедливости и не сомневаясь тогда в авангардной роли партии по отношению к народу. В течение долгого времени я возглавлял огромный партком «Южмаша». Правда, в парткоме приходилось решать вопросы совсем не только и даже не столько идеологические и политические, потому что все дела касались производства. По сути, партком был инстанцией, дублирующей и контролирующей заводоуправление. Но увиденного там мне хватило, чтобы засомневаться если не в истинности пути, по которому партия вела страну, то в идеалах социальной справедливости в их марксистско-ленинском варианте.
Потом началась перестройка, поднялась волна разоблачений «преступлений коммунистического режима», однако я и не думал выходить из партии и жечь свой партбилет. Находясь в «демократическом крыле» КПСС, я продолжал верить, что здоровые силы в партии остаются тем самым передовым отрядом, который сумеет вывести народ в нормальное будущее.
Хотя сомнения в правильности выбранного страной и партией пути начали посещать и меня. Перестройка открыла для меня, казалось, «невыездного» на веки вечные, окно во внешний мир, и первая же поездка в Италию просто потрясла. Я же был «носителем государственных тайн» (как будто, например, Брежнев, ездивший за границу каждые две недели, их не знал), я жил в закрытом городе, куда не пускали никого «из-за бугра». Даже наш «Днепр», побеждая в футбольном чемпионате страны, в еврокубках принимал гостей не дома, а в Кривом Роге. Сравнивать нашу жизнь с какой-либо другой я никак не мог. А известно, кто дальше своего райцентра не бывал, для того и пятиэтажка — небоскреб. И вот, уже перевалив за «полтинник», я попадаю в мир, абсолютно непохожий на наш. Красивые города, улыбающиеся люди, ломящиеся прилавки (это при наших-то тогдашних)! Зависти, а уж тем более желания остаться, у меня не было. Было только стремление построить страну не хуже, чем у них, была только злость на тех, кто сделал СССР и жизнь нашего народа такими серыми на фоне остального мира, и первые мысли: а то ли мы делаем? Туда ли идем?
Не случайно, выступая в 1990 году на февральском пленуме ЦК Компартии Украины, я сравнил партию с капитаном корабля, который посадил его на мель и теперь вынужден обратиться за помощью к новым лоцманам, если не хочет, чтобы корабль так на этой мели и заржавел. Демократизация общества — основное условие обретения страной конкурентоспособности в новом мире, демократизация партии — основное условие того, чтобы она не осталась на обочине новой истории страны. В этом был главный смысл того моего выступления.
Но мои сомнения в правильности партийной линии в период перестройки так и оставались сомнениями. А вот ГКЧП расставил по местам все. Я действительно был потрясен, когда понял, что партия пошла против всего народа, попытавшись навязать ему свою диктатуру. Из истории я знал, что партия делает это не впервые, но она впервые сделала это на моих глазах. Кстати, это было тем больнее, что в числе «гэкачепистов» оказался Олег Бакланов — человек, которому я до сих пор благодарен за поддержку, оказанную мне в крайне сложный период моей работы на заводе. Собственно, генеральным директором «Южмаша» осенью 1986 года я стал во многом благодаря Бакланову, который тогда был министром общего машиностроения СССР. ЦК КПУ выступал категорически против моего назначения. Эту позицию поддерживало и большинство партийных функционеров из Центра, прибывших на собрание заводского актива и пытавшихся повлиять на ход конференции трудового коллектива с тем, чтобы на ней не ставился вопрос о первом в истории избрании «генерального» на альтернативной основе. Поддержка Бакланова помогла тогда прорвать «партийную блокаду». Олег Дмитриевич действительно сыграл немалую роль в моей судьбе. Тем обиднее, повторюсь, было узнать о его участии в попытке путча. Впрочем, зная его глубокую порядочность, я до сих пор уверен, что в состав ГКЧП он вошел под давлением партийного руководства.
Никто и никогда не сможет упрекнуть меня в том, что я предал партию, показав свое истинное лицо в момент, когда она подверглась травле и унижению. Нет. Это руководство партии показало мне и всему народу свое истинное лицо, с которым я не хотел иметь ничего общего. Я вышел из КПСС фактически сразу после путча. И сделал это вместе с такими же, как я, «суверен-коммунистами», которые покинули компартию не для того, чтобы отсидеться в кустах до ее повторной легализации, а абсолютно сознательно -- чтобы никогда больше не вернуться к идеологии, пытавшейся растоптать наш суверенитет и принципы «социализма с человеческим лицом».
Сознательно голосовал я и за исторический Акт о государственной независимости Украины, который принимался «исходя из смертельной опасности, нависшей над Украиной» в связи с заговором ГКЧП и государственным переворотом в СССР. Сознательно я поддерживал на первых президентских выборах и Игоря Рафаиловича Юхновского — человека, который стремился противостоять попыткам возвращения к власти партийной номенклатуры.
И сейчас, через столько лет, я могу твердо сказать: по сей день я не изменил своим идеалам, тем более что менять их в моем возрасте уже трудно. Я — человек по преимуществу центристских убеждений, а центризм сегодня — это и есть путь решения тех проблем, о которых говорят (кто с искренним желанием изменить положение дел к лучшему, а кто — из чисто популистских побуждений) левые. Я бы сказал, что современный центризм по необходимости поворачивается влево.
Другое дело, что мои убеждения, как и личные убеждения любого главы государства, не имеют права как-либо влиять на мою деятельность на государственном посту, на который меня избрал весь народ, а не какая-либо партия. Именно поэтому я чувствую себя не лидером правящей партии — партии власти, а Президентом всей страны. И еще одно — наверное, главное: мои взгляды никогда не помешают мне бороться за права и свободы личности, защищать независимость моей страны. И именно в этом — мое главное различие с «профессиональными левыми» — с теми, кто «приватизировал» левый фланг нашего политического спектра.
Мы не должны воевать со всеми левыми и тем более со всем так называемым «левым электоратом». Это ведь живые люди, чьи чаяния и стремления понятны и справедливы. Они испытали невероятный по силе шок, связанный с разрушением привычных жизненных связей и подрывом уклада жизни. Не случайно ведь люди, голосующие за компартию по партийным спискам, очень часто тут же отдают свой голос за некоммунистического мажоритарного кандидата — например, за уважаемого делового человека, не размахивающего лозунгами, а уже сделавшего для округа что-то реально полезное. В открытом голосовании в мажоритарных округах, в голосовании «лицом к лицу» с избирателем популистские и реваншистские силы на последних выборах получили гораздо меньше голосов, чем по партийным спискам. Не от хорошей жизни, не для хорошей жизни и не только из-за ностальгии по молодым годам голосуют люди за КПУ: так они высказывают свое недовольство нынешней жизнью, свой протест, но надежды на улучшение связывают с другими кандидатами в депутаты.
Мы примем любое левое движение, которое действительно встанет на защиту нашего образа жизни и будет участвовать в строительстве государства, а не просто кормить народ лозунгами, пустыми и демагогическими обещаниями. Как можно воспринять всерьез политиков, которые, например, готовы участвовать в борьбе за пост президента, но участвовать только для того, по их словам, чтобы этот самый пост отменить? Это похоже на страстное стремление некоего мужчины завоевать женщину: после долгих ухаживаний и дуэлей с конкурентами добиться ее благосклонности и жениться — только для того, оказывается, чтобы тут же ее бросить. Или отправить в монастырь. Что можно подумать о подобном кавалере? То ли он врал с самого начала, то ли он просто не совсем нормальный!
Разумеется, все это можно было бы считать забавным политическим абсурдом и розыгрышем, если бы коммунисты (и некоторые другие представители левой части политического спектра) при этом не провозглашали еще одну свою цель, которая забавной уже не кажется. Коммунисты не скрывают, что стремятся завоевать власть в стране для того, чтобы эту страну уничтожить как субъект международных отношений и исторический факт. В качестве возможных средств уничтожения они называют то загадочный «обновленный союз братских народов», то «братский славянский союз», хотя какая разница, как называется та серная кислота, в которой они хотят растворить государство Украина, родившееся по воле более 90% граждан?
Представьте хоть на минуту, как посмотрели бы, например, в соседней Польше на человека, который предложил бы вернуть страну в состав Российской империи? Или как посмотрели бы в той же России на партию, которая выступала бы за присоединение России к Монголии, поскольку многие русские княжества когда-то входили в состав Золотой Орды? Полагаю, что в лучшем случае на них посмотрели бы, как на идиотов. А правильно бы — как на предателей.
Во все времена, у всех народов, во всех государствах люди, выступающие против существования своей страны, оказываются не только вне закона, но и вне человеческого общения: предателями просто брезгуют, что бы они ни сулили и ни обещали. Очень жаль, но коммунистические обещания колбасы по 2. 20 заглушают ту часть их программы, которая кажется многим избирателям просто не особенно важной, не касающейся их лично, их семей, детей, домов. Поэтому коммунисты и некоторые другие левые, не скрывающие намерения стереть нашу страну с политической карты мира, исправно получают на каждых выборах четверть голосов граждан этой страны.
Каждый такой результат коммунисты встречают с радостью, что вот, дескать, общество хочет вернуться назад. Даже успешные для левых результаты выборов в других государствах наши коммунисты пытаются изобразить как свою собственную победу. А напрасно.
Например, не стоит нашим коммунистам пытаться использовать в своих целях успехи российских коллег. Не стоит, потому что первый же внимательный взгляд на ситуацию покажет, что дело обстоит с точностью до наоборот. На самом деле это российские коммунисты используют наших как хотят. Потому что российская компартия давно поняла: бессмысленно без государственнических лозунгов бороться за власть в стране, где имперские государственные традиции и патриотизм — не пустые слова. В результате российские коммунисты, по сути, отказались от «социалистического интернационализма», и их лидеры экстремистского крыла Макашов и Илюхин произносят такие шовинистские речи, которым удивляются даже черносотенцы. К чести умеренного крыла КПРФ во главе с Геннадием Зюгановым, оно не солидаризуется с заявлениями «крайних».
Но в целом очевидно: для российских коммунистов теперь даже формально равноправный «союз народов», которым бредит кое-кто у нас, может быть только российским, русским — и, на самом деле, такую позицию можно уважать (естественно, не разделяя). Потому что это означает, что партия, какими бы ни были ее остальные установки, ставит интересы своего государства превыше прочих. Другое дело, что российским коммунистам не нравится нынешний строй их страны, но они ни на миг, ни на секунду не ставят под вопрос сам факт ее существования.
А наши-то «красные» куда?! Неужели не ясно, что, продолжая говорить о «социалистическом интернационализме» и призывая к «союзу народов», они не только предают интересы своей страны и плюют в лицо народу, проголосовавшему за ее независимость, но и напрямую подыгрывают чужому национализму — национализму российских коммунистов, шовинистов и прочих?
Смешно также, когда наши левые пытаются преподнести своими, например, успехи польских социал-демократов. Смешно, потому что польские, литовские, чешские и вообще европейские левые и сумели-то естественно вписаться в политическую структуру своих стран и завоевывают время от времени доверие большинства избирателей именно потому, что они состоят на службе у своего народа, а не у абстрактной идеологии коммунизма. Не получится у наших левых подружиться с европейскими еще и потому, что те честно защищают национальные интересы на международной арене: польские социал-демократы, к примеру, без тени сомнения привели свою страну в НАТО и ведут в Европейский Союз.
Помню, как радовались наши левые итогам президентских выборов в Польше: как же, «наш Квасьневский» победил! Да с чего вы взяли?! Это не ваш, это мой Квасьневский! Говорю это не потому, что он на самом деле является моим личным другом, а потому, что он — мой единомышленник, который не тянет свою страну в прошлое, а ведет ее вперед — в ХХI век, в Европу.
Согласие, как и свободу, невозможно вменить человеку в обязанность
Приверженцы разных идеологий должны не спорить о том, чего уже давно нет, а предлагать и отстаивать от имени голосовавших за них людей реальные механизмы воплощения проекта строительства и укрепления страны. Это вопрос эффективности, а не идеологии. Если какой-то механизм работает, то этим надо пользоваться.
Вопрос эффективности и целесообразности должен быть важным и при оценке той идеологии, которую часто, некорректно обобщая, называют националистической. Надо заметить, что идея этнической нации сыграла огромную роль в европейской истории: например, объединение Германии в прошлом веке строилось именно на национальной идее. Сейчас мир стал во многом другим, европейские страны стремятся к интеграции, а государство больше не является орудием господства одной нации над другими. Сейчас только некоторые азиатские государства полностью строятся на чисто этнической национальной идее. Но мы — европейцы. У нас должна быть другая идея. Например, построения современного, цивилизованного государства, идея вхождения в мировую цивилизацию на равных с передовыми странами. Это задача, которую мы можем и должны, объединившись, решить во имя национального благосостояния, во имя будущего наших детей.
Всем нам надо понимать: есть два измерения, два типа национализма — отработанный, шовинистический и новый — государственнический.
Первый (национал-шовинизм, дискриминационный национализм, выпячивание роли и заявка на верховенство одного этноса, стремление к политической изоляции народа от его ближайших соседей) отработал себя и неприменим в проекте строительства нашей страны. Отработал он себя как раз тогда, когда страна была создана: национализм, апеллирующий к революционным настроениям угнетенной нации, теряет смысл, как только нация освобождается от гнета. Мы с вами уже выяснили, что быть левым — означает защищать интересы трудящихся своей страны, а не коммунистов и шовинистов соседнего государства. Точно так же, как быть националистом — означает защищать интересы своей нации, а не навязывать ей свои симпатии и антипатии того же геополитического свойства. Объявлять предательством национальных интересов любое укрепление связей со славянскими народами — значит заранее отказываться от достижения какого-либо согласия в обществе.
Такой тип «старого» национализма все больше демонстрирует свою негибкость, а значит — и отсутствие исторической перспективы. Но есть и другой национализм, который является концентрированным выражением интересов страны, разделяемых каждым ее гражданином вне зависимости от его этнического происхождения. И такой национализм являлся, например, идеологической основой строительства самых мощных государств из бывших колоний, например Индии и Индонезии. Их рецепты напрямую неприменимы в нашей ситуации, мы слишком разные, повторюсь, мы — европейцы. Однако в определенном смысле и самые перспективные политические силы можно назвать националистами. Но, заметьте, какие это националисты? Они — националисты страны Украина, а не только украинского этноса. То есть политики, понимающие необходимость единства всего общества для успешного решения стоящих перед всей страной (а значит, и перед каждым ее гражданином) задач.
В любом случае ясно одно: и левые (украинские левые!), и правые (если и националисты, то защитники не только украинского этноса, но и украинского народа!) не только могут найти свое место в реализации проекта страны будущего тысячелетия, но и должны это сделать. Сейчас, когда рождается новая волна в политике, я могу заявить со всей категоричностью: мне не нужны сторонники, которые поддерживают просто действующую власть или меня лично. Мне нужны сторонники, которые поддерживают проект строительства страны нового тысячелетия вне зависимости от партийной фразеологии или личных симпатий. Ведь задачу укрепления новой, современной украинской государственности не претворить в жизнь одному человеку.
Для того чтобы он был осуществим, мне необходима команда единомышленников, у которых есть согласие относительно базовых ценностей и будущего Украины. Глупо ждать, пока все станут демократами, коммунистами, националистами или кем-нибудь еще. Более того, это и не нужно. Нам необходимо согласие в одном: мы должны достроить свою страну и определить ее место в новом мире. При этом согласие, так же, как и свободу, невозможно вменить человеку в обязанность. И невозможно «железной рукой загнать народ в счастье», как пытались сделать это большевики. Преобразование и реформирование общества только тогда имеет шансы на успех, когда значительная часть общества сознательно хочет этого или, по крайней мере, к этому готова. Когда кто-то из кандидатов в президенты говорит всем, что, придя к власти, он все сломает и построит заново, чтобы сделать людей счастливыми (хотят они этого или не хотят), нужно четко осознавать: такой «благодетель» опаснее, чем кто-либо другой. Потому что, придя к власти, он или, в лучшем случае, ничего не сможет сделать (строить любые общественно-политические или экономические конструкции без поддержки народа — все равно, что строить дом на песке), или таки добьется своего, что и есть самое опасное. Потому что воплотить в жизнь свой персональный проект он сможет, только подчинив себе всех остальных или убрав несогласных. Безответственный мечтатель или кровавый диктатор — вот что получается из таких кандидатов.
Не случайно ведь я заговорил о новой волне в политике, о реформистских силах в обществе. Задача президента — не насаждать свой собственный план преобразований, а поддерживать уже созревшие в обществе проекты, выделяя наиболее перспективные и прогрессивные из них. Согласие и широкая общественная поддержка — именно это может быть залогом успеха любой реформы. А согласие может быть только свободным решением свободных людей действовать сообща. В конце концов, строительство своей страны — это наше общее дело. Мы не правые и не левые, МЫ — УКРАИНСКИЙ НАРОД. Вот наш главный политический лозунг.
«Facty i kommentarii «. 15 октября 1999. Политика