Не рискнув уничтожить правозащитника, органы изгнали его из страны. Независимая американская экспертиза констатировала: «Там, где советские специалисты усматривали безрассудство, мы нашли ясную последовательность»
… В 1961 году, в пору самой теплой «оттепели», перед XXII съездом на одной из районных партийных конференций Москвы выступил некий генерал -- герой войны, ставший профессором Генерального штаба. Он говорил, что критика режима -- тогда это называлось «культом личности» -- ведется непоследовательно, не по-марксистски, ибо не критикуются сами условия, которые и породили сталинскую диктатуру с ее губительным произволом.
Так Григоренко начал подвергать сомнениям ту политическую систему, которой он долго и верно служил, за которую воевал, был ранен, едва не погиб. Он открыто заговорил о пороках государства, которое награждало его, обеспечивало ему благополучную жизнь и привилегии.
Генерал Григоренко… получил строгий партийный выговор и был уволен из Академии. Его назначили начальником штаба армии на Дальнем Востоке.
Это столкновение с режимом побудило Григоренко к размышлениям: «Мне все чаще приходило в голову, что созданный в нашей стране общественный строй -- не социализм, что правящая партия -- не коммунистическая. Куда мы идем, что будет со страной, с делом коммунизма, что предпринять, чтобы вернуться на «правильный путь», -- вот вопросы, которые захватывают меня все больше».
И друзья, и тюремные охранники называли его Генералом. Молодость и зрелость Петра Григоренко -- пора, когда формировалось мировоззрение и мироощущение, прошли в армии. Об был солдатом, офицером, генералом. Армейская служба с ее повседневностью казарм и окопов, как правило, не способствует независимому, критическому мышлению. Военнослужащие живут по строгим регламентам, приказы они должны выполнять не рассуждая. Петр Григоренко тоже подчинялся приказам. И сам приказывал. Однако не разучился самостоятельно мыслить.
C той же последовательностью, с которой на фронте и в штабных играх Григоренко ставил и выполнял тактические задачи, он перешел от размышлений к действиям. В этом сказались и характер, воспитанный армейской службой, и врожденные способности -- прямодушие, отвага, неумение лицемерить, порывистость… Его мысль сразу же становилась словом, а затем все чаще -- делом.
Он решил отправить в ЦК целый ряд писем, чтобы проинформировать руководителей партии о действительном положении в стране и сообщить им о своих теоретических выводах.
Григоренко искал в работах Ленина аргументы, которые могли бы убедить Хрущева в необходимости перестроить всю систему руководства партией и страной. Он доказывал необходимость свободы слова и демократизации общества.
Не получая ответов на эти письма, все с той же неуклонной последовательностью Петр Григоренко стал действовать иначе. Летом 1963 года, приехав в отпуск в Москву, он вместе со старшими сыновьями организовал «Союз борьбы за возрождение ленинизма». От имени этого союза изготовил несколько листовок и собственноручно раздавал их у входа на завод «Серп и молот». В листовках рассказывалось, в частности, о жесточайше подавленных бунтах в Новочеркасске, Тбилиси, Темир-Тау, о причинах резкого спада в промышленности и сельском хозяйстве. Одна из листовок так и называлась: «Почему в стране нет хлеба».
В феврале 1964 года Григоренко вместе с сыновьями арестовали. Первый допрос вел сам председатель Комитета государственной безопасности Семичастный. Но предать суду боевого генерала он не решился. Конечно, вызвать такого человека на суд, пусть даже закрытый, с обвинениями в антисоветской деятельности опасно, ведь шила в мешке не утаишь и волей-неволей пришлось бы оглашать документы организации, опровергнуть которые невозможно. Поэтому власти объявили его сумасшедшим. Григоренко направили в психиатрическую больницу, объявили психически невменяемым и разжаловали.
Когда через год он вышел из больницы, ему пришлось довольно долго искать работу. С большим трудом устроился прорабом в строительном управлении. Но вскоре его уволили «по сокращению штатов», а на самом деле за выступления на собраниях, где он рассказывал правду о процессах над диссидентами. Григоренко стал… грузчиком.
В 1966 году генерал познакомился с несколькими людьми, рассуждавшими так же, как он. И так же, как он, эти люди пытались действовать: прежде всего, вразумлять партийное руководство, а попутно оглашать как можно больше правды об истории, о современности. Правда подавлялась цензурой. А старые члены партии С. Писарев и А. Костерин, молодые оппозиционеры Буковский, Гинзбург и Якобсон стали друзьями Григоренко.
В 1966 году в Институте истории АН СССР проходила дискуссия по книге Некрича «22 июня 1941». Петр Григорьевич произнес речь. Он защищал Некрича от бешеных нападок партийных историков, не допускающих и тени правды о том, как бездарная, преступная политика Сталина и его слепое доверие к Гитлеру привели к гибельным поражениям 1941--1942 годов.
Действительность была куда страшнее того, что удалось высказать Некричу, доказывал Григоренко. Ссылаясь на документы и на свой личный опыт, он рассказывал, как за четыре года до войны было уничтожено подавляющее количество военных и флотских командиров, большинство руководителей военной промышленности. Еще до первых выстрелов 1941-го года Красная Армия понесла неизмеримо большие потери, чем любая армия после сокрушительного поражения.
Эта речь Григоренко широко распространялась в самиздате.
В мае 1967 года Григоренко выступал общественным защитником, когда судили крымских татар в Ташкенте. Его знакомство с проблемой репрессированных народов началось, как вспоминает правозащитник Генрих Алтунян, со встречи с Алексеем Костериным, который провел 17 лет в сталинских лагерях и написал «Размышления на больничной койке» -- одно из самых значительных и интересных произведений самиздата. Вместе с этой рукописью Костерин направил в ЦК КПСС и свой партбилет. От ареста его спасла тяжелая болезнь и смерть осенью 1968 года. Григоренко же продолжил его дело по защите репрессированных народов. В апреле 1969 года Петр Григорьевич получил телеграмму из Ташкента: его просили приехать на процесс Мустафы Джемилева -- одного из борцов за права крымских татар.
Григоренко поехал и был арестован. (Никому не удалось узнать, кто же послал телеграмму. Видимо, КГБ тогда еще не хотел арестовывать бывшего генерала в столице. ) Ташкентский суд не решился вынести обвинительный приговор. И Петр Григорьевич прошел через психиатрические экспертизы. Одну амбулаторно проводили в Ташкенте. Вывод местных специалистов: «Признаков психического заболевания не проявляет в настоящее время, как не проявил их в период совершения инкриминируемых ему преступлений. Вменяем. В стационарном лечении не нуждается». Но следователей КГБ такой вывод совершенно не устраивал, и Петра Григорьевича переводят в Москву в институт им. Сербского, где постановили: «Нуждается в принудительном лечении в спецпсихбольнице». Дальше -- Черняховская спецпсихбольница.
Петр Григоренко пробыл в психиатрических тюрьмах почти шесть лет. При каждом новом испытании, перед каждой новой пыткой ему предлагали покаяться, отречься. Он знал, что отречение положило бы конец мукам, одиночной камере, палате умалишенных… Но Григоренко не уступал и не отступал. Он был упрям тем упорством, которое становится героизмом.
Герой всегда исключение. Людям свойственно избегать страданий и уклоняться от борьбы с явно более сильным противником. Поэтому вряд ли кому-то дано право осуждать тех, кто, не выдержав тюрем и пыток, от борьбы отрекся под страхом смерти или из жалости к семье. Но тем большее уважение и восхищение вызывают непоколебимые, самозабвенные. Таков Петр Григоренко. В одиночной камере он занимался немецким языком, старался сначала по памяти, «наизусть» восстановить запас слов, правила грамматики…
В 1974 году Григоренко наконец освободили. Этому предшествовали многочисленные ходатайства, требования и протесты, которые советскому правительству слали разные люди из разных стран.
Вернувшись в Москву, Григоренко стал жить так же, как до ареста. В маленькой квартире с утра до поздней ночи не умолкал телефон, не прекращалось движение людей. Приходили московские и иногородние друзья, приходило много незнакомого люда: родственники арестованных и ссыльных, крымские татары, немцы из Казахстана, отказники-израильтяне, литовские католики, баптисты… И иностранные корреспонденты…
В 1976 году Петр Григорьевич стал членом московской Хельсинкской группы, организованной физиком Юрием Орловым, а затем и киевской Хельсинкской группы, которую организовали его друзья -- поэт Микола Руденко и учительница Оксана Мешко. И снова ему угрожали. И прямо, непосредственно, и через «доброжелателей». Когда Петр Григорьевич и Зинаида Михайловна выходили из дома, за ними, даже не пытаясь скрываться, шли филеры. Но он не мог жить иначе, о чем и написал в своей книге «Наши будни»:
«Правозащитное движение -- самое важное дело оставшихся лет, а быть может, и месяцев. Ведь это мой 50-летний труд вложен в то, чтобы создать общественный порядок, при котором преступники, истребившие 66 миллионов советских людей, не только не наказаны, но окружены почетом и сами наказывают тех, кто пытается напомнить об их преступлениях. Это я приложил руку к тому, чтобы в стране утвердилось беззаконие… Это моя прямая вина в том, что родители не могут жить в одной стране с любимым сыном… Это такие, как я, виноваты в том, что… народ обсели со всех сторон и обжирают его тучи чиновной саранчи… »
В 1977 году были арестованы руководители и участники хельсинкских групп: Орлов, Гинзбург, Щаранский, Руденко, Тихий. В разных городах участились аресты и обыски… Сын Григоренко Андрей и его жена решили эмигрировать. Петр Григорьевич тяжело болел: требовалась операция аденомы, но и семья, и врачи опасались за его сердце. Было известно, что такие операции в США делают по новому методу, более совершенному. И те, кто угрожал ему психтюрьмой, предложили выехать за границу на лечение. Друзья уговорили его и Зинаиду Михайловну. Они уехали втроем -- с младшим сыном, тяжело больным от рождения. Едва они оказались в Нью-Йорке, советское правительство объявило о том, что Петр Григоренко лишен советского гражданства.
По приезду в Америку Григоренко обратился с просьбой провести тщательную стационарную экспертизу и заранее дал согласие на публикацию выводов экспертной комиссии, независимо от их содержания. После многодневных наблюдений и исследований шестеро психиатров США написали: «Тщательно изучив заново все материалы исследований, мы не обнаружили у генерала Григоренко никаких признаков психических заболеваний… Мы не обнаружили также каких-либо заболеваний в прошлом… Мы нашли человека, который напоминал описанного в советских актах экспертизы столько же, сколько живой человек напоминает карикатуру на него. Все его черты советскими диагностиками были деформированы. Там, где они находили навязчивые идеи, мы увидели стойкость. Там, где они находили бред, мы обнаружили здравый смысл. Там, где они диагностировали патологию, мы встретили душевное здоровье».
Петр Григоренко, крестьянский сын, украинец, ставший русским генералом и ученым, защищал права русских, украинцев, крымских татар, евреев, немцев, всех малых народов, угнетаемых империей, писали в «Огоньке» Раиса Орлова и Лев Копелев. В этом он достойный продолжатель традиций русской и украинской интеллигенции, традиций Герцена, Шевченко, Толстого, Горького, Короленко… Но сказались в этом и его неизменная преданность тем юношеско-комсомольским идеалам интернационализма, которые для советской партократии давно уже стали пустыми словами.
В эмиграции Григоренко жилось тяжело. Он жутко тосковал по родным краям. Кроме того, он очень болезненно реагировал на взаимное непонимание с людьми Запада и со многими враждующими между собой эмигрантами. Тем не менее, он радовался своему возвращению к церкви, отстаивал политические и философские взгляды, прямо противоположные тем, которых придерживался раньше. С любовью писал он о новых друзьях-диссидентах, что не мешало ему с благодарностью вспоминать о тех честных людях, которые не стали его единомышленниками.
Петру Григоренко завтра исполнилось бы 92 года. Он скончался 21 февраля 1987 года в Америке и был похоронен на украинском кладбище под Нью-Йорком. Но вряд ли сейчас найдется хоть одна татарская семья, в которой бы не знали имени генерала Григоренко.
«Facty i kommentarii «. 15 октября 1999. Жизнь