В июле 1994 года, переехав в здание на Банковой, я оказался в среде людей, поддерживавших на выборах моего соперника: и в президентской администрации, и в правительстве, и в корпусе представителей президента в регионах подавляющее большинство, разумеется, составляли представители прежней команды. Я не торопился с их заменой, поскольку всегда следовал принципу опираться в работе на людей, преданных не мне лично, а делу, и хотел большинство из них в этом деле проверить. Поэтому на своем посту остался и премьер-министр Виталий Масол. Он был одним из самых талантливых представителей старой административной гвардии, блестяще знал экономический потенциал Украины, прекрасно мог разобраться в состоянии и отдельного предприятия, и отрасли, и в целом экономики страны. Не случайно ведь знания и опыт Масола по-прежнему служат стране -- сегодня он работает советником Президента. Виталий Андреевич умел планировать и анализировать, хотя и отдавал предпочтение устаревшим административно-командным методам управления. Он побывал уже премьером, хотя тот поход к кабминовским высотам закончился для него неважно: именно Масола бросили на съедение голодающим студентам, сделав его громоотводом для общественного возмущения и отправив в отставку в октябре 1990 года (по большому счету, ничего, кроме этого, студенты, которых тогда некоторые политические силы использовали в качестве «внесистемного тарана», так и не добились).
Повторное назначение Масола на пост премьера состоялось буквально за неделю до президентских выборов. Думаю, Леонид Макарович Кравчук, сделавший в те дни такой ход, когда-нибудь расскажет, каковы были его настоящие мотивы. Со своей стороны, тогда, при назначении Масола, я заявил о глубоком своем уважении к Виталию Андреевичу, но сказал, что со стороны Леонида Макаровича делать это в такой ситуации -- или необдуманный, или крайне вынужденный шаг.
Итак, премьер Масол (повторюсь, один из лучших специалистов-профессионалов, когда-либо возглавлявших украинское правительство, но деятель старой формации) остался на своем посту. Но проблема обновления и реформирования Кабинета Министров тоже осталась.
Укрепить кабинет должны были новые первые вице-премьеры: Виктор Пинзеник и Евгений Марчук -- бывший глава СБУ. Собственно, Марчук стал «первым вице», скорее, волею судьбы. После того как переговоры по Черноморскому флоту, которые он вел в ранге вице-премьера с российским заместителем министра иностранных дел Дубининым, зашли в тупик, Борис Ельцин заменил Дубинина первым вице- премьером Олегом Сосковцом. Статус Марчука, по нормам межгосударственных отношений, автоматически должен был повыситься, чтобы соответствовать статусу его партнера на переговорах.
Марчук представлял собой невиданный до той поры тип украинского политика — импозантный, эрудированный, владеющий иностранными языками, хорошо музицирующий, он производил впечатление человека знающего и энергичного, хорошо ориентирующегося в информационных потоках. Плюс ко всему, он был сравнительно молодым — по крайней мере, на добрых полтора десятка лет моложе Масола. Именно его я назначил первым «своим» главой кабинета.
И именно на заседаниях этого кабинета я впервые заметил новые для меня свойства Марчука. Оказавшись за столом председательствующего, Евгений Кириллович обнаружил всякое отсутствие вкуса к ежедневной хозяйственной работе и желания ее делать, неистребимую страсть к многословию. Заседания Кабмина продолжались по шесть-восемь часов, и при этом половина из рассматривавшихся на них вопросов постоянно переносилась на следующий раз. Сначала я относил это на счет желания Марчука разобраться во всех проблемах досконально, как он любит говорить, «с лабораторной точностью», собрать о них исчерпывающую информацию, но вскоре почувствовал, что он просто не хочет, просто боится принимать решения, а боязнь эта происходит из непонимания экономических механизмов и попыток дистанцироваться от любых непопулярных мер. Как видно, долгая работа в КГБ приучила Евгения Кирилловича только к сбору, к выуживанию информации (причем для того, чтобы на его основе решения принимали другие!), но применить собранное в интересах экономики он не умел.
На дворе лето, затем осень 1995 года. Впервые начинают накапливаться значительные задолженности по пенсиям и зарплате, растущие из месяца в месяц. Производство падает. А Кабмин явно не успевает за ситуацией, выискивая возможности заморозить ее, затянуть принятие решений, неадекватно реагирует на проблемы промышленности и сельского хозяйства. Может, это — элементарная некомпетентность? Такая же, как, например решение председателя Государственной комиссии по денежной реформе Марчука осенью 1995 года вопреки рекомендациям экспертов все же не вводить гривню? Ведь почти год, который страна после этого прожила с потерявшим практически все денежные функции карбованцем, означал громадную потерю темпа и интенсивности реформ в стране.
Сам Марчук, безусловно, лучше меня мог оценить свой потенциал и уровень. И оценивал их, наверное, невысоко. Думаю, именно поэтому он пошел на выборы (точнее, довыборы) в Верховную Раду. Хотя прекрасно знал, что согласно существующему законодательству не имел права совмещать депутатский мандат с постом премьера. Скорее всего, это было подготовкой запасного аэродрома, который, кстати сказать, в итоге ему очень пригодился. Пройдя в парламент в декабре 1995 года, в конце концов он ушел туда работать после отставки с поста премьера.
Я уверен, что Марчук вполне мог работать на посту премьера. Но не в нашей стране и не в переходный период, когда главе правительства необходимы не только внешние данные и общая эрудиция, но также знание и понимание экономической ситуации, умение решать ежедневно возникающие вопросы в обстановке непрекращающегося кризиса. В какой-нибудь благополучной стране, где хозяйственные механизмы и отношения уже сто лет как налажены и законодательно закреплены, где от премьера, образно говоря, требуется не выезжать каждый день на ремонт прорвавшейся канализации, а просто сидеть в удобном кабинете и время от времени краником регулировать напор воды, — пожалуйста! Ради Бога! Но Украина пока не такая страна. А экономика — не литература и живопись. И даже не госбезопасность.
Вдобавок ко всему у Евгения Кирилловича оказался не особенно развитым командный дух. Вероятно, под влиянием тех, кто нашептывал ему в самое ухо слова о том, что он станет следующим президентом Украины, Марчук старался не только дистанцироваться от принятия непопулярных решений, но и вообще не вступать ни в какие конфликты с кем бы то ни было, не занимая при этом явно ни одну сторону. Скажу прямо: в разведку я бы с ним не пошел. И возможностей убедиться в этом у меня оказалось немало.
Удостоверился я в этом впервые (и впервые же усомнился в премьерских способностях Евгения Кирилловича) тогда, когда Марчук своим фактическим дезертирством из Киева, а затем и бездействием, по сути, спровоцировал позорное побоище верующих с милицией во время погребения Владимира, Патриарха УАПЦ. Что это было — трусость или желание «подставить» Президента?
Я уверен в одном: имея такой богатый опыт работы в КГБ, а тем более в идеологическом управлении (которое занималось борьбой с инакомыслящими, с теми же «украинскими буржуазными националистами», с представителями которых Евгений Кириллович сегодня сотрудничает), Марчук не мог не знать, к каким последствиям должна была привести его позиция бездействия. Так что он, очевидно, сознательно подталкивал развитие ситуации в определенном им направлении, рассчитывая поставить под удар меня и получить дивиденды для себя самого. Зачем Марчук, получив от меня перед моим отъездом в Белоруссию четкие указания ни на минуту не терять контроль над ситуацией, тут же отправился в поездку по области? Не для того ли, чтобы, что называется, «уйти со связи», а значит, и из зоны ответственности? Зачем, уезжая, он перепоручил функции контроля Роману Шпеку, который курировал в правительстве вопросы экономики, а уж никак не силовых структур? Да и вообще — допустимо ли премьеру в отсутствие президента оставлять столицу без высшего руководства, тем более, в такой напряженный политический момент?
Что бы сегодня ни говорил Марчук, кого бы ни обнимал, но очень многие могут засвидетельствовать его тогдашнюю позицию. По сути, ее «коллективным свидетелем» был весь состав Кабинета Министров, вынужденный бездействовать вместе со своим главой.
Убедился я в ненадежности Марчука как члена команды и тогда, когда согласительная комиссия из представителей исполнительной и законодательной власти начала работу над проектом новой Конституции страны. Напомню, что это стало возможным благодаря Конституционному договору, ставшему своего рода «пактом о ненападении» между властями и позволившему исполнительной власти целый год решать не проблемы грызни с парламентом, а экономические. Так вот, в ходе обсуждения проблем новой Конституции в средствах массовой информации глава Кабмина, который, собственно говоря, должен был выступать главным защитником предложений президентской стороны (а они касались и многих вопросов обеспечения нормальной работы правительства), так ни разу прямо и открыто не поддержал наши предложения к проекту.
Думаю, это создавало впечатление того, что у исполнительной власти нет единой, согласованной, солидарной позиции по такому важнейшему вопросу, как Конституция; что команда президента стремится к президентско-парламентской республике, а правительство Марчука готово согласиться на парламентскую форму правления. Евгений Кириллович лавировал, искал дружбы различных фракций, нарушал закон, дотировал из бюджетных средств приватные газеты оппозиции. Естественно, предполагавшийся разлад в стане соперников делал позицию парламентских представителей жестче, а согласительный процесс — длиннее и труднее.
Во всяком случае, Конституция была принята ровно через месяц после отставки Марчука. Но уже в день его отставки стоял вопрос: кто станет его преемником?
Дай Бог мне дожить до того времени, когда вырастет мой внук Роман, с которым мы сейчас общаемся далеко не так часто, как хочется мне, а встречаясь, обсуждаем, в основном, его детские проблемы и вопросы. Дай Бог мне дожить до того времени, когда мы на равных сможем говорить о серьезных вещах. И вот однажды ко мне подойдет мой уже совсем взрослый внук и спросит: «Дед, а что ты считаешь самой большой в своей жизни ошибкой?» Что я отвечу?
Что я жалею о том, что в период своего премьерства не сумел переубедить парламент, настроенный против сближения с Россией, и тем самым предотвратить гиперинфляцию, последовавшую после повышения цен на газ? Что я жалею о том, что был вынужден отдать принятие Конституции страны в руки парламента, хотя решать этот вопрос должен был весь народ?
«Нет, дед, — ответит мне внук, — то, что ты перечисляешь, — это не ошибки, а неудачи или поражения. А можешь ли ты назвать свою главную ошибку — именно ошибку?» И тогда я скажу: «Могу. Я могу назвать свою главную ошибку даже по фамилии: ее зовут Лазаренко».
Павел Иванович Лазаренко был введен в правительство в ранге первого вице-премьера по настоятельнейшим просьбам Марчука, когда он стоял во главе Кабмина. Позже я задумался о причинах такой настойчивости -- почти уверен, что Марчук хотел залатать опытным «хозяйственником» Лазаренко собственные прорехи в знании экономики и прикрыть отсутствие собственного хозяйственного опыта. При этом он был убежден в послушании Лазаренко, поскольку наверняка имел обширнейшую компрометирующую информацию по его деятельности в Днепропетровске. Поэтому-то Марчук буквально вынудил меня ввести Лазаренко в состав кабинета.
Но я как раз потому и не хотел вводить Лазаренко в правительство, что он был из Днепропетровска. Мне были ни к чему обвинения в клановости, тем более по такому поводу. Одно дело, когда берешь в Киев земляка, с которым проработал много лет и убедился в его порядочности и деловых качествах. Ради такого и обвинения можно потерпеть, все равно ведь рано или поздно в его нужности убедятся и остальные. Но Лазаренко?
С Павлом Ивановичем в Днепропетровске мы не общались и фактически не пересекались. В слишком уж разных сферах работали: я ракеты запускал, а он — сельское хозяйство. Столкнулись впервые в феврале 1992 года, когда обсуждался вопрос о представителе президента (Леонида Кравчука) на Днепропетровщине. Кандидатур было две: Пустовойтенко и Лазаренко. Я, естественно, поддерживал Валерия Павловича, которого давно знал и ценил, но Киев ставил на Павла Ивановича. Я пытался убедить всех в том, что на этот пост, тем более в такой важной индустриальной области, чистого номенклатурщика-агрария ставить нельзя. Но обсуждение, как я теперь знаю, проводилось только для формы. Вопрос был решен заранее. Лазаренко всегда умел втереться в доверие, смог он охмурить и Кравчука.
Хотя, надо сказать, на президентских выборах он поддерживал Леонида Макаровича верой и правдой, что, понятное дело, тоже не прибавляло у меня симпатии к нему. Но на посту представителя в области я его оставил, потому что дела в области шли вроде бы неплохо. Когда меня уговаривали ввести Лазаренко в правительство, то все время апеллировали именно к этому обстоятельству. Потом, правда, выяснилось, что такие успехи были достигнуты только за счет высасывания всех возможных соков из местного бизнеса и производства, за счет его, Павла Ивановича, умения строить «особые отношения» со столичным Минфином.
Известно, что с участка земли пару лет можно собирать рекордные урожаи, просто хищнически истощая ее. Потом, правда, земля возьмется эрозией, пойдет трещинами, и на ней уже не то что хлеба не вырастишь, но и в футбол не поиграешь. Лазаренко чувствовал, что его варварская эксплуатация области уже вот-вот перестанет приносить результаты и там начнется экономическая эрозия. Потому и сам он так рвался в Киев: хотел, чтобы это произошло уже без него, а значит, как бы и не из-за него.
Марчук в конце концов убедил меня дать Лазаренко пост первого вице-премьера. И надо сказать, что на фоне многих министров — да по большому счету, и самого Евгения Кирилловича — Павел Иванович как хозяйственник смотрелся совсем неплохо. Нужно все-таки отдать ему должное: хватка, хитрость, выносливость. Лазаренко, помимо опыта и работоспособности, обладал по сравнению с Марчуком еще одним качеством: он умел принимать решения и проводить их в жизнь.
Поэтому после отставки Марчука я назначил премьером Лазаренко. Я и сейчас уверен, что из Лазаренко, как и из Марчука, при определенных условиях мог бы получиться хороший премьер. Он имел широкую политическую поддержку и в регионах (Совет регионов единогласно рекомендовал утвердить Лазаренко премьером), а в парламенте, причем в парламенте -- так даже слишком широкую: при утверждении Лазаренко главой Кабмина в Верховной Раде за него проголосовало на 23 депутата больше, чем за Конституцию. Удивление вызывала и «странная любовь» между Лазаренко и Морозом: спикер, обычно рьяно преследовавший своих оппонентов-депутатов за совмещение депутатства с работой в исполнительной власти или с депутатством другого уровня, почти год «не замечал» того, что депутат Лазаренко был еще и премьером, и председателем Днепропетровского облсовета.
И все же Лазаренко-премьер работал быстро и четко, ориентировался в возникающих впервые ситуациях. Опыт, чутье, смелость (даже наглость) — все было. Мешало одно: Лазаренко — не только хороший администратор и хозяйственник, он еще и умелый накопитель личных капиталов, оценку законности или незаконности источников происхождения которых может и должен дать суд. Хотя мое личное мнение об этом однозначно.
Признаюсь честно: через некоторое время после назначения Лазаренко информация о «подвигах» премьера (правда, в мягкой и завуалированной форме) начала до меня доходить. Не сразу, не напрямую, но начала. И огромной моей ошибкой было то, что поначалу я реагировал на это с недоверием. Даже раздавал нагоняи своей команде за «наушничество», требовал: докажите! Тем более что сам Лазаренко время от времени норовил падать передо мной на колени и орал: «Батько! Все для Украины сделаю! Жизни не пожалею!» Работает человек? Работает. Пользу приносит? Приносит…
Но вскоре пошла уже более конкретная и правдоподобная информация о том, что Лазаренко фактически сформировал монополию на газ, близок к этому и на рынке хлеба и спирта, активно захватывает недвижимость, заводы, контроль над банками. Думаю, через год-другой он «приватизировал» бы всю страну. Последние сомнения исчезли у меня примерно тогда, когда однажды возмущенный Виктор Степанович Черномырдин в присутствии Лазаренко сказал мне: «Леонид Данилович, я с этим человеком больше работать не буду!» — и на конкретных примерах из опыта личного общения проиллюстрировал моральные качества Лазаренко.
Мы часто бываем слишком непримиримыми там, где нужна гибкость, но поддаемся жалости там, где для нее не должно быть места. Вид перепуганного Лазаренко (опять-таки на коленях), его сердечный приступ вынудили меня совершить еще одну ошибку. Сказав ему на словах все, что думаю, я тем не менее подписал указ, о котором он молил, — указ об отставке в связи с состоянием здоровья. Разумеется, если бы я имел представление о масштабах «свершений» Павла Ивановича, и формулировка, и действия по их расследованию были бы совсем другими. Дальнейшие приключения гражданина Панамы в Швейцарии, в Греции и в Америке всем известны. Место премьера занял Валерий Пустовойтенко.
Почему Лазаренко на первых порах так легко отделался? Я нередко слышу этот вопрос до сих пор. Думаю, на том этапе, с тем объемом имевшейся информации иначе не могло и быть. Дело в том, что Лазаренко проводил свои «операции» крайне осторожно. Ни на одном из имевшихся тогда в нашем распоряжении документов, связанных со злоупотреблениями экс-премьера, не стояла его подпись. Основой же махинаций были бартерные операции — фактически неконтролируемые и непрослеживаемые. Не случайно ведь за несколько месяцев ничего не сумела доказать созданная в сентябре 1996 года специальная временная комиссия Верховной Рады по вопросам формирования рынков энергоресурсов (правда, здесь нужно учитывать и помехи, которые ее работе создавали тогдашний спикер Мороз и его заместитель Ткаченко: руководство Верховной Рады сделало все, чтобы итоговые результаты работы комиссии оказались нулевыми, а имя Лазаренко вообще не упоминалось в постановлении). Не случайно ведь в феврале 1999 года, когда в Верховной Раде рассматривался вопрос о лишении Лазаренко депутатской неприкосновенности, некоторые видные депутаты, среди которых, например, были Мороз, Ткаченко, Марчук, не голосовали за это. И те из них, кто стремился «прикрыть» Павла Ивановича из боязни, что обнаружатся их, скажем так, неформальные деловые связи с Лазаренко, имели возможность делать хорошую мину и удивленные глаза, говоря: «Разве так можно? Ведь вина Павла Ивановича не доказана!»
Вину человека может доказать только суд. Но неприкосновенность депутата вовсе не означает, что он может делать все что угодно, не опасаясь этого суда. Потому что подозрение — это пятно на репутации депутата, а пятно на депутате — это пятно на всем парламенте. И в интересах парламента как можно быстрее или доказать, что подозрения беспочвенны, или изгнать «паршивую овцу», да так, чтобы всем остальным парламентариям стало неповадно нарушать закон во веки веков. Парламент не может себе позволить быть запятнанным.
Лазаренко — талантливый человек, но у него чисто криминально-номенклатурный талант. Суть этого таланта — сделать из любой должности доходное место. К сожалению, нередко хозяйственник стремится стать хозяином того, чем ему поручили управлять. Это было нормой старой административной системы, но некоторые не расстались с этой «нормой» и по сей день.
«Facty i kommentarii «. 22 октября 1999. Политика