Из–за тяжелейшего ожога пищевода маленького Кирилла почти три года пришлось кормить через трубку в животе. Харьковским хирургам удалось создать новый искусственный орган, и сейчас ребенок уже может есть самостоятельно
«Я хочу, чтобы вся Украина узнала, какие замечательные хирурги работают у нас в Харькове. Часто родители везут своих детей в Киев, в Охматдет, но и там знают, что харьковские хирурги способны на чудеса. Пожалуйста, напишите о них, — взволнованно просила позвонившая в редакцию женщина. — Они три года спасали моего сына Кирилла, сделали несколько сложнейших операций и ни разу даже не заикнулись о деньгах. Сегодня сыночек, благодаря врачам, поправился и снова научился самостоятельно кушать. А ведь был момент, когда я думала, что потеряла его навсегда… »
Пятилетний Кирилл вместе со своей приемной мамой Тамарой Леонидовной Сафаловой приехали в Харьковскую областную детскую больницу на очередной плановый осмотр. Малыш сразу же уверенно направился в палату № 4.
— Сколько раз ложимся в больницу, всегда попадаем сюда — в 4-ю палату четвертого отделения, — смеется Тамара Леонидовна. — Я в шутку называю ее пациентов «глотателями». За три года насмотрелась, что глотают наши дети и как нелегко потом приходится врачам. И перстни с камнями достают, и монеты, и батарейки, и орехи — всего и не припомнишь.
Мы вот попали сюда 21 августа 2007 года, когда Кирилл получил ожог пищевода. Я так корила тогда себя за недосмотр, — вздыхает женщина. — Хоть и прошло уже три года, а все помню до малейшей детали. В тот день мальчик проснулся около шести часов утра и сразу же прибежал ко мне во двор. Мы вместе подоили корову, сдали молоко и пошли в огород рвать траву. Даже не заметила, как он вернулся в дом. Накануне я решила заняться генеральной мойкой посуды. Одна сковорода не отмывалась, я ее залила средством «Ерш», накрыла крышкой и оставила в ней старую зубную щетку. За те десять минут, пока я не видела Кирилла, он подставил табуретку, достал зубную щетку и попытался почистить зубы превратившейся за ночь в желе массой. Потом, испугавшись, не догадался выплюнуть эту гадость, а глотнул.
Я увидела, как сыночек, плача, идет ко мне, а изо рта у него пузырится черная пена. Муж начал промывать Кирюше желудок, а я побежала за «скорой». Всю дорогу в больницу молила Бога об одном: «Только бы остался живой». Господь внял моим просьбам и послал мне настоящих врачей, которые помогли нам выкарабкаться с того света, — со слезами говорит женщина. — Когда медики предупреждали, что надо набраться терпения, я даже представить себе не могла, с чем нам придется столкнуться. Сначала сыночек лежал в реанимации, потом еще месяц мы провели в больнице. Когда ожоги во рту зажили, нас выписали домой. Но не прошло и месяца, как ребенок начал давиться малейшим кусочком пищи. Оказалось, у него образовались рубцы в пищеводе. Мы снова приехали в Харьков на операцию. Кирюше поставили в желудок специальную трубку, через которую его теперь нужно было кормить. Еще мальчику ввели нитку, один конец которой торчал из живота, а другой, проходя через пищевод, выходил из носа и крепился за ухом.
Медики надеялись, что с помощью бужирования (растягивания рубцов пищевода под наркозом) удастся сохранить обожженный орган. Мы ездили в Харьков каждый месяц, но, к сожалению, в нашем случае ожог оказался таким сильным, что без пластики было не обойтись. Как потом объяснил наш хирург Юрий Владимирович Пащенко, пищевод сузился до двух миллиметров, так что с трудом проходила лишь жидкость. Только мы собрались на операцию, как у Кирюшки новые напасти: то заболело сердце, то подхватил ветрянку. Он настолько ослаб, что весил всего восемь килограммов. И это в два годика!
— Следующие три года были для нашей семьи очень сложными, — вздыхает Тамара Леонидовна. — Знаете, Кирилл ведь не мой родной ребенок, мы взяли его в свою семью, когда он был двухмесячным младенцем. У этого малыша такая трагическая судьба, он столько уже всего натерпелся, что не каждому взрослому в жизни выпадает. Его отец сидит в тюрьме из-за того, что забил до смерти свою сожительницу — маму Кирилла. Покойница Алена ох и непутевая была, — с горечью вспоминает собеседница. — Знаю, что о мертвых или хорошо, или никак, но в этом случае уверена: если бы она не умерла, умер бы мальчишка. От холода и голода. Они ведь с сожителем шабашили, потом пили, а ребятишек, чтобы по людям не ходили да кушать не просили, наказывали. У отца дома был кнут из сырой кожи с двумя гайками на конце. Он ставил в шеренгу всех старших детей и заставлял приседать с вытянутыми руками. У кого сгибалась спина, тот получал по спине кнутом. Били детей до крови, сажали в погреб с ледяной водой. Так их замордовали, что однажды родной сын сожителя, Тарас, уговорил тогда еще 12-летнюю Марину убить папку и мамку. И дети ночью изрезали Алене грудь. Тараса потом посадили на пять лет, к тому времени он уже был взрослый парень, правда, слабоумный…
Всех детей Алена рожала дома — не пускал ее муж в больницу, мол, нечего там делать. Вот и Кирилла в 2005 году, 31 января, родила в доме. Во время родов папаша инфицировал пуповину и глаз новорожденному ребенку. Мы еле его потом вылечили, — горько вздыхает приемная мама. — В тот день, 5 марта, отец снова пришел домой пьяным. Сели, вместе с женой распили еще одну бутылку и только потом начали топить печь в доме. А на улице мороз, новорожденный Кирюшка плакал от холода и голода. Короче, надоел он своим плачем папаше, и тот в ярости бросил его на пол. Тут заплакали другие дети, изверг кинулся их душить. Мамаша какая-никакая, а встала на защиту. Ну и получила по полной: он ее забил до смерти. Потом отца посадили, мать похоронили. Дети оказались никому не нужными. Малышей отвезли в больницу, старшую, Марину, — в приемник-распределитель.
Перед тем как решиться забрать детей себе, я долго думала, переживала. Они ведь были не моей родней, а мужа — Алена приходилась ему родной сестрой. И вот однажды ночью увидела сон, в котором по коридору шли трое мальчиков лет четырех-пяти. Один из них протянул ко мне ручки и говорит: «Ты же моя мама, правда?» Проснулась я тогда в холодном поту и решила, что заберу детей. Сначала, правда, хотела взять только Ярославу, ей было тогда почти два годика. А про Кирюшку даже врачи говорили: не жилец. Как только я его увидела, ужаснулась — такой он был страшненький: ни бровей, ни ресниц, опрелости ужасные. Малыш не агукал, не улыбался. В больнице врачи еле остановили кровавый понос — оказалось, что родители кормили его козьим молоком пополам с чифирем. Вот такой он был хилый с самого рождения…
Мой муж сначала даже испугался и начал меня отговаривать: «Ну зачем нам эти дети? Они же маленькие, с ними столько хлопот, а мы сами уже не молодые. Да и своих четверых хоть бы поднять». Я его уговорила, — призналась женщина, — у меня был свой аргумент. «Вань, но ведь это ж твои родственники. Представь, пройдет лет 15, и начнут они тебя разыскивать через какой-нибудь «Ключевой момент». Какими глазами ты потом на них посмотришь?»
Вот так мы и оформили опекунство на Ярославу и Кирилла. Старшая девочка, Маринка, сейчас уже выросла, ей 18 лет, живет в соседнем селе. У меня же своих детей четверо — два сына и две дочери. Почти все взрослые, живут самостоятельно, с нами осталась только младшая дочка Люда. Сыновья и дочери одобрили мой поступок. Когда приезжают в гости, то деткам всегда везут кучи подарков. Все бы ничего, да нет у нас в селе работы, — вздыхает собеседница. — Меня уволили по сокращению штатов, работает один муж. Да мне особо и некогда, детьми надо заниматься, огородом. Мы, когда оформляли опеку, не знали, что нужно было приемными их записать. Ведь приемные семьи имеют льготы, и это время засчитывается в трудовой стаж. А у меня, выходит, нет ни стажа, ни детей… Хотя я уже и сама забыла, которые из них мне родные, а какие нет. Все зовут нас мамой и папой. Трудновато бывает, денег не всегда хватает. Но это не главное, были бы здоровы…
— Приехали мы с Кирюшей после первой операции домой — в животе дырка, из носа нитка торчит, рану перевязывать через день нужно, кормить из шприца, — вспоминает мама Тамара. — Пока я его три года выкармливала, три блендера сломала и две электромясорубки. Ведь нужно было делать очень мягкое пюре и шприцем вводить через дырочку в живот. Так мы кушали несколько лет, каждое кормление превращалось в медицинскую процедуру. Но надежды не теряли. Даже когда возникло осложнение (возле сердца у малыша образовался гнойник), я верила, что мы справимся. Правда, в самый трудный момент, когда казалось, что все, я отнесла Кирилла в местный храм и окрестила. Сама тоже в этом храме приняла крещение. И Господь не оставил нас. Единственное, чего боялась больше всего: а вдруг не хватит денег? Помню, заведующий отделением мне объясняет, что бужирования не помогли, нужно делать пластику пищевода, а у меня в голове одна мысль: «Сколько будет стоить операция?» Я так прямо и спросила. Юрий Владимирович мне отвечает: «Неужели мы сейчас говорим о деньгах?» Поверьте, если бы не эти доктора, не спасли бы мы нашего Кирюшеньку…
За три долгих года сложнейших операций из хилого, почти не стоящего на ногах малыша вырос настоящий крепыш. «Он у нас самый любимый пациент, мы без него долго не можем, скучаем», — с улыбкой встречали Кирилла медсестры. А заведующий отделением Юрий Пащенко, завидев мальчугана, сразу же подхватил его на руки:
— О, толстенький приехал! Ну, показывай свой живот, рассказывай все новости.
Кирюшка моментально задрал свитер, привычно показывая весь исполосованный шрамами и с «дырочкой в боку» животик.
— После последней операции у нас все хорошо, — отчиталась Тамара Леонидовна. — Кирилл сам кушает, глотает. Иногда, правда, если съест твердый кусочек, словно давится, подкашливает. Но к утру обычно все проходит.
— Не волнуйтесь, — успокоил Юрий Владимирович, — это вполне нормальное явление. Новый пищевод ведь из совершенно другой ткани — толстой кишки, а у нее иная структура, поэтому пока возможны небольшие нюансы. Мы вас сейчас посмотрим, и если окажется, что все зажило, зашьем эту «дырочку в боку» у Кирилла, и будете вы жить, как все, и кушать нормально.
Этот мальчик поступил к нам летом 2007 года с тяжелейшим тотальным ожогом пищевода. К сожалению, таких детей у нас всегда немало. Вот, например, сейчас в детском хирургическом отделении лежит пять человек на бужировании. Обычно малыши глотают порошки для чистки труб, пьют растворители. Самые глубокие и страшные ожоги оставляют щелочные растворы. Дело в том, что если в пищевод попадает кислота, то на ткани обычно образуется струп, и все. Щелочь же реагирует полностью, разрыхляя ткани и проникая в стенки пораженного органа. При тяжелых ожогах возникают рубцы, и потом необходимо длительное специальное лечение.
У Кирилла ожог пищевода был тотальный: от глотки до желудка. Его пищевод настолько истончился, что, грубо говоря, превратился в тряпочку. Сначала мы проводили бужирование — под наркозом растягивали пищевод специальным цилиндром, надеясь, что сможем сохранить родной орган. Но рубцевание было настолько сильным, что без пластики обойтись не получилось. Пока готовили ребенка к поэтапным операциям, обнаружили гнойник в области сердца. Снова прооперировали. Мальчик был очень слабенький, а ведь в таких случаях нужен достаточно сильный иммунитет. В итоге мы создали ему новый искусственный пищевод из ткани прямой кишки. Такие операции очень сложные и в Украине нигде, кроме Киева и Харькова, не проводятся.
Сейчас у малыша все хорошо. Проведем плановое обследование на проходимость пищи, и если все нормально, то выпишем. В дальнейшем такие дети обычно не требуют операций. Конечно, полноценно заменить то, что придумано природой, невозможно. Но со своей задачей мы справились — ребенок принимает пищу через рот, а это совсем другое качество жизни.