«Хор Турецкого» очень популярен не только в России, но и за рубежом — его гастрольный график расписан на год вперед, а выступления даже в нынешний кризис проходят при полных аншлагах. Быть может, секрет в том, что у хора нет аналогов в мире. Помимо того что в коллективе собраны солисты с уникальными голосами, исполнителям еще удается совмещать классику с шансоном, а духовную музыку — с популярными хитами. Название «Хор Турецкого» на слуху, но о его основателе и художественном руководителе известно немного. Ровно 20 лет назад Михаил создал сперва мужской еврейский камерный хор при Московской синагоге, а позже — хор имени себя любимого, сумев превратить его в эстрадный проект.
- Михаил, вот уже два десятка лет ваша жизнь связана с музыкой. А чем кроме этого приходилось заниматься?
— В 22 года, когда был студентом, успевал на четырех работах, в том числе грузчиком в универсаме. Тогда требовались грузчики-интеллектуалы, которые за ночь не пропьют большой магазин, которые отвечают за товар, могут подписать документы и являются материально-ответственными лицами, но при этом обладают хорошей физической силой. Мне очень нравилась эта «школа жизни». (Улыбается. )
- И что грузили?
— Продукты первой необходимости: молоко, кефир, сливки, хлеб, сметану, колбасу.
- По тем временам дефицит…
— Да, это была середина 1980-х. Я чувствовал себя настоящим королем. Гаишники, обслуживавшие трассу Москва-Шереметьево, отдавали мне честь, потому что раз в полгода я привозил им ящик чая и ящик гречки. (Смеется. ) К возможности иметь остродефицитные товары добавлялась очень хорошая зарплата. Мы, грузчики, приезжали на работу на личных автомобилях.
Свой первый автомобильчик «ВАЗ-2101» я использовал по субботам для частного извоза и в результате зарабатывал в месяц около тысячи рублей. Это было в три раза больше зарплаты управляющего трестом. (Смеется. )
На тот момент я уже обзавелся семьей и мне хотелось чувствовать себя настоящим добытчиком, серьезным мужчиной. Это был интересный период жизни — творческий, искрометный. Я заканчивал Гнесинку, мне нравилось учиться, вступать в большую музыкальную жизнь. В студенчестве советского периода, как ни странно, было очень много кайфа. При молодом организме и свежих мозгах даже обиды проходили быстрее.
- А вас легко обидеть?
— Ну, скорее испортить настроение. Вы знаете, люди искусства при всей своей внешней брутальности очень уязвимы, у них достаточно тонкая душевная организация. Артист — это вообще женская профессия: эмоциональная, восприимчивая.
- Приходилось когда-нибудь, защищаясь, пускать в ход кулаки?
— Увы, прошло то время, когда была такая возможность. Давно не дрался, но иногда хочется, очень. (Смеется. ) Однако сдерживаюсь. Хотя бывают, конечно, какие-то «юношеские порывы». Люблю, например, сесть в свою «девятку» — и вперед. Сразу чувствую себя 20-летним. Но вот руки распускать… Вы намекаете на недавнюю историю с Филиппом Бедросовичем?
- А вы как думаете, недавний скандал с Киркоровым — это пиар или…
— Думаю, что сорвался человек. С одной стороны, жизнь артиста переполнена стрессом, напряжением, усталостью, с другой — некие капризность и распальцованность, которые иногда появляются у нашего брата, совершенно неоправданны. Настоящий артист должен быть эталоном поведения.
- У западных артистов ведь нет такой звездности, как у наших.
— Например, в той же Америке хамство стоит дорого. Нахамил — могут привлечь и серьезно оштрафовать, как минимум. А за драку вообще посадить. В США даже злой взгляд осуждается обществом. То есть нельзя злобно смотреть, это незаконно. А уж распускать руки и подавно.
- Вам ведь приходилось общаться и выступать со многими всемирными знаменитостями. Какие впечатления?
— С Хулио Иглесиасом мы познакомились 15 лет назад, у меня был контракт в Майами, где мы вместе пели. Он очень доступный, компанейский, любвеобильный. Хорошее впечатление произвела Глория Гейнер. Когда она в Москву приезжала, мы ходили вечером в ночной клуб тусоваться. Она очень интересная тетка, настоящий американский танк и большой профессионал. Пласидо Доминго — гениальный тенор и великий музыкант, потрясающий человек и умница. А вот дутые певицы типа Эммы Шаплин на самом деле по своему профессионализму — второй курс московского музучилища, не больше.
- Кстати, отчего вы так и не спели с Мадонной?
— Для этого пришлось бы несколько месяцев просидеть в Лондоне, ожидая, пока у нее появится свободная минутка с нами порепетировать. Но у хора нет возможности прервать на три месяца гастрольный график. Он очень плотный — за год я больше 200 дней не бываю дома! Волка ноги кормят. Мы на хозрасчете, у нас огромное количество людей, которым надо дать работу, чтобы они могли кормить свои семьи. Мы должны все время двигаться.
- Сегодня вы много выступаете за рубежом.
— Да. А впервые попал за границу в 1990 году и сразу в Америку. Я чуть с ума не сошел там, в Манхеттене, — от архитектуры, от мощи. Помню, вернувшись в Москву, взял такси и на Тверской, прямо за 200 метров до Кремля, наше авто попадает в огромную яму. Я возмутился: «Что это такое?! Почему у нас на русском Бродвее такая рытвина?» Водитель посмотрел на меня, как на сумасшедшего, и говорит: «Очнитесь, в этом городе нет Бродвея». (Смеется. ) Это был такой разительный контраст.
- А что это за мистическая история с предсказанием терактов в Соединенных Штатах?
— В 1993 году, когда подложили бомбу в подвал Уолтер-центра, я был в США. Я тогда сказал: мусульмане просто так не успокоятся. Наибольший вызов ценностям Западного мира — взять и подорвать Башни-близнецы. Это, по-моему, самый выдающийся монумент человеческой мысли и самый крепкий символ американского капитализма. Я предчувствовал, что небоскребы скоро взорвут, поэтому в 2001 году — за несколько месяцев до катастрофы — пошел туда на экскурсию, поднялся на смотровую площадку на 109-м этаже. Думал: пока они есть, надо все посмотреть. Стояла ясная погода, и весь Манхэттен был как на ладони… А потом все и произошло. Я воспринял теракт как личную драму.
Кстати, что касается мистики. У моей супруги есть бабушка — ясновидящая. Когда жене что-то снится, она звонит ей и бабушка говорит: «Сходи на кладбище» или «Сделай то-то и то-то». Мне кажется, это такие суеверия…
- У вас тоже есть свои приметы?
— Как любой творческий человек, я немного мнителен, но стараюсь особо в такое не верить. Я лишь говорю своим артистам: «За 30 минут до выступления выключить телефоны, не общаться друг с другом, настраиваться на концерт в полной тишине».
- Кстати, о телефонах: у вас на мобильном какая мелодия стоит?
— Обычный звонок, как на старом советском телефоне. Называется «Ностальгия». Долгое время у меня на мобильном в качестве рингтона звучала песня Шуры «Ты не верь слезам, все вернется… » (Улыбается. ) Но в последнее время больше хочется послушать тишину. Когда приезжаю в гостиницу, закрываюсь и пытаюсь понять, есть ли какой-то посторонний шум. Для меня самое ценное — тишина в номере. Правда, Нью-Йорка это не касается. Там я люблю открыть окно, чтобы город зазвучал в моем номере на 45-м этаже.
- «Хор Турецкого» поет на многих языках…
— На десяти. Но петь на языке и знать его — это не одно и то же, так что не думайте, что у нас в коллективе сплошные полиглоты. Кстати, я тут недавно украинский начал изучать. (Произносит с акцентом. ) «Десятого и одинадцятого лютого мы в палаце «Украина». (Смеется. ) Могу немножко поговорить на суржике.
В школе я учил немецкий. И теперь, приехав в какую-нибудь страну, стараюсь произносить хоть несколько фраз: гутен абенд, майн либер фройнд. Или что-то на иврите.
- А какой язык для вас оказался самым сложным?
— Латышский, литовский, казахский. Насчет китайского не знаю, там мы пока не выступали.
- У вас большая семья — четыре дочки. О наследнике не задумывались?
— В прошлом году на 97-м году жизни умер отец, который был для меня очень близким человеком. Я почему-то думал, что папа будет жить вечно, до ста лет так точно дотянет. Но в последние месяцы вдруг началась какая-то хворь, которая его и забрала. Вот я думаю: если бы у меня родился сын, я бы назвал его Борисом. Ну, это, кстати, вполне реально. Я упорно работаю в этом направлении.
Папа, Борис Борисович Эпштейн, был необыкновенным человеком, участником прорыва Ленинградской блокады, о жизни знал все. С точки зрения карьеры это была жертва советской эпохи. Оказывается, реализоваться человеку, который пришел с войны, в нашей стране было не так просто. Ему говорили: герои погибли, а то, что ты вернулся с войны, еще не означает, что ты герой… Представляете? Отец повторял: «Посмотри, какой ты везунчик, потому что если бы я не вернулся, не было бы «Хора Турецкого». (Смеется. )
- Получается, что Турецкий — это ваш псевдоним?
— Нет, просто у меня мамина фамилия. Она родом из Беларуси. Все ее родственники погибли во время Холокоста. И чтобы род Турецких не прервался, меня записали на ее фамилию. Кстати, с Турцией моя фамилия никак не связана — она происходит от названия польского города Турец.
- Родители не были против вашего выбора профессии? Тем более что вы сами говорили: артист — занятие больше женское.
— Не были, к тому же я, скорее, не артист, а музыкант, дирижер-хоровик. Это позже я приобрел новые профессии: лидер группы, продюсер, режиссер собственных представлений, ведущий. В год и два месяца я уже мурлыкал мелодии. В четыре года было понятно, куда мне идти, а в семь лет я уже без музыки не мог. Кстати, музыкальное образование очень полезно. Канадские ученые доказали, что интеллектуальный потенциал ребенка на 20 процентов выше, если он занимается музыкой хотя бы для себя.
- Вы своих домашних как балуете?
— Ну, в первую очередь своим присутствием (смеется), так как дома бываю редко. Папа никогда не говорит дочкам «нет» — наверное, это и есть самое большое баловство. На самом деле мои дети воспитываются в строгом шоколаде, и у них есть все — побольше бы только внимания… Мне кажется, вся их жизнь — баловство. (Смеется. ) В хорошем смысле этого слова. Они все время заняты очень интересными делами — творчеством, рисованием, музыкой, пением.
Старшая дочь Наталья (от первого брака) пошла в юриспруденцию и сейчас работает у меня в офисе, хотя в свое время была самая музыкальная. Но тогда о-очень трудно было делать музыкальную карьеру. И я сказал: нет, только через мой труп. Потом, правда, немножко пожалел, потому что у нее очень хороший голос, можно было учить ее именно профессиональной музыке. Ну а младшие — Сарина, Эммануэль и Беата — пока еще не определились со своими жизненными приоритетами, им всего от полутора лет до пяти.
- А вы сами чему еще хотели бы научиться в жизни?
— Я мечтаю танцевать на профессиональном уровне, освоить йогу, углубленно изучить компьютер. (Смеется. ) Хотя на все это нет времени. Да! Еще плавать с аквалангом. И отправиться на лодке в кругосветное путешествие. В общем, мечтать не вредно. Но, думаю, настанет такой момент, когда я смогу себе это позволить. Хорошо бы этот момент подольше не наставал. (Улыбается.)