Недавно влюбленный пенсионер сделал бабушке предложение
1945 год. Теплым майским вечером 25-летняя черноволосая хмельничанка Мокрина грузила в фургон свои полупустые сумки. Война закончилась, и Мокрину с другими соотечественниками, находившимися в австрийском лагере для военнопленных, должны были везти домой. Внезапно она услышала: «Мари! Мария! Стой!» — с акцентом крикнул догонявший ее молодой человек Луиджи.
«Ходил к офицеру, — прошептал иностранец, притянув девушку к себе. — Просил разрешения тебя забрать. Не получится. Нельзя, говорит». «Что, совсем никак? — спросила Мокрина, чувствуя, как лицо обжигают горячие слезы. — Я так и знала!» Прижавшись к любимому, девушка горько заплакала. «Вот, возьми, — Луиджи протянул возлюбленной чистый тетрадный листок. — Напиши свой адрес — я тебя найду». «Не найдешь, — обреченно покачала головой Мокрина. — Все кончено, понимаешь?» «А ты все равно напиши, — настаивал итальянец. — И помни, что я тебя люблю. Остальное ерунда».
«Мокрина, ты идешь?» — окликнули девушку подруги. «Я найду тебя, любимая, — сжимая руку Мокрины, прошептал Луиджи. — Найду, вот увидишь!»
С момента их разлуки прошло 65 лет, а Мокрина до сих пор в подробностях помнит этот момент. Как и каждую свою встречу с итальянцем Луиджи Педуто. Они познакомились в австрийском лагере для военнопленных.
— Впервые мы встретились на фабрике, — начинает свой рассказ Мокрина Андреевна, морщинистая бабушка с озорным огоньком в глазах. — Я попала в плен, будучи беременной. В бараках, где нас держали, было очень холодно, и офицеры, видя мое положение, смилостивились — перевели меня на вискозную фабрику рядом с больницей. С Луиджи мы познакомились, уже когда я родила Надю. Пленные строили здание для фабрики, а я помогала месить цемент одному высокому красивому итальянцу. Вскоре узнала, что его зовут Луиджи. Но как следует поговорить нам не удавалось — я не понимала итальянский, он знал пару-тройку русских слов. Поэтому мы только переглядывались и улыбались. Потом он начал за мной ухаживать. Часами околачивался возле женского барака, вызывал меня на прогулки. Поскольку гулять там было негде, мы ходили в лес. Идем, держимся за руки и молчим. А зачем что-то говорить? Нам и так было хорошо.
Со временем Луиджи и Мокрина стали лучше понимать друг друга. Итальянец усиленно осваивал русский язык, Мокрина тоже запоминала какие-то итальянские фразы.
— Знала, как сказать по-итальянски: «Я тебя люблю», — продолжает Мокрина Андреевна. — До него я никому такого не говорила. Через пару месяцев Луиджи уже приходил к нам в барак и свободно звал по-русски: «Идем гулять». Странно, но, почти не зная языка, я почему-то его понимала. Луиджи постоянно говорил: «Русские люди такие твердые, сильные. Это есть прекрасно». Мы гуляли с ним каждый вечер. Когда начинало холодать, он прижимал меня к себе и не отпускал. Могли до утра просидеть, обнявшись. Днем Луиджи нянчил мою годовалую дочку Надю. «Она мне как родная, — говорил. — Почти моя дочь».
Влюбленные встречались два года. За это время они настолько друг к другу привязались, что уже не представляли себе жизни порознь. Однако судьба распорядилась иначе. После того как война закончилась, пленных освободили, и Мокрину увезли на родину, в Хмельницкую область. Попытки итальянца забрать девушку с собой в Италию успехом не увенчались — русские офицеры ему не позволили. Когда рыдающую Мокрину чуть ли не силой усадили в фургон и повезли на родину, у Луиджи остался только клочок бумажки, на котором она наспех написала свой домашний адрес. Сжимая в руке этот листочек, итальянец думал, как ее искать. Но попасть в Советский Союз тогда было практически невозможно. И поиски застопорились.
— С тех пор много воды утекло, — вздыхает Мокрина Андреевна. — Вернувшись в родное село на Хмельнитчине, я ужаснулась — там была сплошная разруха. Мужчин не осталось, с фронта вернулись всего два парня, один из которых через неделю умер. Надо было поднимать село. Работа помогла отвлечься и не думать о Луиджи. В то, что он когда-то меня найдет, я не верила. Потом я переехала в Кривой Рог, начала работать на шахте. Вышла замуж, родила двоих детей.
Пятнадцать лет назад муж Мокрины Андреевны умер. Дети уже давно жили отдельно, и пенсионерка осталась сама. Но женщина не унывала — продолжала вести хозяйство и зарабатывать себе на жизнь. У Мокрины Андреевны в ее 90 лет каждый день до сих пор расписан по минутам — с четырех часов утра она уже на ногах. Убрать в доме, сварить обед, покормить котов — все должно быть сделано вовремя. В этой постоянной суете она и не вспоминала о своей первой любви.
— Услышав однажды стук в дверь, я подумала, что это почтальон, — вспоминает Мокрина Андреевна. — Открываю — а на пороге стоят молодые парень и девушка. Они были с камерой, представились журналистами передачи «Жди меня» и спросили: «А вы не догадываетесь, кто вас ищет?» Я сразу все поняла. «Почему не догадываюсь? — говорю. — Это часом не Луиджи Педуто из Италии?»
— Как вы узнали?— поражаюсь.
— Наверное, интуиция, — хитро улыбается бабушка. — К тому же я помнила, что дала ему свой адрес. Казалось бы, 65 лет прошло! А я его имя и фамилию выпалила как на духу. Журналисты так рты и раскрыли…
В небольшом итальянском городке Кастель-Сан-Лоренцо 88-летнего Луиджи Педуто знают все. Он маршал финансовой полиции, президент ассоциации местных ветеранов, один из самых влиятельных людей в регионе. Еще в 1985 году президент Италии лично вручил Луиджи правительственную награду, сделав его почетным кавалером республики. Без Педуто не обходится ни один местный праздник — на всех торжественных мероприятиях он лично поднимает государственный флаг. Для своих лет пенсионер выглядит прекрасно — все еще в форме, каждое утро делает зарядку, водит машину и ведет самый что ни на есть активный образ жизни.
Вернувшись после лагеря на родину, Луиджи женился на итальянке, у них родился сын. Больше пятнадцати лет назад он овдовел. Потом Луиджи признается журналистам, что о своей первой любви — украинке Мокрине — не забывал никогда. «Я все время ее искал, — рассказывал итальянец. — Писал письма, но они, наверное, не доходили. Эта женщина — моя жизнь».
— Я не могла понять: как я, такая старая, могу быть ему нужна? — говорит Мокрина Андреевна. — Смех, да и только. Вы же видите — морщинистая, сутулая. Это уже не девка 25 лет. Зачем ему такое надо?
— Как, зачем? Любовь…
— Я вас прошу! — машет рукой Мокрина. — Любовь, конечно, была. Еще какая… Но не сейчас же, в таком возрасте! Я была уверена, что моя жизнь давно закончилась, и просто доживаю последние годы. А тут на тебе — такое приключение!
Встреча возлюбленных состоялась в московской телестудии передачи «Жди меня». Когда итальянцу показали небольшой видеоролик о жизни Мокрины, он громко заплакал от счастья. «Она! Это она!» — воскликнул пенсионер и, упав на колени прямо в студии, закричал: «Grazie! Grazie! (спасибо. — Авт.). Я хочу к ней. Я еду туда!» Вот только ехать никуда не пришлось — через несколько минут в студию зашла сама Мокрина.
— Увидев Луиджи, я не поверила своим глазам — он ТАК изменился! — делится впечатлениями Мокрина Андреевна. — Раньше был длинный и худой, а стал такой здоровый мужик! «Вот так отъелся», — подумала я. А потом присмотрелась — нет, точно он. Те же голубые глаза. «Мария!» — воскликнул Луиджи и крепко меня обнял. Он, рыдая, целовал меня и говорил что-то на итальянском. Но я его не понимала. За это время совсем забыла его язык! «Ну, ну, хватит плакать! — наконец сказала я. — Чего ж теперь рыдать-то?»
— Неужели вы сами не плакали?
— Нет, я не по этим делам. Не люблю всего этого — слезы, муси-пуси… Я — человек конкретный. Правда, когда он начал меня целовать, на меня как-то тоже нахлынуло. Но я сдержалась. Отвернулась на секундочку, слезу вытерла — и все. Дальше вела себя как ни в чем не бывало.
Между тем Луиджи своих эмоций не сдерживал. Рыдая, он гладил бабушку по морщинистым щекам и повторял: «Ямочки, ямочки».
— Он узнал мои ямочки на щечках, — улыбается Мокрина Андреевна. — Ну, зараза, думаю, вот это память! А потом Луиджи достал из кармана маленький целлофановый пакетик, в котором лежала… прядь моих волос. Оказывается, еще в лагере он, узнав, что мы расстаемся, тайком отрезал мой волос. На память, — погрузившись в воспоминания, Мокрина Андреевна расплывается в довольной улыбке и мечтательно смотрит вдаль. — Я ведь так сильно его любила, так ждала. Или думаете, разъехались и все: с глаз долой — из сердца вон? Бывало, работаю в поле, а сама засмотрюсь на степь и все о нем думаю. Вспоминала, как гуляли, как смеялись, объяснялись жестами…
Вообще Мокрина Андреевна — человек сдержанный, волевой. Соседи в шутку называют ее «железной леди» — уж кто-кто, а она никогда не покажет своих эмоций. До встречи с Луиджи она даже дочкам ничего не рассказывала о своем романе в австрийском лагере. Заметив мою улыбку, бабушка вдруг опомнилась и придала лицу серьезное выражение:
— В общем, встретились мы. Луиджи на своем ломаном русском сразу признался мне в любви. Я не знала, что и говорить. Все было так… неожиданно.
Когда Луиджи немного успокоился, мы начали разговаривать. Вернее, попытались. Получалось смешно — он тараторил мне все русские слова, которые знал. А я от волнения не могла вспомнить ни одной итальянской фразы. Начали, как в молодости, объясняться жестами.
— И поняли друг друга?
— А как же! Я, например, узнала, что он был женат и что у него есть сын. Еще Луиджи рассказал, что у него есть дом в горах и большой сад, за которым он ухаживает каждое утро. По вечерам играет с друзьями в карты. Он все время спрашивал о моей Наде. А потом сказал: «Все, едем в Италию. Ты, я и твои дети». «Ты с ума сошел?! — сказала я. — Нет уж, сначала ты приезжай». А что вы так смотрите? Не ехать же мне первой за тридевять земель. «Да, Мария, — сразу согласился Луиджи. — Жди».
— Мария?
— Он всегда меня так называл, — довольно улыбается Мокрина Андреевна. — И хорошо. Знали бы вы, как я не люблю свое имя! У сестер имена как имена, а меня местный безграмотный поп Мокриной нарек. Всю жизнь из-за этого мучаюсь. Луиджи сказал, что приедет через неделю.
— Вы, наверное, так его ждали…
— Еще скажите, что ночи не спала, — отмахивается бабулька, щеки которой вмиг стали пунцовыми. — Начинаете вот это… Думала, приедет, и слава Богу. Говорю же, я совершенно не по этим делам. Не романтик я.
Видимо, Мокрина Андреевна все-таки слукавила. Соседи рассказывают, что, вернувшись из Москвы домой, счастливая бабушка сама побелила всю хату. Привела в порядок двор, закупила продукты, в доме вымела каждый угол.
Такой счастливой мы Мокрину еще не не видели, — рассказала «ФАКТАМ» соседка Ирина Витальевна. — Она словно лет на двадцать помолодела. Бегала, улыбалась, хозяйничала. Спросишь, что за праздник, а она: «Почему сразу праздник? Так, ерунда». У самой же глаза так и светились от счастья.
Мокрина Андреевна обитает в маленьком двухкомнатном доме в селе Красный Горняк (примечательно, что этого населенного пункта нет ни на одной карте). Внутри домик выглядит, как обычная сельская хата: потертые клетчатые скатерти, кое-где поеденные молью ковры, аккуратно застеленные выгоревшими покрывалами кровати.
— Здесь ночевал Луиджи, — говорит Мокрина Андреевна, заводя меня в просторную залитую солнцем комнату. Среди скромной мебели сразу бросается в глаза новый телевизор. — Это он мне подарил — чтобы была в курсе всего, что происходит в мире. А еще этот, как его… проигрыватель. Луиджи, как и обещал, приехал через неделю. Мы с дочкой Надей встретили его на вокзале. Выйдя из вагона, он подошел, крепко меня обнял, поцеловал… Рассматривая из окна машины наш город, Луиджи пришел в восторг. Хотя что в нашем Кривом Роге смотреть-то? Шахты, дома и снова шахты. Но он почему-то выглядел абсолютно счастливым. Еще больше Луиджи понравилось у меня в селе.
Появление итальянца в украинской деревне не осталось незамеченным. Уже вечером к дому Мокрины сбежались любопытные соседи. Бабушка позвала их на ужин.
— Вот тут-то и началось веселье, — хохочет Мокрина Андреевна. — Луиджи хоть нас и не понимал, сразу стал душой компании. Соседям так понравился его акцент, что они просили его повторять за ними русские слова. К тому же оказалось, что Луиджи очень любит петь. Как распоется за столом — не остановить. Вот только украинская кухня ему почему-то не понравилась. Он даже всего не попробовал — поклевал чуть-чуть картошки и побежал варить макароны. Привез их с собой целый чемодан. Какие-то, как он сказал, бариллы (»Барилла» — известный производитель итальянской пасты. — Авт.) вместе с этим… как его… пармезаном. Он без своего пармезана просто жить не может. Мяса почти не ест. А еще ему не понравилась наша водка. Соседи давай наливать, а он нет — только вино!
Из наших продуктов ему понравился черный хлеб. Купит в магазине свежую буханку, разломает и, пока оттуда еще пар идет, давай поедать хрустящую корочку. А все остальное ему только итальянское подавай. Даже соль итальянскую привез. Луиджи вообще обожает готовить. Не успевала выйти кур покормить, как он уже кричал: «Мария, пармезан! Где наш пармезан?» Я как будто знаю, что это такое! Приношу ему обычный плавленый сыр, а он: «Бог мой, что это?! Нет, нет, ошибка!» А когда, наконец, приносила ему то, что нужно, он начинал петь. Как заводил итальянскую песню, так целый вечер не мог остановиться. Причем так громко горланил — на все село! Приготовив свое спагетти, Луиджи накрывал стол прямо во дворе — чтобы ужинать, любуясь на закат. Потом включал приемник, и мы начинали танцевать. Так могли протанцевать и полночи.
Этот приемник он, кстати, везде носил с собой. Любил прийти утром в центр села, включить музыку и зазывать людей. Главное — быть в центре внимания. А соседи рады стараться — лишь бы заснять его на камеру. Однажды решил помочь мне по хозяйству, — машет рукой Мокрина. — Лучше б уж дома сидел. Вышел во двор косить траву. Соседи тут же начали его фотографировать. А он, позируя, так увлекся, что выкосил мне всю малину! «Луиджи! — кричу. — Что ж ты делаешь? Совсем с ума сошел?» А он: «Баста, баста» — и давай обниматься. У него так всегда — чуть что, сразу обниматься…
— Так разве это плохо?
— Оно-то неплохо, но иногда Луиджи как разозлит — никакие объятия не помогут… Мало того что у меня с тех пор малина не растет, так он ведь еще решил дом купить! Уже чуть было не разорился. А я когда увидела ту хату, мне чуть дурно не стало. Ее год надо в порядок приводить, там огородов немерено. А кто будет за ними ухаживать? Я в свои девяносто лет? Накричала на него, он вроде как даже обиделся. Гулял где-то целый день и только вечером вернулся.
— Помирились?
— Да, — расплывается в улыбке бабушка. — Мы всегда миримся. Правда, потом его односельчанка, которая хорошо знает итальянский, на обед позвала.
— И что?
— Ничего, — насупилась Мокрина. — Просто если уж приехал ко мне, нечего по молодухам ходить. А он ей точно понравился — я видела, как она на него смотрела! И еще он у меня малость ленивый. Представляете, может проспать до десяти часов утра! Я вот в четыре утра встаю и сразу иду работать. А ему лишь бы в кровати валяться…
Те десять дней, которые он у меня пожил, быстро пролетели. Жалко было расставаться, что и говорить. Причем не только мне — дети и внуки с ним подружились. Луиджи уговаривал нас хотя бы в гости приехать. Я сначала отказывалась. А через месяц так затосковала, что поехала в Италию.
— Только тогда я, наконец, узнала, какой Луиджи известный и уважаемый человек, — говорит Мокрина Андреевна. — В Кастель-Сан-Лоренцо о моем приезде знали даже дети. Луиджи встретил нас на машине, сам был за рулем. Подарил мне букет цветов, обнял. И тут я не выдержала — первый раз за все это время расплакалась. Как девчонка, ей-богу… Луиджи не отходил от меня ни на шаг. Привез меня в свой дом в горах, где нас уже ждали его сын и невестка. Они пытались расспросить, нравится ли мне Италия. «Неплохо, — говорю. — Но видели бы вы Украину! Наши бескрайние степи, зелень… Здесь такого, как ни крути, никогда не будет». Тогда Луиджи решил доказать мне, что Италия ничуть не хуже. Устроил экскурсию по городу, организовал личную встречу с мэром. Там меня официально сделали почетной гражданкой Кастель-Сан-Лоренцо. Даже какую-то награду вручили, — бабушка показывает мне фиолетовый флаг с гербом города. — У Луиджи такой же дома висит. А еще он сам выращивает виноград и оливки…
Как-то вечером Луиджи приготовил мне очередное итальянское блюдо и устроил ужин. Такой, как показывают в кино, — в темноте, при свечах. И тихонько сказал: «Мария, нам так хорошо вместе. Ты выйдешь за меня замуж?»
— А вы?
— А я… Что я? — разволновалась бабушка. — Не знала, что оно такое. Вернее, знала, но как такое может быть в 90 лет? Даже снов таких не бывает. Сижу, глазами хлопаю и не знаю, что делать. Луиджи все понял, обнял. И предложил подумать. Не успела я уехать домой, как он поехал следом. Опять в мою старую хату, на хозяйство. «Зачем я тебе такая сдалась? — говорю. — Ты моложе, богаче, а я уже бабка ни на что не годная». А он: «Нет. Не могу без тебя и все». Я сказала, что в Италии жить не хочу — у нас лучше. Луиджи готов переехать. Уже даже дети говорят: «Мам, что ты в самом деле? Соглашайся». Да я и сама по нему скучаю, чего греха таить. Видите, даже итальянская газета на столе лежит — его ждет. Не могу я без своего итальянца…