Исполнилось 150 лет со дня смерти великого украинского поэта
Еще при жизни Тараса Шевченко о нем стали создавать легенды, в которых правда соседствовала с вымыслом. Так всегда бывает, когда речь идет о великом человеке — кумире нации. «Воскресни поэт сегодня, он не узнал бы себя в зеркале предания и мифа, — считает известный литературовед, исследователь киевской старины Анатолий Макаров. — Бороться со стихийной мифологизацией невозможно. Надо лишь время от времени заново прорисовывать реальные черты поверх измышленных. Каким был Шевченко в жизни? Каким его знали друзья, близкие, современники? И здесь нас подстерегает много неожиданного»…
— Тарас Григорьевич был добрым, мягким и сердечным человеком. Но, как многие выдающиеся люди, хотел казаться волевым, суровым, — говорит Анатолий Макаров. — Отсюда его взгляд исподлобья. Таким — сурово-неприступным и запечатлел поэта Иван Гудовский, однокашник поэта по петербургской Академии художеств, ставший фотографом. Глядя на этот фотопортрет (ныне хрестоматийный), киевляне, помнившие Шевченко до ссылки, очевидно, сетовали: вот, мол, что сделала жизнь с поэтом, во что превратили их любимца, весельчака, мастера анекдота.
- Сейчас даже трудно представить, что поэт рассказывал анекдоты…
— И тем не менее это так. Киевляне знали Шевченко не только как гениального поэта, открывшего им душу Украины, но и как большого юмориста. Мастерство рассказчика он оттачивал еще в 1830-х годах в салоне Карла Брюллова, где господствовал дух романтического преклонения перед Украиной — страной с благодатной природой и трудолюбивым, жизнерадостным народом. Этот культ в салоне поддерживали украинофилы Михаил Глинка и Нестор Кукольник. В Петербурге тогда считалось, что Киев — столица юмора. Так называемые киевские анекдоты были столь же популярны, как в советские времена «армянское радио». Поскольку украинские народные таланты в салоне Брюллова представлял Тарас Шевченко (он и танцевал, и пел на вечеринках), ему не раз приходилось занимать публику и отменными анекдотами.
В Киеве же поэт входил в компанию лучших рассказчиков юмористических историй. В этой группе были также писатель Александр Афанасьев-Чужбинский, жандармский офицер Василий Андриевич, весельчак «батька Юхим» — священник Ефим Ботвиновский и Виктор Аскоченский, воспитатель племянника киевского генерал-губернатора Бибикова. Когда они собирались вместе, шутки и прибаутки не умолкали. Правда, приближенный к губернатору Аскоченский сочинял о своем патроне-царедворце анекдоты смешные, но комплиментарные, способствуя его популярности.
Зная о таких лакейских штучках, Шевченко однажды проучил юмориста. Когда компания собралась у Аскоченского, жившего в доме генерал-губернатора, Тарас Григорьевич «ради юмора» прочел свои нелегальные произведения. В том числе отрывок из поэмы, где в описании папского Рима легко угадывались иная столица и иное время: «Кругом неправда і неволя, народ замучений мовчить. І на апостольськім престолі чернець годований сидить… » Откровенно бунтарские стихи прозвучали неподалеку от кабинета самого губернатора! Аскоченский так испугался, что тут же начал выпроваживать гостей…
В ту пору в Киеве часто случались конфликты между «шпаками» (гражданскими лицами) и «гармызами» (военными). Среди военных ходили обидные анекдоты о студентах и служащих. А те, в свою очередь, не жаловали чинов местного гарнизона. Естественно, Шевченко был на стороне гражданских. Особенно любил высмеивать генералов. В его анекдотах генералу — грубияну и невежде — противостоит благородный и находчивый художник. Позже горожане пересказывали эти истории, причем фигурировал в них уже сам Шевченко. Анекдоты были так убедительны, что знакомые даже спрашивали у Тараса Григорьевича, случалось ли с ним такое на самом деле? Поэт заверял, что это чистый вымысел. Но остановить поток народного творчества было невозможно.
Часть анекдотов дошла до наших дней. Вот один из них. Заходит Шевченко в большой киевский ресторан, где обедают только паны. За соседним столом сидит старый генерал, заказавший обед себе и своей собаке аж на сто рублей. К Шевченко подходит нищий калека, просит милостыню. Поэт дал ему денег. Когда же нищий обратился к генералу, тот закричал: «Вон, мерзавец, от меня!» Шевченко достал бумагу, карандаш и стал писать стихи. А генеральский пес, съевший свой обед, сел на свободный стул возле Шевченко. Поэт погладил собаку по голове и говорит: «Дивися, учися! Як научишся, то будеш письменником, а не доучишся — генералом».
Нередко на Крещатике киевляне видели, как поэт рассказывает приятелю какую-то смешную историю и громко хохочет. Шевченко носил белый парусиновый костюм, карманы которого оттягивали зерна пшеницы (он любил их грызть).
- Тарас Григорьевич, кажется, одно время и жил на Крещатике?
— Да, в том доме, что на углу с Бессарабской площадью (сейчас здесь кинотеатр «Орбита»). А напротив, в усадьбе (на этом месте теперь находится Театральный институт), снимал квартиру приятель Шевченко историк Николай Костомаров. Они ходили в гости друг к другу, разговаривали за столиком в саду. Крещатик тогда утопал в зелени…
- Поэт любил Киев?
— Он с любовью писал о городе в своих повестях. Восторгался Киево-Печерской лаврой, знал городские предания. Но главное, Шевченко по своему характеру был настоящим киевлянином. Жил киевскими страстями. И всегда оказывался в центре самых важных событий. Когда, уже после ссылки, он появился в Киеве, то сразу же увлекся созданием частной семилетней школы, где готовили крестьянских детей к поступлению в вузы. А до ссылки поэт в 1846-1847 годах работал в Археографической комиссии при Киевском университете (комиссия действовала под патронатом генерал-губернатора Бибикова, большого любителя старины). Задачей Шевченко было запечатлеть памятники истории и архитектуры. Трудился он так увлеченно, что ему поручили еще записывать народные песни и сказания. Шевченко успел объездить и обрисовать Черниговщину, Волынь, Подолию. И, конечно, Киев. В его альбоме «Живописная Украина» есть киевские офорты.
Тарас Григорьевич еще студентом освоил технику офорта, в то время редкую (появилась она в XVII веке, но затем ее затмила резцовая гравюра). За серию своих офортов Шевченко и удостоили на склоне лет звания академика. Между прочим, это очень высокое звание, оно предусматривало получение личного дворянства (и Шевченко умер дворянином), а в табели о рангах приравнивалось к чину штатского генерала. Когда в 1859 году поэта арестовали на Черкасчине (он приезжал туда, чтобы приобрести участок земли), пристав спросил: «Как ваше звание?» «Академик», — ответил Тарас Григорьевич. И полицейский вытянулся перед ним в струнку.
- За что арестовали тогда Шевченко?
— Сохранились лишь предположения мемуаристов, толкующих по-разному, кто и почему донес на поэта. Документов по делу нет. Ему не дал ход киевский губернатор князь Васильчиков. И не по доброте душевной, а из соображений «высокой» политики — начались волнения среди польского населения и царское правительство было заинтересовано в лояльности украинцев… Шевченко отпустили на поруки (за него поручился священник Ефим Ботвиновский, тот самый весельчак «батька Юхим»). Но он очень тяжело переживал всю эту историю, омрачившую его последний приезд в Киев.
- Рассказывают, что в свое последнее киевское лето, когда поэт квартировал в частном доме на Куреневке, он устроил соседским детям «банкет»: накупил на базаре игрушек и сладостей, а еще яблок, груш и бубликов — целую тележку! Дети радовались, играли, а Тарас Григорьевич бегал наперегонки вместе с ними.
— Самое любопытное, как он умел управляться с детворой. Играл, рассказывал сказки, дети лазили по нему, теребили за усы. Но вдруг раздавался дикий храп. И детвора кричала: «Тікаймо, бо хропить, як кінь! Зараз буде лягатися». А он умел брыкаться, как конь, стряхивающий седоков. И при этом, не открывая глаз, улыбался.
- «Присняться діточки мені, веселая присниться мати… » Он ведь так и не обзавелся семьей, не обрел своего дома, которым тоже грезил.
— Знаете, если говорить о снах, то они в жизни поэта играли особую роль. В свое время в Киеве Шевченко слушал лекции университетского преподавателя философии и психологии Петра Авсенева (известного также под именем архимандрита Феофана). Это был настоящий мистик и монах-аскет, любивший рассказывать студентам о «ночном сознании» — сновидениях и вещих снах, пророчествах, ясновидении… Киевская наука привила поэту привычку относиться к сновидениям серьезно. Он умел различать сны, навеянные дневными впечатлениями, и сны значимые, вещие. В «Дневнике» Шевченко очень часто и подробно пишет о своих ночных видениях. Работая над книгой о подсознании в искусстве, я решил сравнить то, что волновало Шевченко в реальной жизни, с его подсознательными переживаниями во время сна.
- И что обнаружилось?
— Это удивительно, но часть знаний о людях и будущих событиях своей жизни поэт черпал из снов! Как и все сновидцы, он часто сомневался в вещем смысле «постоянных» (часто повторяющихся) снов. Но в конце концов признавался, что сны бывают мудрее разума. И показывают нам будущее именно так, как оно со временем и случается.
В этом отношении очень любопытна история отношений Шевченко с актрисой Катериной Пиуновой. Он познакомился с ней в первый день нового 1858 года в Нижнем Новгороде. И какое-то время жил с мыслью, что наконец-то нашел свой идеал женщины. Очарованный ее молодостью и талантом, просил Пиунову стать его женой. Конечно, она понимала, что перед ней человек необычайный. Но знаменитый поэт был для нее лишь вульгарным плебеем. Даже спустя 38 лет после смерти Шевченко актриса не смогла скрыть в своих воспоминаниях ноток отвращения: «В Тарасе Григорьевиче жениховского ничего не было. Сапоги намазаны дегтем, непокрытый кожух, шапка смушковая самая простая… » Поэт же не догадывался, что боготворимое им создание поддерживает отношения только для того, чтобы воспользоваться знакомством со знаменитостью для улаживания своих дел (речь шла о выгодном контракте с театром при поддержке влиятельного друга Шевченко — актера Михаила Щепкина).
«Я видел ее во сне, — записывает поэт в «Дневнике». — К добру ли это? Будто бы она слепая нищая, но такая молодая и хорошенькая. Стоит у какой-то ограды и протягивает руку Христа ради… » Сновидение тревожит Тараса Григорьевича, и он пытается дать ему «логическое» объяснение. Но спустя десять дней растерянно замечает в «Дневнике»: «Опять видел ее во сне слепою нищею… » А накануне разрыва Пиунова в третий раз снится поэту «грязною, безобразною, оборванною… » На следующий день интриги актрисы раскрылись. Запись в дневнике поэта начинается взволнованной фразой «Сон в руку… » и заканчивается словами: «Вот где она, нравственная(!) нищета, а я боялся материальной… » Спустя еще день Шевченко рвет в своей душе все нити, связывающие его с актрисой: «Дрянь госпожа Пиунова, от ноготка до волоска дрянь». Наверное, это были те слова, которые пыталось подсказать ему подсознание. Сны опередили рациональное мышление на 20 дней. Вот такая мистика.
- Посмертное возвращение поэта в Украину исполнено вещего смысла: его похоронили так, как он завещал — «на
— И «щоб лани широкополі, і Дніпро, і кручі було видно, було чути, як реве ревучий». Но все дело в том, что Шевченко никогда не говорил о Каневе. Если бы хоть раз обмолвился, это обязательно было бы зафиксировано. Родственники и друзья собирались похоронить Тараса Григорьевича в Киеве. Варфоломей Шевченко, который был поручителем у поэта, распорядился о месте на Щекавицком кладбище. С Щекавицкой горы открывается божественная панорама на Днепр… Другим местом захоронения мог стать Выдубицкий монастырь — в то время под ним «ревел» Днепр, а у монастырских стен стояла беседка, где монахи угощали богомольцев и путешественников. Шевченко рисовал Выдубицкий монастырь. Как, впрочем, и Аскольдову могилу — на ней также предлагалось похоронить поэта. (На фото Аскольдова могила в Киеве, которую поэт нарисовал в 1846 году). Аристократическое кладбище над Днепром, рядом древнейший Михайловский собор и всегда многолюдная дорога от Спасского перевоза. Но тем не менее почему-то решающую роль сыграл художник Григорий Честаховский, который заявил, что перед смертью Тарас Григорьевич просил похоронить его в Каневе. Никаких письменных свидетельств такой воли поэта, повторяю, нет…
Сразу же после похорон поэта Чернечью гору в Каневе с могилой Шевченко начали называть Тарасовой и сюда стал стекаться народ. Но еще в конце XIX века многие верили, что Шевченко жив и путешествует по Украине… Однажды мать Леси Украинки Олена Пчилка во время поездки по Днепру, когда пароход проплывал Канев, сказала попутчикам: «От Шевченкова могила! На гарному місці похований він». А в ответ услышала: «Шевченка там нема. Не став він там лежать». — «Як? А де ж він?» — «Де? По світу ходить і пісні складає, тільки не об'являється». — «Чом же не об'являється?» — «Еге… Дурний би він був! Щоб одразу арештували?»
Писательница лишь улыбнулась. Не будем спорить и мы, люди XXI века. Каждый из нас, кто хоть раз приезжал в Канев поклониться Тарасу Григорьевичу Шевченко, брал с его могилы горстку земли, чтобы хранить ее при себе как дар Божий…