Традиция послепасхальных Проводов в старом Киеве вошла в благочестивое русло только с введением запрета приносить на кладбища спиртные напитки
С незапамятных времен у наших предков существовал обычай собираться на кладбище и устраивать там шумные и многолюдные застолья. Это происходило на восьмой день после Пасхи, в начале так называемой Фоминой недели, когда по старому обычаю поминали усопших. Люди приходили на кладбище, чтобы помолиться за упокой души своих родичей, но общей панихидой дело не кончалось. За христианским обрядом следовал обед-тризна в древнем языческом вкусе — с выпивкой и пением, с играми и хороводами молодежи. В церковном календаре этот день назывался Протопасхой, а в народе — просто Проводами, поскольку считалось, что в Светлый четверг Страстной недели Бог отпускал мертвых на землю, а после Пасхи их следовало с честью проводить назад, в загробный мир.
Киевляне готовились к Проводам как к великому празднику. В домах убирали, стирали, пекли пироги, начиняли колбасы, красили, как на Пасху, яйца. Делались запасы пива, водки и вина. Но все эти припасы шли не на домашний стол, а на кладбище. В старые времена священники справляли над могилами общую панихиду, после чего прихожане садились за общий стол и пили водку, приговаривая: «Дай нам, Боже, довго на цiм свiтi проживати, в добрiм щастi панувати, а померлим — царства Божого дiждати».
В 18-м веке в обряде Проводов произошли существенные изменения. Богатые горожане — «верхи» общества — уже не довольствовались общей панихидой и трапезой. Они заказывали священникам отдельные заупокойные литии на могилах своих родичей, а сами надгробия покрывали белыми скатертями (наподобие банкетных столов) и заставляли выпивкой и закуской. Во время поминок наемные певцы пели псалмы, музыканты играли грустные мелодии. Примеру аристократии последовали другие состоятельные граждане. В конце 18-го века скатертями стали покрываться множество могил, а сами городские кладбища превращались в Фомин день в банкетные залы.
Спустя полвека, уже во времена генерал-губернатора Бибикова, редактор приложения «Киевских губернских ведомостей» Иван Короновский посетил старое Щекавицкое кладбище в день поминовения усопших и описал его в своем пространном очерке.
Ко дню Проводов, пишет он, «коренные жители Киева приготовляют множество всякого съестного. Все это взваливается на повозки и везется на могилы предков. Плачевные физиономии сопровождают этот поезд, и среди мертвой тишины раздаются изредка вопли припавшего к земле друга человечества, который силится оживить оледеневший слух любимого предмета души его и слезами оросить прах его. А там, подле другой могилы, в глубокой тишине, скрестя на груди руки, молится бедный человек, далее рисуется более спокойная группа, которая с любопытством рассматривает кресты, надписи и другие памятники и медленно переходит с одного места на другое. Но через некоторое время панорама переменяется: подле каждой могилы расстилается белая скатерть и устанавливается всеми запасами домашними, повозки и брички опустели, семья садится вокруг могилы, и совершается поминовение души покойника. Из рук в руки переходят заветные чарки и начинается тризна. Общество понемногу изменяет плачевный образ, слезы высыхают и показывается господствующая улыбка».
Как видим, городская пресса старалась не замечать, что в поминальные дни городские кладбища превращаются в «обжорки» или филиалы «рестораций». Журналисты считали своим долгом обелить неприглядные подробности Проводов. Так, известный городской хроникер и издатель Альфред Юнк писал, будто киевляне в этот день занимаются неким важным делом, «давая обеды за упокой или в память усопших». Утверждение нелепое и совершенно несовместимое с духом Христова учения.
«В Киеве по настоящее время, — писал Юнк в «Киевском телеграфе» в 1861 году, — сохранился древний обычай на первый и второй дни Фоминой недели собираться, как говорят малороссы, на «могилки» (кладбище), где служат над усопшими панихиды, а потом угощают друг друга разными яствами и «горилкой» (водкой). Обеды эти дают за упокой, в память усопших, которые почивают здесь же, на «могилках». Обряд этот называется у народа «вспоминать батькив». Второго мая поминки эти были на Байковом кладбище, а четвертого — на Щекавице. Сюда собираются почти все жители города, здесь торговки продают разные сласти, яйца и гуляющие покупают и раздают нищим».
Со временем Проводы приобрели крайне безобразные формы. Из поминок они превратились в обычные общегородские гулянья, происходящие по очереди то на Байковой горе, то на Щекавице, а то и в традиционном месте киевских увеселений — в лесу у Выдубицкого кладбища.
Их уже никто не сравнивал с тризнами или зваными обедами. А газетчики 1870-х годов вообще не церемонились с ними, называя их «диким способом поминовения усопших».
В сатирическом плане писал о Проводах на Щекавице в 1873 году и корреспондент газеты «Киевлянин»:
«Понедельник 15 апреля. Серое, мутное небо свидетельствует о ненастной, дождливой погоде. Свежие могилы непривлекательно разлезлись, погода становится все хуже и хуже, но желание провести время Провод на кладбище в кругу бутылок и поросятины становится все необходимее. Куда ж прикажете девать то, что приготовлено к этому дню? Господа, занимающиеся мелким промыслом, торгашеством, движимые брюшными соображениями, являются на кладбище. Могилы умерших родичей покрываются белой скатертью и украшаются водкой, продуктами Житнего базара.
— Царство небесное нашим родителям и всим помершим хрестьянам, — говорит жена Козаченко, выпивая рюмку сивухи.
— Нехай царствують, — отвечают ей кумушки и бабушки. Полуштоф отправлен в утробу.
— А нам дай Бог здоровье! — хлоп!
— Щоб нам Бог щастье послав! — хлоп, хлоп, хлоп!
— Ж-ж-ж-лаем здраст-ать! — приветствует пьяный Козаченко свою возлюбленную супругу.
— Кушайте на здоровьячко, Кондратьич! — отвечает она. — Пробавляйтесь чем Бог послав помянуть умерших!
Дождь все идет. Выпивка и закуска уничтожены. Разговор заменен гортанобасием. Проводы подходят к концу благодаря дождю. В 4 часа только кое-где ревут на Щекавице опьяневшие, затягивая кабацкую песню и на голове спускаясь с Щекавицы на Подол…»
Застолья мещан нередко кончались ссорами и драками, принимая подчас массовый характер. В таких случаях на помощь полиции выдвигались армейские части.
«В прежние времена, и не особенно отдаленные, — писала пресса, — попойки и последствия их на поминальных гуляниях принимали нередко такие размеры, что для прекращения беспорядков приходилось оцеплять казаками всю местность, где происходили гуляния и затем устраивать нечто вроде облавы на упившихся гуляющих обоего пола, и только этими сильными мерами напоминать им, что поминальное пиршество окончено».
Долгое время местное начальство неохотно вмешивалось в организацию поминальных обрядов, надеясь, очевидно, что критика в прессе и успехи просвещения смягчат и облагородят нравы горожан. Но этого не случилось. Безобразия на кладбищах не прекращались. И только в 1871 году Дума решилась, наконец, ограничить продажу спиртного на Фоминой неделе. «Всем известны, — писала по этому поводу газета «Киевлянин», — безобразные сцены пьянства, происходящие на могилах в дни так называемых Проводов или поминок. Управа сделала все, от нее зависящее, к прекращению подобного безобразия, отказав, несмотря на предлагаемые значительно усиленные уплаты, в разрешении открыть продажу питий на кладбищах».
Но мера эта не остановила пьянства поминальщиков. После запрета продажи водки на самом кладбище они просто приносили ее с собой и по-прежнему продолжали пить, ругаться и драться в поминальные дни. Так, например, на Проводах 17 апреля 1873 года, несмотря на холодную погоду и дождь, на одной только Байковой горе отметилось пять тысяч «гуляющих».
Каждый раз накануне Проводов пресса задавалась вопросом: каких новых безобразий следует ожидать. «Наступают, — писала одна из городских газет в 1884 году, — поминальные дни, когда полгорода будет «на могилках». Прекрасный по своей идее обычай выродился в безобразную форму языческой тризны. Место вечного успокоения, место дорогих воспоминаний и сердечных молитв превращается на несколько дней в шумное и пьяное торжище. Но, может быть, со временем культура облагородит наши нравы, и поминовение покойников примет ту форму, какую оно должно иметь».
Перелом в киевских кладбищенских нравах наступил, когда за дело взялись духовные власти. Убедившись в бесплодности запретов полиции и Думы, администрация митрополита Иоанникия Руднева объявила об исключении водки из программы Проводов, а ответственность за соблюдение новых правил возложила на настоятелей кладбищенских церквей и полицию. Двойной контроль дал хорошие результаты. С похвалой отзывался о нем и священник Сергей Булгаков в своей известной «Настольной книге для священнослужителей»:
«В 1895 году в Киеве местным епархиальным начальством было сделано распоряжение, которым был воспрещен пронос на кладбища во время послепасхальных поминаний водки и других хмельных напитков, причем на настоятелей кладбищ возложена ответственность за христианское трезвое поведение посетителей кладбищ, а полиции было предложено не пропускать идущих на кладбище с водкою и выводить позволяющих себе на могилах попойки. Все киевское приходское духовенство предварительно огласило это распоряжение в храмах и увещевало прихожан оставить этот грешный обычай справлять чисто по язычески пьянственную тризну на гробах своих усопших. Это новое распоряжение было напечатано местными газетами; кроме того, и настоятели киевских кладбищ особыми афишами, расклеенными по городу, уведомили горожан о сделанном распоряжении и принятых против пьянства на кладбищах мерах. Дай Бог, чтобы и в других местах настоятельно были приняты соответствующие меры против позволяемых на кладбищах при поминовении усопших диких оргий, столь оскорбительных для всякого христианского чувства».
После столь решительного вмешательства церкви в кладбищенские порядки любителей древних тризн заметно поубавилось. Скатерти с могил исчезли…