23 мая чемпион мира отметит 60-летний юбилей
Для миллионов людей на всей территории бывшего Советского Союза шахматы уже почти четыре десятилетия ассоциируются с именем 12-го в истории древней игры чемпиона мира Анатолия Карпова. Карпов шесть раз побеждал в соревнованиях за мировую шахматную корону и столько же — в составе сборной СССР на Всемирных шахматных олимпиадах. На счету российского гроссмейстера около 170 выигранных международных турниров, и этот рекорд до сих пор не побит.
Сам шахматист, ставший первым официальным советским миллионером, признался, что в государственную казну бывшего СССР перечислил более трех миллионов долларов призовых.
Вот уже три десятка лет Анатолий Карпов возглавляет Международную ассоциацию фондов мира (прежнее название — Советский фонд мира). Известен гроссмейстер и как крупный собиратель почтовых марок. По недавним сообщениям бельгийской прессы, стоимость его коллекции составляет не менее 13 миллионов евро.
— Говорят, ваше восхождение на шахматный Олимп проходило при активном участии Леонида Брежнева?
— По сей день так утверждают, — говорит Анатолий Карпов. — А я, не считая торжественных заседаний, виделся с Генеральным секретарем ЦК КПСС всего дважды! Один раз, когда отмечали его юбилей, и Брежнев принимал делегацию ЦК ВЛКСМ. И второй раз, когда я получал в 1978 году орден Трудового Красного Знамени из рук Леонида Ильича. У Брежнева тогда случился микроинсульт, и награждение устроили даже не для того, чтобы отметить нас, а чтобы показать, что с советским лидером все в порядке. Церемония проходила в скоростном режиме. Меня нашли в Ленинграде и приказали завтра быть в Кремле. Зачем, не объясняют. Говорю: «Не могу. Я по приглашению Шеварднадзе еду в Грузию». Мне резко отвечают: «Нет, надо быть в Кремле. С Шеварднадзе там и встретитесь».
И правда, прихожу в Георгиевский зал, а там все Политбюро и Шеварднадзе тоже. Брежнев пребывал в исключительном настроении. Я был восьмым из девяти награждаемых. Генсек, ткнув меня в грудь пальцем, сказал: «Следя за Багио, мы тут за сердце хватались, а он все под контролем держал».
— Это правда, что Михаил Ботвинник, у которого вы занимались в детстве, считал вас неперспективным шахматистом?
— Больших теоретических знаний у меня, совсем юного шахматиста, не было, а других положительных качеств Ботвинник не обнаружил. Даже заявил, что, дескать, перспектив у 12-летнего Толика нет. Он не знал, что, не имея глубоких знаний, я с детства привык защищать тяжелые позиции, в которые частенько попадал. Стойкость в игре и умение изыскивать неожиданные ресурсы пришли как раз от незнания теории.
Официально в неперспективные я был зачислен в 1972 году. Замечательный шахматист и ученый в этой области Владимир Алексеевич Алаторцев подал тогда на имя председателя Госкомитета по делам физической культуры и спорта докладную записку: дескать, хорошо бы направить Карпова в качестве стажера на матч Спасского с Фишером. Но тот такими мелкими делами не занимался — расписал бумагу заместителю, и он уже наложил резолюцию: «Ввиду отсутствия ближайших перспектив считаю нецелесообразным»…
— Часто вспоминаете детство?
— Детство моему поколению выпало нелегкое. Сестра (Лариса на пять лет меня старше) вообще горя послевоенного хлебнула, а я родился в 1951-м, когда жизнь более-менее начинала налаживаться. Уже не было голода, что-то стало появляться на прилавках. Помню, родители шинковали капусту, а мы с Ларисой сидели и ждали, когда нам перепадет самое вкусное — кочерыжка. Разве что мозг из полых костей, которым удавалось полакомиться на праздники, когда мама варила холодец, нравился мне не меньше.
Отец поступил в Московское высшее техническое училище имени Баумана. Там, на базе одной из самых сильных индустриальных школ, организовали ускоренное обучение: после войны стране нужны были специалисты. Учиться его отправили от завода, поэтому он получал не простую стипендию, а производственную, но и она была невелика. Жить ему приходилось на два города: папа — в Москве, мы — в Златоусте. Мама, у которой на руках было двое детей, не работала. По вечерам что-то на заказ шила. Как отец сам выживал, не знаю, ведь большую часть стипендии он отсылал нам на Урал.
Конечно, когда он вернулся, дела сразу пошли лучше, потому что специалистов такого класса было немного. Папа прошел все ступеньки: был рабочим, мастером, начальником цеха, а потом стал руководителем крупного производства. В 1953-м на отца написали донос. Однажды ночью к нам пришли с обыском. Стали стучать в дверь прикладами. Не поверите, но я помню эти разрезанные штыками подушки, летящий пух, плачущую сестру. И страх! Не знаю, что эти люди у нас искали, но, слава Богу, отца не забрали…
— Ваши матчи с Корчным стали в Советском Союзе делом государственной важности. Как складывались ваши с ним отношения?
— С Беллой, женой Корчного, до последних лет ее жизни у меня сохранялись хорошие отношения. Корчной же при этом вещал из-за рубежа, что с подачи Карпова его семью травят в Советском Союзе. Это все ерунда. Наоборот, когда семье Корчного не дали выехать к нему за границу, я даже убедил Григория Романова, первого секретаря Ленинградского обкома КПСС, что Корчных надо отпустить. Чтобы решить этот вопрос на самом высоком уровне, Романов специально ездил в Москву. Но Андропов, глава КГБ, и Суслов, главный идеолог партии, заняли жесткую позицию: нечего, мол, потворствовать изменнику Родины.
— А что подтолкнуло Корчного попросить политического убежища в Голландии?
— Косвенным пособником бегства Корчного стал… Муамар Каддафи. Когда в 1976-м встал вопрос о странах — кандидатах на проведение Всемирной шахматной олимпиады, никого, кроме Израиля, не оказалось. Тогдашний президент ФИДЕ экс-чемпион мира Макс Эйве дважды опросил делегатов конгресса международной шахматной федерации, будем ли мы проводить олимпиаду в Израиле. Большинство ответили утвердительно, да и советские представители, не получив указаний сверху, тоже согласились. И тут Каддафи заявил, что он готов провести в Ливии контролимпиаду. Эйве преспокойно ответил, что решение уже принято — назад пути нет. Но наше руководство решило поддержать арабских товарищей. Когда я узнал об этом, то стал объяснять в инстанциях: «Как мы будем смотреться у Каддафи, если у нас команда на две трети состоит из лиц еврейской национальности?» Мне сказали: «Мы пошлем в Ливию команду из не евреев». Я в ответ: «Это ваша позиция, но на такую олимпиаду я не поеду».
Однако Корчной всего этого не знал. Он в то время уехал в Голландию на турнир. И там на пресс-конференции его спросили о Каддафи и олимпиаде в Израиле. Корчной взял и ответил, язык у него всегда был длинный: «Без евреев советской команды не может быть, не одному же Карпову выступать!»
Сразу же после пресс-конференции представитель советского посольства отвел Корчного в сторону и так ласково ему сказал: «Вы что, с ума сошли? После такого заявления дисквалификацией не отделаетесь. Вообще станете невыездным». Этот идиот так испугал Корчного, что тот решил в Союз больше не возвращаться.
А что касается матча в Багио, то со мной на Филиппины отправились из Москвы несколько секретных агентов. Их задачей было не допустить подслушивания в особняке, в котором я расположился с командой. Для этого дипломатическим грузом провезли специальную палатку, прослушать которую было невозможно. Но я не мог в ней работать — там было чересчур душно.
— Корчной был для вас трудным соперником?
— Если спросить Корчного о прошлом, он начинает нести всякий бред, вплоть до того, что в 1981 году в итальянском Мерано мы его облучали. По этой причине он якобы не мог оказать достойного сопротивления, поэтому счет был 6:2. На самом же деле тогда я играл уже намного лучше, а он был в достаточно зрелом возрасте и как следует сопротивляться уже не мог.
Часто Корчной вел себя некорректно, выдвигал необоснованные обвинения, во время партии строил гримасы. Привычку гримасничать потом перенял у него Каспаров. Это не всегда приятно, особенно если ты допустил ошибку, а соперник начинает всячески подчеркивать, что ты дал маху. Корчной любил сыграть на публику: мол, смотрите, какой промах допустил Карпов, тоже мне чемпион мира…
— Это правда, что, на одном из матчей, едва наступала ваша очередь делать ход во время игры с Каспаровым, люди, как сейчас говорят, кавказской национальности начинали громко кашлять?
— Один из моих друзей случайно попал на инструктаж болельщиков Каспарова. Им разъясняли, что делать: мол, когда думает Каспаров — молчите, а когда Карпов — можете кашлять. А как было запретить? Отвечали: «Народ простудился».
— Знаменитое противостояние экстрасенсов — доктора Зухаря, помогавшего вам на матче с Корчным, и Тофика Дадашева, позднее написавшего о своих исключительных заслугах в победе Каспарова, отразилось на вас?
— Зухарь рекламировал себя как уникального специалиста, но когда в Багио пришло время действовать, вышел пшик. Профессор «колдовал» надо мной двое суток: первую ночь провел за стеной, а на вторую сказал, что нужен контакт непосредственный и напросился в комнату, где я спал. До пяти утра не мог уснуть. В полшестого сказал ему: «Владимир Петрович, не мучайтесь, давайте я попробую заснуть сам». На следующий день он оправдывался: «Анатолий Евгеньевич, у вас такая крепкая нервная система — мне ее не пробить. Могу научить вас гипнотическому сну и прочим премудростям, но сам ничего сделать не в состоянии».
То, что Дадашев помогал Каспарову, меня не очень волновало. Но решающая партия второго матча, как раз та, которую я не довел до победы и после которой потерял титул, до сих пор перед глазами. Играли мы в Колонном зале, пришел я за две минуты до начала и сразу обратил внимание на одного человека, который сидел в ряду пятом или шестом. У меня была выигрышная позиция, к тому же у Каспарова оставалось мало времени на обдумывание. И в этот момент что-то вдруг надломилось в настрое. Я должен был сыграть решительно, но промедлил и проиграл. Позже Дадашев пришел ко мне извиниться за то, что вмешивался, рассказал о своей помощи Каспарову. Говорил, что пытался действовать положительно на Каспарова. Не знаю, как он там пытался, но то, что неотрывно следил за мною во время партии и сопровождал меня взглядом, это я могу сказать точно.
— На здоровье не жалуетесь?
— Вообще-то я рос болезненным мальчиком. Играл деревянными фигурками в кровати. Так вот и увлекся шахматами. Когда пошли успехи, понял, что для дальнейшего совершенствования необходимо крепкое здоровье. Стал серьезно заниматься спортом — плаванием, теннисом, баскетболом. Помню, когда закончил матч с Виктором Корчным в 1974 году на первенство мира, во мне было 47 килограммов. А когда начинал — 51. До пяти килограммов я терял за матч! Отличавшийся весьма солидными габаритами киевский гроссмейстер Эдуард Гуфельд, когда впервые меня увидел, сказал: «Этому дистрофику чемпионом мира никогда не стать». Потом я стал набирать вес. В 1978 году я уже весил 54 килограмма. В конце концов дошел до 76-ти и решил, что надо остановиться. Набирал по килограмму в год.
Впрочем, у каждого гроссмейстера все по-разному. Например, Борис Спасский испытывал во время состязаний жуткий голод, он ел и ел. А Михаил Ботвинник брал с собой термос с каким-то особым кофе.
Во время матча с Корчным мне готовили специальную питательную смесь на базе йогурта, которой академик Валентин Покровский потчевал и космонавтов во время полетов. К сожалению, после смерти академика рецепт этого калорийного напитка был утерян…
— Вы человек семейный?
— Женат во второй раз. От первого брака у меня замечательный сын Анатолий, он стал крупным специалистом в области компьютерной графики. Дочке Сонечке 11 лет. Ей очень нравится учиться. Она такой интересный ребенок! Мне хочется подольше побыть с ней, а ей — со мной. Но не всегда это удается. Соня мне говорит: «Папа, я тебя давно не видела, я стесняюсь».
Родным со мной тяжело. Я ведь не только шахматами занимаюсь, но и веду активную общественную деятельность, много езжу. Жена Наталья не любит длинные поездки. Неделю еще может выдержать без Москвы, без России, а потом начинает грустить. Сейчас вся надежда на дочку, а поскольку Соня уже в том возрасте, который позволяет путешествовать, мы с ней начинаем познавать мир.
Материал подготовил Дмитрий КОМАРОВ, «ФАКТЫ». Использованы отрывки из автобиографической книги Анатолия Карпова «Сестра моя Каисса», а также интервью шахматиста газете «Бульвар Гордона» и российскому журналу «Итоги».