География жизни и творчества Елены Ваенги необычайно широка: псевдоним по названию сибирской реки, начало карьеры в городе на Неве, всероссийский успех, который пришел к ней в Москве, а в последние годы – многочисленные гастроли за границей – совсем скоро и в Израиле. Да и это интервью было записано, когда популярная певица находилась с концертами в Германии. Но этим она не намерена ограничиваться…
— Я бы с удовольствием съездила в Ирландию. Почему? Честно говоря, сама не знаю. Я еще много где не была. Вот ехала в Германию с какой-то грустью: ни одна страна мира пока что не произвела на меня особого впечатления. С Германией чуда тоже не случилось. Хотя Нюрнберг, например, потряс своей красотой.
— Полтора года гастролей в режиме нон-стоп – это счастье, которого вы так долго ждали?
— Это тяжелый труд. Если кто-то думает, что гастроли – это увеселительная поездка, то он гарантированно разочаруется. Понедельник – концерт, вторник – переезд, среда – концерт и так далее, месяц за месяцем. Лично я даже уже перестала смотреть в календарь. А насчет гастролей – это как многомесячное плавание. Никто не спрашивает моряков – зачем вы это делаете? Просто у них такая работа. Мой дед Василий Семенович, кстати, был подводником, а другой – главным бухгалтером на одном из питерских заводов, на котором проработал четыре десятилетия. Если ты любишь свою работу, если у тебя есть к ней призвание, то ты не ощущаешь хода времени, а на нелюбимой работе два часа покажутся каторгой.
Счастье дается человеку в определенный, положенный момент. И я рада тому, что известность ко мне пришла не в 22 года, когда я училась в институте, и не в 28, когда я получала театральное образование, а несколько позже. Да и вообще – в России меня узнали, только когда меня узнала Москва. В Санкт-Петербурге же мои песни знали гораздо раньше, и питерцы нередко иронично улыбаются, когда им говорят жители других городов: «А мы недавно открыли для себя Елену Ваенгу», отвечая: «А мы на ее концерты в зал «Октябрьский» уже лет пять регулярно ходим». Телевидение дало возможность показать себя всей России, миру. Приглашают петь не только в Америку, Австралию, Израиль. Недавно даже во Вьетнам пригласили приехать с концертами.
— Что появилось в вашей жизни в последние годы, чего не было в ней раньше?
— В моем коллективе появилось больше профессиональных музыкантов. Я все больше и больше узнаю о музыке, как бы это парадоксально не звучало. По моему мнению, музыке вообще нужно учиться всегда. Стало ли больше проблем? Не думаю. Проблемы, в общем-то, были всегда в плане общения, поскольку я по натуре – лидер, собственник. Потери тоже имели место: правды ради сказать, не я потеряла некоторых членов своего коллектива, а они потеряли свою работу из-за известных пристрастий, которые оказались сильнее, чем любовь к музыке.
Я ни о чем прошедшим за последние года два не жалею, собой довольна. Конечно, обидно когда пишут и говорят «Ваенга – это плохо». Но, как показывает жизнь, это люди, которые ни разу не были на моих концертах и вообще не имеют представления, как и о чем я пою. Я думаю, что это просто люди, которые хотят выделиться на общем фоне. Я вовсе не призываю всех меня любить, но считаю, что честнее не отрицать, а признать, что просто не знаком со мной и моим творчеством или предпочитаешь другие музыкальные стили и направления.
Кстати, а можно мне впервые в жизни вопрос журналисту задать? Вот все меня называют явлением. Почему все так думают? Что такое явление? Почему Пугачеву никогда не называли явлением, а ведь она талантливее меня в сто раз! Она в моем возрасте собирала аудитории по 100 тысяч человек, я пока собираю по десять…
— Явление – это появление чего-то нового, необычного, отличного от привычного, устоявшегося…
— Тогда в чем моя отличность? Мне лично нравится творчество Леонида Агутина, Пелагеи, группы «Джанга», но я не рассуждаю на тему, чем они отличаются друг от друга или от меня!
— Явление – это еще и событие, появление, образ, аккорд, которые задели чувствительные струны души. Вы побывали в разных городах той же Германии, и только в Нюрнберге вам показалось хорошо и уютно. А, казалось бы, в каждом городе все те же дома, улочки, кафе… Так и с музыкой – диск одного исполнителя можно прослушать и отложить в сторону, а песни другого слушать целыми днями.
— Тогда я поняла: если я – явление, то на нашей эстраде сегодня все очень плохо, тотальная проблема с певцами, музыкой. Где они – Анна Герман, Алла Пугачева, Иосиф Кобзон, где величины, равные им? Где величины, равные Тине Тернер и Майклу Джексону? Я? Я – на правильном направлении, но в самом начале пути, только начала и не равняю себя с такими мэтрами. Понимаю это, но, не скрою, хвалю себя – молодец, трудяга, умница. И если российской эстраде нравится существовать в том виде, в котором она существует сегодня, то бог ей судья. Я не знаю, как лечить тяжелые болезни…
— Быть может, и не стоит ориентироваться на кого бы то ни было, сравнивать себя с кем-то и тем более кого-то лечить?
— Но ведь это же моя страна! Это мой народ! Как же я не могу переживать? Забыли свои корни, свою национальную музыку, фольклор, и это может привести к краху.
— А как же тогда профессор Преображенский, который говорил о невозможности одновременного подметания трамвайных путей и заботы о судьбах испанских оборванцев?
— Ну я же не мету трамвайные пути… И, надеюсь, многое меняю своим трудом, своим творчеством и стараюсь на своем примере показать так, как должно быть. Вот есть некоторые талантливые певицы – голосище – я в жизни так не спою, а исполняют какую-то чушь, не заботясь ни о словах, ни о музыке, ни о инструментах. Нельзя петь под компьютер! Жаль, что пока что нет времени заняться продюсированием.
— Попав на голубой экран, в современной России человек автоматически переселяется в мир гламура и становится экспертом чуть ли не во всех вопросах, мелькая в большинстве телепрограмм?
— Обратите внимание, что я при всем своем уважении к той же Тине Канделаки, не принимаю приглашений участвовать в ее программах. Потому что не понимаю – а о чем со мной кроме музыки можно разговаривать. Политика и я? Это невозможно. Если же меня спрашивают о чем-то другом (а спрашивают и о политике, и об экономике, и о межнациональных вопросах), то я наслаждаюсь свободой слова, одним из атрибутов которой является ответ «я не хочу говорить на эту тему». Не все этим атрибутом пользуются. Так же и мир гламура: в него, как и в помойку, можно ступить, а можно и не попадать – выбор исключительно за вами.
У меня особый зритель – 99 процентов поклонников и 1 процент фанатов, плюс считанные единицы тех, кто приходит посмотреть на меня, ожидая увидеть что-нибудь вроде номера с говорящей собачкой. Фанату важен сам факт появления чего-то нового на сцене, а поклоннику важно творчество, песни, поэтому фанат никогда не принесет на сцену того, что дарят поклонники, и к чему я отношусь с трепетом и нежностью – собственноручно связанные носочки, нарисованные открытки, баночки с разносолами и вареньем. Хотела бы я посмотреть на реакцию Бритни Спирс, когда бы ей вручили вязаные носки…
Я не вижу ничего плохого в том, что публичная личность в очередной раз засветилась на телеэкране. В этом случае ее просто узнают еще больше людей. Плохо, если эта личность скажет или покажет что-то не то. Телевизор – как лакмусовая бумажка, причем неожиданной индикацией любви, переходящей в ненависть. Вот у меня была одна поклонница, которая мечтала, чтобы меня хоть раз показали на ТВ. Как только это произошло, спустя три года, она возненавидела меня: «Зазвездились вы, Лена, вас показывают каждый день». Что я плохого сделала? Я ведь, в отличие от ее отношения ко мне, не изменилась! Даже, быть может, стала лучше…