В прямом эфире популярной российской программы обладатель премии Муз-ТВ-2011 откровенно рассказал о том, как ему удалось добиться успеха
Дима Билан появился в студии популярной программы «Временно доступен» (российский телеканал ТВЦ) в белой шляпе, которая оставалась на нем на протяжении всей беседы. «Надо лоску добавить»,- с иронией объяснил он наличие головного убора ведущим Дмитрию Диброву и Дмитрию Губину. Поводом для приглашения Билана стало присуждение ему в июне премии телеканала «Муз-ТВ» в номинации «Лучший исполнитель года». Пил Дима колу, от чая отказался, хотя время от времени вертел пустую чашку с блюдцем, которая стояла перед ним. Еще один характерный штрих — iPhone. Телефон звонил каждые две-три минуты. Или раздавался сигнал о принятом сообщении. «Вы же сами говорите, что у вас единственная программа, где мобильный не нужно выключать», — как бы извиняясь, сказал певец. Сначала он старался не смотреть, кто ему звонит или пишет, но под конец передачи не выдержал и «листал» пальцем принятые сообщения. Порой возникало ощущение, что Дима нервничает и использует телефон как четки, пытаясь занять себя и успокоиться. Вопросы действительно были неудобные, а врать или кокетничать Билану не хотелось.
— Дима, история Золушки или Фроси Бурлаковой в советском фильме «Приходите завтра» почему-то всегда женская история. История женского успеха. В ней все понятно. Успех Золушки в том, что она стала принцессой. А в чем, по-вашему, заключается мужской успех?
— Успех мужчины, как и любого человека, в движении. Движение — не только успех, но и смысл жизни. Я говорю сейчас не только о физическом понятии. Движение — это еще и делать своих близких счастливыми, думать и заботиться о семье. А у меня семья большая. Две сестры. Старшей 30 лет, младшей — 15. Родители, которые, слава Богу, не в разводе. Есть еще родственники. Для них я стараюсь, о них забочусь, чувствую ответственность за них. Например, за младшую сестру, которую собираюсь отправить учиться за границу после девятого класса. Все это время я ее поддерживал.
Есть чувство ответственности и перед родителями. Каждый раз, приезжая домой, понимаю, что у них есть ко мне много вопросов. Они нервничают, и мне приходится объяснять, что не все услышанное или прочитанное обо мне правда. Объясняю, что к чему. Это самое важное для меня. Во всяком случае, пока. А что касается пресловутых трех главных вещей, которые мужчина якобы должен сделать в жизни — посадить дерево, родить ребенка, построить дом… Не знаю, дом я уже построил, и не один. Еще в 14 лет. Вместе с отцом и дядей. Сам клал кирпичи, расшивку делал. И летом во время каникул ездил с шабашниками по стройкам. Старался заработать, чтобы помочь родителям. Это было жуткое время. Приватизация, деньги обесценились. Когда мы продали квартиру, оказалось, что денег, полученных за нее, хватает только на видеомагнитофон… У нас порой не за что было картошки купить.
— Дима, что, действительно денег в семье не было?
— Совершенно. Был период, совсем плохо приходилось. Когда мы переехали из Набережных Челнов в Майский в Кабардино-Балкарии. Мой папа был инженером на КаМАЗе. И там с ним считались. Он хороший специалист. А на новом месте все пошло не так. Родители действительно купили видеомагнитофон за деньги, вырученные за проданную в Набережных Челнах квартиру. Зато я был самый крутой на нашей улице.
— Расскажите, что значило быть крутым 15 лет назад в Майском?
— Прежде всего, когда родители не бегают за тобой по улице и позволяют делать все, что хочешь. Это значит, что они тебе полностью доверяют. В 15 лет я мог сесть на электричку и поехать куда-нибудь с друзьями, главное — поставить родителей в известность.
— И отпускали?
— Да. Они знали, что никаких глупостей не натворю. Я был занят максимально. Ходил на дзюдо, в музыкальную школу, в эстрадную студию. Еще на рэп. Я мог попросить родителей купить мне на последние деньги кроссовки. Главным стимулом и смыслом дальнейшего своего развития я видел возможность вернуть им все, за что был обязан.
— Говорят, чтобы стать нормальным человеком, нужно что-то сильно ненавидеть, скажем, уже в восьмом классе. Мы, например, ненавидели все советское, потому и увлекались музыкой «Deep Purple». Наши старшие братья по той же причине преклонялись перед «Beatles». А что было у вас? В твоем восьмом классе «совка» уже не было.
— Я достаточно рано стал выделяться, как сейчас говорят, в тусовке. Не пил пиво, не курил. Занимался музыкой. В Кабардино-Балкарии подобное поведение подростков вызывало смех, презрение. «О, музыкант идет!» — кричали мне в спину. И во мне постепенно росли два чувства — некой обособленности и злости. Какому мальчишке понравится быть объектом насмешек? Но злость заставляла меня заниматься музыкой еще упорнее. А потом злость прошла. Ситуация даже стала меня забавлять. Думал, смейтесь, ребята, посмотрим, что с нами будет дальше. И сейчас я в каком-то смысле им благодарен. Ни к кому из тех, кто смеялся надо мной, не испытываю ненависти. Порой мне кажется, что я могу пощупать энергию, особенно, негативную. Если начну вспоминать что-то плохое из своего прошлого, буду разрушать себя по частям.
— А когда стало ясно, что «пыльный маленький город», как пел Вертинский, для вас мал?
— Знаете, это неправильно. Там ведь много и хорошего. В Кабардино-Балкарии культура выше, чем в мегаполисе. Я говорю о традициях, уважении к старшим. В большом городе все смешалось, непонятно, что происходит. Здесь вы не найдете и десятка человек с одинаковым мнением. И считается, что это замечательно. Но ведь это одновременно разрушает и наше общество. Мне так кажется, по крайней мере. Но вы правы, там было маловато места, чтобы себя реализовать. Не могу сказать, что в свои 29 лет я реализовался максимально, но в Москве, конечно, возможностей для этого больше.
— Дима, вы же окончили Гнесинку (Государственное музыкальное училище им. Гнесиных в Москве.— Ред.), так?
— Да, по классу академического вокала.
— Почему же пошли в «попсу»? Ведь наверняка, поступая в такое училище, думали о другой музыке? Мечтали о славе Магомаева, Сличенко…
— Не думаю. Я с детства принимал участие в разных конкурсах и пел разные песни. И видел себя тогда скорее на эстраде. Между прочим, благодаря одному из таких конкурсов я познакомился с девочкой из Москвы. Ей тогда было 14 лет. И ее родители, замечательные люди, очень помогли мне. Они позвонили и сказали: «Дима, приезжай к нам». Оплатили мне дорогу до Москвы. Я долгое время жил в этой семье совершенно бесплатно. Если бы не Просины, не знаю, что бы у меня получилось.
— Вы сказали: Дима. Как это? Вы ведь тогда под своим настоящим именем жили. Вы же Виктор Николаевич Белан.
— Да, но мне еще в школе хотелось, чтобы меня звали Димой. Как деда. Я его очень любил. Кроме того, это была какая-то внутренняя необходимость. Чтобы забыть излишне скромного Виктора, ощутить кого-то, более уверенного, раскрепощенного. Наивный Виктор всегда думал, что ему кто-то поможет, поддержит. А Дима знал, что рассчитывать нужно прежде всего на самого себя. Единственный, кто меня всегда мог осадить, приземлить, — это мой отец. Он и сейчас негативно относится к тому, чем я занимаюсь. «Что это за профессия? Это же вилами по воде! Хрень какая-то!» — говорит. И самое интересное — я с ним согласен. На концертах часто говорю зрителям, что певец — эфемерная профессия. Поэтому не отношусь к ней серьезно. Но представить себя кем-то другим не могу. Даже вспоминая свои увлечения в детстве. Но пойти по стопам отца, став инженером, не могу. Исключено, я в математике ничего не смыслю.
— А что было по математике в школе? Какая оценка?
— Четверку натянули. Как сейчас помню свои мучения. Сидим с сестрой, делаем уроки. Я весь в слезах. А у нее по математике всегда отлично. Она все понимала, я же сидел и не мог понять, как это: «А в квадрате равно АС». Вообще не врубался, что это такое. И отец орал на меня: «Да ты тупой!» Зато у меня уже тогда получалось зажигать в людях эмоции.
— Эмоции? Но это ведь не всем дано. Как впервые почувствовали это и когда?
— В классе втором или третьем. На уроке. Сидим, что-то пишем. Пою себе под нос и вдруг ловлю себя на мысли, что я уже секунд 20 пою, а в классе тишина — все слушают. Мне так стыдно стало сначала. А потом интересно, как мне это удалось? Чуть старше стал, повторилось все, но уже в актовом зале, где почти вся школа собралась. И действовал я практически осознанно — влез на стул и запел. И снова тишина вокруг, все слушают. До 13 лет я испытывал кайф от выступлений своих. Затем началась внутренняя перестройка. Я стал бояться сцены. Так продолжалось лет до 15-ти.
— Знаете, Дима, а я помню, как Юрий Шмильевич Айзеншпис, ваш первый продюсер, водил вас по московским ночным клубам, дискотекам и говорил своим знакомым: «Это Дима Билан! Запомните это имя! Вы его еще услышите». Как вам работалось с ним?
— До сих пор, хотя его уже нет с нами (Юрий Айзеншпис умер 20 сентября 2005 года.- Ред.), с величайшим уважением отношусь к нему. Но тогда мне казалось, что вот эти его настойчивость и прямолинейность не помогают мне, а наоборот, мешают. Он так всех доставал, чтобы меня записали в студии или включили в какой-то концерт, что одно только мое имя вызывало у всех раздражение, неприязнь. Позже все изменилось. Юрий Шмильевич стал для меня не просто продюсером, а кем-то больше, вторым отцом. Это случилось под Новый год. Я работал с одной песней. Ее снимали для восьми шоу, и она меня изрядно достала. И вот на съемках последнего концерта кто-то из зала бросил в меня пачкой сигарет, когда я пел. Айзеншпис заметил этого человека, тут же подскочил к нему и принялся мутузить.
— Какие Юрины уроки можете сейчас вспомнить?
— Не нужно доверять, кому хочется. Нельзя рассказывать о своих планах. Казалось, кого они могут заинтересовать? На самом деле, скажешь кому-то, а завтра уже сняли историю про то, что ты рассказал. Но главный урок, пожалуй, другой. Был момент, когда я очень сильно был влюблен. Полтора года с ума сходил по девушке. А мы как раз подписали документы всякие с Айзеншписом. Контракт на энное количество лет. Я же из-за любви поставил под сомнение свою профессию, карьеру. Были гулянки по всей Москве, по клубам ночным. Всякие истории… Однажды меня три дня искали, не могли найти. Я был, конечно, с Лялей. Привет ей. Она сейчас в Лондоне живет. У меня была презентация, Ляля пришла, а Юрий Шмильевич ее выгнал. Это был для меня шок.
— Он сказал вам, что девушка мешает?
— Да. У нас состоялся разговор. Я и до этого неоднократно хлопал дверью, грозился уйти. В тот раз был ближе всего к тому, чтобы так поступить. И он не стал бы меня удерживать силой. Он напомнил о том, как долго я шел к исполнению своей мечты. «Ты можешь уйти сейчас, но твое желание будет пожирать тебя изнутри!» — сказал Айзеншпис.
— Он вам достаточно жестко показал, что работа, карьера важнее любви? И вы с ним согласны?
— Вы знаете, да, согласен. С Лялей мы в итоге расстались. И не потому, что так было нужно. Это уже другая история. В наших отношениях наступил эмоциональный финиш. Теперь мы хорошие друзья. Я понимаю, что для меня важнее всего музыка, то, чем занимаюсь.
— Откуда песни берете?
— К своему творчеству отношусь очень выборочно. То, что пою, можно по-разному воспринимать, но, поверьте, в каждой песне, которую исполняю, есть часть (и большая) моей души. Немного пишу сам — музыку и слова. Но пока не готов выкладывать это для всеобщего пользования. А в общем ищу компромисс между своими ощущениями, тем, что предлагают авторы, и выбранным стилем. Первую песню, которую мы с Айзеншписом отобрали (»Бум»), написал Дима Ковальский. Потом мы с ним поссорились. Сейчас снова работаем вместе. А клип «Бум» снял Федор Бондарчук. Он потом много клипов на мои песни делал.
— Дима, вы произнесли слово «компромисс». Скажите, а если наступит такой момент, когда у вас все будет, буквально все, и не придется идти на компромисс, что станете делать? Каким будет тогда Дима Билан?
— Знаете, у меня уже было такое ощущение, что я получил sms от Бога. Когда на каждом углу меня узнавали, сотрудники ГАИ честь отдавали.
— Это после победы на «Евровидении»?
— Да. И я расслабился. Начал разлагаться, если хотите. К какой высоте мне еще нужно стремиться? Я ведь уже все доказал. Но потом все-таки раздался щелчок. Я встряхнулся и сумел приземлиться. А то ведь появилось ощущение, что не мир двигает мной, а я им.
— И кто же вас вывел из этого состояния? Нынешний продюсер Яна Рудковская дала битой по голове, что ли?
— Какая бита?! О чем вы? У нас с Яной совершенно иные отношения. После смерти Юрия Айзеншписа меня все продюсеры звали. Хотели со мной работать. Знаете, почему я пошел к Рудковской и ее тогдашнему мужу Виктору Батурину (брат Елены Батуриной, жены бывшего мэра Москвы Юрия Лужкова. — Ред.)? Когда мы начали переговоры, я услышал от них: не будет никакого контракта! Никаких сроков.
— Яна была у нас в гостях примерно полгода назад. Она рассказывала, что вам пришлось судиться.
— Да, сначала мы судились с вдовой Айзеншписа Еленой Ковригиной. Она хотела, чтобы я продолжал работать на нее. В противном случае требовала сменить сценическое имя. Мы выиграли, и в 2008 году я взял псевдоним Дима Билан в качестве официального имени. А Рудковской я благодарен за ее светлое ощущение жизни. Это удивительное качество, которое помогает творческим людям. Моя мама такая. Отец всегда приземлял, а мама, наоборот, окрыляла. Она чувствует, откуда исходит свет, и подсказывает мне.
— Дима, а когда вы в последний раз плакали?
— Не знаю, дайте подумать. Когда смотрел фильм «Большие надежды». Там в конце героиня выбегает на улицу и целуется с героем под дождем. И музыка такая классная. Может, это и глупость, но очень человечная. В такие моменты мне всегда хочется плакать.
— Можете назвать самую жестокую вещь, которая случилась с вами в Москве?
— Была одна встреча, после которой мне захотелось собрать чемодан и уехать куда-нибудь очень далеко. Причем эта мысль не покидает меня по сей день. Это тот самый параллельный мир, о котором я уже говорил вначале.
— А что за встреча?
— Она связана с попытками забрать мое имя. Я никогда не понимал и не мог поверить, что такое вообще возможно. После этой встречи мне стало так плохо, что чуть сознание не потерял. У меня тогда было два охранника. Повсюду со мной ходили. Время тревожное было. Так вот, один из них едва успел меня подхватить, иначе упал бы.
— Это кто был — Батурин?
— Да. Если с Яной сотрудничество получилось великолепное, то с Виктором Николаевичем — не очень. В 2006 году, когда мне обязательно нужно было ехать в тур по Европе перед первым конкурсом «Евровидения», в котором я участвовал, Батурин был против. Он прямо сказал, что я никуда не поеду. Мне пришлось даже звонить Иосифу Давыдовичу Кобзону, чтобы он рассказал Виктору Николаевичу, как это важно.
— Кобзон вам помогал?
— Неоднократно. Вообще, моя жизнь вокруг него почему-то крутится. Свой первый диплом за участие в детском музыкальном конкурсе в 1999 году я получил из его рук. Диплом об окончании Гнесинки Кобзон мне тоже вручал. Он же сам ее заканчивал.
— Скажите, а когда вас достают по-настоящему, залазят в душу, в штаны, в постель, как от этого спасаетесь?
— Уезжаю.
— Куда?
— Куда глаза глядят. Сажусь за руль и еду.
— Уезжаете один?
— Да. Недавно вот съездил в Воронеж. Шесть часов находился за рулем. Это туда. А потом назад.
— В Воронеже что делали?
— Сходил на рынок. Купил себе каких-то приправ, посмотрел, чем вообще торгуют. Затем сел в машину и приехал обратно в Москву…
Подготовила Наталия ТЕРЕХ, «ФАКТЫ»