50 лет назад, 2 июля 1961 года, в Киеве создали Институт сверхтвердых материалов. Воспоминаниями об этом делится заместитель завотделом института Василий Житнецкий.
В середине 60-х годов прошлого столетия Куреневка была околицей Киева. Здесь, в частном секторе, весной цвели сады, летом поспевали помидоры, а осенью наливался соком виноград. В конце улицы Вербовой начинались заливные луга, где мирно паслись коровы. Единственным промышленным объектом района был производивший спортинвентарь завод «Спорт». Его территорию и облюбовал под свое закрытое предприятие начальник «Укртвердосплава» Валентин Николаевич Бакуль. После расширения учреждения бывшая улица Вербовая стала главной аллеей Института сверхтвердых материалов.
К созданию института алмазов, как в народе называют Институт сверхтвердых материалов, приложил руку и Василий Житнецкий. Василий Иванович рассказал корреспонденту «ФАКТОВ», как в 1961 году ему, ученику заведующего лабораторией Алексея Прихны, удалось заинтересовать Никиту Хрущева широкомасштабным производством синтетических алмазов.
— В 1961 году по нашему конструкторскому бюро распространилась новость: к нам едет Никита Сергеевич Хрущев, — вспоминает заместитель заведующего отделом Института сверхтвердых материалов НАН Украины Василий Житнецкий. — Таким высоким гостям обязательно показывали, как синтезируют алмазы. Я тогда был учеником заведующего лабораторией Алексея Иосифовича Прихны и участвовал в демонстрации этого процесса.
К приезду Хрущева мы готовились неделю: убирали лабораторию, драили полы, в последнюю ночь отмывали спиртом пятна масла на метлахской плитке. Установили новый пресс усилием 500 тонн, провели на нем десятки проб — синтез шел прекрасно, без единого взрыва!
На Куреневку Никита Сергеевич приехал на черной «Чайке». За ней следовали черные «Волги» и милицейские машины. Московского гостя сопровождал секретарь Киевского горкома партии Василий Дрозденко. Экскурсию для Хрущева проводили начальник нашего бюро Валентин Бакуль и Алексей Прихна. Зашли в лабораторию, где у меня все было подготовлено к синтезу.
Никиту Сергеевича усадили возле стола, на котором стояла банка с алмазами. Валентин Бакуль начал рассказывать историю и технологию получения синтетических алмазов, а Хрушев сидит с полузакрытыми глазами, закинув ногу на ногу, и медленно общипывает изношенную микропору с подошвы, бросая ее на пол. Я глазам своим не поверил: первый секретарь ЦК КПСС — и в туфлях за 7 рублей (я носил точно такие же)! К тому же еще и мусорит на чистый пол!
Валентин Николаевич закончил объяснение. Стоит, ждет. Возникла неловкая пауза. Наконец Никита Сергеевич медленно встал и спросил: «Что дальше?» Я начал демонстрировать синтез на установке усилием 300 тонн. Процесс шел нормально. Включил 500-тонный пресс, и вдруг при нагреве произошел взрыв смеси в контейнере. Звук — как от выстрела из пушки. От испуга Никиту Сергеевича передернуло. Двое охранников у двери невольно присели и запустили руки в карманы брюк. Правда, почти сразу выровнялись, как будто ничего не произошло.
Надо отдать должное Хрущеву: он быстро пришел в себя. Все-таки фронтовик и был, видимо, не робкого десятка. Даже пошутил: «Это вы специально подстроили, чтобы показать, как непросто делать алмазы?!» Взял Валентина Бакуля под руку, подвел к столу и попросил повторить рассказ. Валентин Николаевич закончил информацию фразой: «Использование алмазного инструмента в военной промышленности США повышает ее мощь вдвое».
Услышав эти слова, Хрущев внимательно посмотрел на Бакуля, похлопал его по спине и уточнил: «Это правда?» «Правда», — ответил Валентин Николаевич. Хрущев начал задавать вопросы. Причем весьма толковые и технически грамотные в отличие от других руководителей всевозможных рангов, которым я тоже показывал синтез. Бакуль подробно отвечал. Под конец встречи Никита Сергеевич засуетился и быстро уехал. Я ожидал, что меня тут же уволят за то, что напугал главу государства.
— Уволить — не уволили, но, наверное, пожурили…
— Наоборот, Валентин Николаевич поблагодарил: «Спасибо, что вовремя разбудили Хрущева своим взрывом. Последствия этого будут грандиозными и приятными».
Валентин Бакуль уже побывал на совещании в ЦК Компартии Украины, где Никита Хрущев дал команду правительству выделить средства и лучшую строительную организацию для сооружения на Куреневке Института сверхтвердых материалов и соответствующей инфраструктуры: жилых домов для сотрудников, магазинов, детсадов, школ и так далее. Квартал напротив института, между улицами Автозаводской и Вышгородской, отвели под наш городок. Закрытый проект реализовывался под грифом «Секретно». Частные дома по улице Вербовой снесли, институт построили, а остальное из задуманного не успели — Хрущева сняли.
— А как вы оказались в команде Валентина Бакуля?
— Случайно. В 1960 году после окончания школы в селе Пятигоры на Киевщине мой друг и одноклассник Игорь Белоусов, как и я, не поступил в КПИ, и его, по договоренности с Валентином Николаевичем Бакулем, должны были принять на работу в Центральное конструкторско-технологическое бюро (ЦКТБ) твердосплавного инструмента. Бабушка Игоря настояла, чтобы вместе с внуком взяли и меня — как более приспособленного к жизни.
Посмотрев мой аттестат почти отличника и характеристики из школы, райкома комсомола и райкома партии (я был секретарем комсомольской организации лучшей в районе школы), Валентин Николаевич удивился и спросил: «Все здесь написанное правда?» Игорь подтвердил. «Ладно, принимаю на работу подсобником на стройку. Проявишь себя положительно, пойдешь учеником на любую специальность, которую выберешь».
Нам с Игорем приходилось работать по две, а потом и по три смены подряд. Несколько недель мы приходили на территорию строительства в понедельник к 8.00 и уходили в субботу в 15.00.
Спустя три месяца Валентин Николаевич дал нам задание: для будущей выставки освободить подвал одного из корпусов от строительного мусора, выбить в стенах ниши для системы отопления и сделать цементную стяжку пола. Директор опытного завода твердосплавного инструмента Набока прикинул, что бригаде из пяти строителей этой работы хватит на три месяца. А мы вдвоем с другом управились за 30 дней. И Валентин Николаевич выполнил свое обещание: «Выбирайте, в какой цех пойдете учениками». Игорь молчал, а я сказал: «Хочу в лабораторию к Прихне, делать алмазы».
Валентин Николаевич вскочил с кресла и с криком: «Кто тебе сказал про алмазы? Это совершенно секретная тема, государственная тайна!» начал меня допрашивать. Я сначала оторопел, но потом собрался с духом и объяснил: «Несколько месяцев назад в газете «Известия» прочел заметку о том, что американские ученые при помощи высокого давления и температуры превратили графит в алмаз. А недавно Прихна попросил нас помочь поднять тяжелый трансформатор. В комнате я увидел, как сотрудник снаряжает какую-то фитюльку графитом. Установка была почти собрана: мощный пресс, манометр на 2500 атмосфер и понижающий трансформатор, который мы установили. Сопоставив увиденное в лаборатории с заметкой в газете, я понял, чем здесь занимаются».
После моих слов Бакуль облегченно вздохнул и позвонил Прихне: «Иди, забирай двоих умников. Они уже все знают!»
— Секретность больше не нарушали?
— Боже упаси! Нам категорически запрещалось произносить слово «алмаз». Мы называли его «вишневая косточка». Даже наши родные не знали, чем мы занимаемся.
Как-то я приехал к родителям в Пятигоры, а они спрашивают: «Что ты в Киеве натворил? Целую неделю люди в штатском поднимали архивы, уточняли родословную». Племянник моей матери председательствовал в сельсовете и все им рассказал. Родители очень испугались, но я их успокоил: «Работа у меня такая. Наверное, проверяют».
Опытный завод работал на одной территории с другими лабораториями, но никто из их сотрудников не знал, чем занимаются в нашем бюро, огражденном высоким забором. Одно из подразделений, шестое, для секретности названное лабораторией испытания твердых сплавов, занималось синтезом алмазов. Там и трудились мы с другом. Перед ЦКТБ поставили ответственное задание — к концу 1961 года разработать опытно-промышленную технологию синтеза и получить две тысячи карат алмазов.
Валентин Николаевич Бакуль поступил мудро, соединив в небольшом коллективе опытных инженеров и дерзкую молодежь. Первые конструировали оригинальные установки и приспособления, а вторые, не зная, что так делать нельзя, предлагали простые, но весьма эффективные ноу-хау.
Начав с десяти пресс-спеканий в смену, через неделю мы довели их количество до 60-70. Это был предел возможности имеющейся установки. Со временем, после ее модернизации, я установил личный рекорд — 1200 пресс-спеканий за смену. По итогам месяца победитель соревнования получал премию 50 рублей.
— На что потратили премиальные деньги?
— Двух премий хватило на костюм за 70 рублей и наручные часы Московского часового завода. Тогда 100 рублей считались приличными деньгами… Зарплата лаборанта составляла 69 рублей, а самую большую премию я получил за выполнение правительственного задания — 160 рублей.
Жаль, премии давали недолго, всего три-четыре месяца. Потом начальство поняло: опытно-промышленная технология и необходимое оборудование для синтеза уже есть. С их помощью мы получили за месяц более двух тысяч карат алмазов.
Дирекция и партком отправили ХХII съезду КПСС рапорт о досрочном выполнении задания партии. Телеграмму зачитали прямо в Кремлевском дворце съездов.
На следующий день идем на работу, а сотрудники бюро и опытного завода не дают нам проходу: «Ах вы, секретчики! Алмазы получаете, а нам говорите, что испытываете изделия из твердого сплава…» и тому подобное. От проходной до лаборатории я шел около часа, потому что каждый останавливал, пожимал руку и сообщал, что наша тайна раскрыта. После этого к нам началось паломничество руководителей Украины и СССР.
— А президент США Ричард Никсон во время визита в Киев в 1972 году отказался от экскурсии в ваш институт…
— Президентская служба безопасности осмотрела все подъезды к институту и осталась недовольна железнодорожной насыпью, проходившей в десятках метров от нашей проходной. У телохранителей насыпь ассоциировалась с убийством Кеннеди. Тогда в Далласе один выстрел был произведен из окна здания, а остальные, смертельные, именно с насыпи. Поэтому охрана запретила президенту посещение нашего института.
Кстати, вспомнил о визите в наш институт председателя КГБ УССР Виталия Федорчука. Как раз перед его приездом на автоматической установке стал барахлить микровыключатель: срабатывал через два раза на третий. Ремонтировать его было некогда, и я незаметно нажал кнопку два раза, чтобы на третий она сработала. Не успел убрать палец, как установка усилием в несколько сот килограммов прижала его к транспортной ленте. Рядом стоят Федорчук и Бакуль, разговаривают. Посмотрели синтез и ушли, а я с раздавленным пальцем отправился в поликлинику. Возвращаюсь на рабочее место, а мне передают: «Срочно к Бакулю!»
Захожу, держа руку за спиной. Валентин Николаевич говорит: «Покажи! Я ничего не заметил. Когда пришли в кабинет, председатель КГБ сказал: «Ну и сотрудники у вас! Ему раздавило палец, кровь хлещет, а он 30 секунд терпел, но виду не подал. Только шея покраснела. Мне бы таких!»