Невестка погибшей 31 августа 1986 года на пароходе «Адмирал Нахимов» киевлянки Надежды Алхимовой рассказывает «ФАКТАМ» подробности трагедии, случившейся ровно 25 лет назад в море под Новороссийском
Эта новость потрясла весь Советский Союз. В 23 часа 20 минут в сверкающий огнями белоснежный круизный лайнер «Адмирал Нахимов», выходивший из Цемесской бухты возле Новороссийска, неожиданно врезался огромный теплоход-сухогруз «Петр Васев». В пробитую в борту «Нахимова» гигантскую брешь хлынула вода. Через семь минут пароход (на борту, согласно официальным данным, находились 346 членов экипажа и 897 пассажиров) затонул. Погибли 423 человека. Среди них — и пожилая киевлянка Надежда Сиченко-Алхимова.
Ее невестка биолог Елена Алхимова в те дни вместе с покойным ныне мужем провела в Новороссийске почти полмесяца, ожидая, пока водолазы найдут тело свекрови…
— Круиз свекрови для нас с мужем стал полной неожиданностью, — рассказывает Елена Георгиевна. — К тому времени Надежде Николаевне исполнилось 65 лет. Прошла всю войну медсестрой, затем военфельдшером. В составе войск 5-й ударной армии лейтенант Надежда Сиченко (это ее девичья фамилия) дошла до Берлина. За спасение сотен раненых была награждена боевыми орденами и медалями.
В конце августа она уехала на встречу ветеранов в Одессу. Обещала позвонить, когда узнает, в какой гостинице поселят ветеранов.
В те дни мы вернулись в Киев из Тбилиси, где гостили у знакомых. А звонков все не было. Муж Юра волновался. И вот вечером первого сентября в новостях услышали сообщение, что затонул «Нахимов», есть жертвы. Но ни сном, ни духом не ведаем… Вдруг позвонила подруга свекрови из совета ветеранов: «Там же, на «Нахимове», была Надя!..» «Постойте, на каком «Нахимове»? — удивились мы. — Она ведь в Одессе!» «Правильно, — говорит. — Перед отплытием из Одессы Надя позвонила и поделилась радостью: местная власть сделала нескольким ветеранам сюрприз — подарила бесплатные путевки в круиз вдоль побережья Крыма и Северного Кавказа». Пароход должен был 5 сентября вернуться в Одессу.
А от свекрови по-прежнему никаких вестей не было. Мы поняли, что надо лететь. Утром бросились в авиакассу — билетов нет. Знакомые по блату помогли достать билеты на рейс до Анапы. В Новороссийске мы прямо с вокзала поехали к холодильникам — импровизированному моргу, куда привозили тела погибших. Картина, конечно… У некоторых были оторваны руки, ноги…
В горисполкоме нам показали списки спасенных. Фамилии свекрови мы не нашли. Тут же находились закутанные в пледы спасенные. Мы расспрашивали их о Надежде Николаевне. Тоже насмотрелись! Спасшаяся молодая женщина лет 35-ти с девочкой рассказала нам, что у нее погиб муж. Причем ни она сама, ни дочка не умели плавать, а у мужа был первый разряд по плаванию — и утонул! Новая знакомая вспоминала, что корабль держался на плаву семь минут. Все называли эту цифру. Пароход вышел из Новороссийска с опозданием на полчаса, потому что ждали какого-то высокого начальника.
Позже выяснилось, что капитаны обоих суден постоянно переговаривались по радио! Тогда вообще непонятно: если они видели друг друга, как могли при ясной погоде не разминуться?!
Многие спасенные пребывали в шоке. Добиться чего-то вразумительного от них было невозможно.
Каждое утро мы ходили в горисполком. Там, чтобы не травмировать людей посещением холодильников, родственникам показывали альбомы с фотографиями найденных погибших. И всякий раз мы слышали новые подробности. Недалеко от нас сидел молодой мужчина. У него погибла жена с двумя дочками. Она даже мертвая держала девочек за руки.
— В те дни в Новороссийск приехали корреспонденты СМИ, — продолжает Елена Алхимова. — С нами общался известный московский журналист Юрий Рост. Мой Юра был с ним немного знаком. Всех волновали вопросы: как произошла трагедия, почему так много погибших? Говорили, что когда «Петр Васев» вошел носом в «Нахимов», ему надо было в таком положении и остаться, поддерживая пароход на плаву. А он дал задний ход, и вода хлынула в открывшуюся дыру.
Говорили также о том, что «Нахимов» был старым немецким пароходом (еще с паровыми котлами!) постройки 1925 года и назывался раньше «Берлин». После войны был передан Советскому Союзу по репарации. Он был уже такой трухлявый, что его выпускали в плавание только вдоль советского побережья Черного моря. Что якобы это был его последний круиз, и вскоре пароход должны были пустить на металлолом. Юра, помню, грустно сказал: «Догнала все-таки маму война…»
На второй или третий день приехал первый заместитель председателя Совета Министров СССР Гейдар Алиев, он же руководитель государственной комиссии по расследованию и ликвидации последствий катастрофы «Адмирала Нахимова», и распорядился, чтобы всех прибывших родственников и спасенных поселили в гостиницы. Оплата, как и питание и все прочие расходы, за счет государства.
Альбомы с фотографиями погибших каждое утро пополнялись. Дни шли, а Надежды Николаевны мы не находили. Увидев, что у некоторых погибших лица обезображены до неузнаваемости, переживали, что и свекровь не узнаем. Где-то на десятый день этих альбомов было уже три или четыре.
В огромном, пропахшем лекарствами зале заседаний, где был организован их просмотр, периодически раздавались горестные крики и рыдания — кто-то узнавал близких.
Помню, как на четвертый или пятый день наша знакомая — спасшаяся женщина — вдруг встрепенулась, стиснула ладонью себе рот, а другой рукой прижала к себе девочку и безмолвно затряслась, сдерживая рыдания. На одной из фотографий она увидела своего утонувшего мужа-пловца. Мы молча обняли их и вместе плакали. У нас с Юрой появилось что-то вроде зависти: «Господи, счастливые, нашли!» Они вскоре уехали. Не знаю, насколько уместно здесь упоминание о счастье. Но не было тягостнее чувства, чем ощущение неизвестности.
С этой женщиной мы сроднились еще и потому, что она знала нашу маму. Точно описала внешность, одежду Надежды Николаевны. Рассказала, что мамина каюта находилась на верхних палубах, не глубоко в трюме, и что у нее были шансы спастись.
А мы продолжали поиски. Все собравшиеся здесь родственники с нетерпением ждали новых фотографий. Однажды я шла с сумочкой, а на руке держала сложенную курточку. И на входе в горисполком меня остановили крепкие вежливые ребята. Наверное, из органов. Юру пропустили, а моей сложенной курточкой заинтересовались. Я показала ее, мы вынули паспорта. Парни извинились и пропустили. Муж потом предположил: «Здесь же Алиев, мало ли что ты могла нести в своей курточке…» Среди приехавших родственников были люди с разными настроениями. Кое-кто от отчаяния ругал власть, допустившую такое несчастье. И власть, вполне вероятно, побаивалась терактов.
Юра уже немного успокоился, смирился — мы поняли, что среди живых мамы нет. Только все повторял: «Хоть бы тело ее найти, я был бы счастлив». Оказывается, и такое бывает счастье.
После изучения свежих фотографий, а они появлялись только раз в день, мы были свободны. Чтобы хоть чем-то занять себя, бродили по городу, где последний раз ступала на землю и видела небо свекровь. Знакомые ребята из Средней Азии пригласили нас на пляж искупаться. Но мы отказались. Юра сказал еще: «Как они могут?» Просто люди впервые увидели море…
— Родственников и спасенных в зале мэрии появлялось все меньше и меньше, — вспоминает Елена Георгиевна. — Люди постепенно разъезжались. Кто с гробами, а кто — без. Позже мы узнали, что, только по официальным данным, тела минимум 65 человек так и остались в труднодоступных местах затонувшего парохода, куда не смогли проникнуть водолазы.
Где-то после седьмого-восьмого дня чиновники стали говорить родственникам, что, мол, пора уезжать. Море начало штормить, водолазам тяжело работать. А во время поисковых работ два водолаза и вовсе погибли! И Юра готов был уже смириться с судьбой. Но, узнав, что поисковые работы продолжаются, никто не уезжал.
Потом нам сказали, чтобы оставались только самые близкие родственники, остальные, вроде меня, невестки, пусть уезжают. И многие начали собираться. Я же не хотела оставлять Юру одного.
Народ зароптал. И вскоре, видать, от Алиева, поступила команда: поиски не прекращать, никого не трогать, всем, кто желает, можно остаться. И вот ночь на 14-й день. Где-то около 12 часов легли спать. И тут началось нечто мистическое. Буквально через полчаса Юра вскочил: «Там мама стоит в проеме двери!» Я попыталась его успокоить: «Мамы нет, постарайся уснуть». Через полчаса он вскочил снова: «Там, в проеме двери, мама в халатике!..» Юра не спал, а находился в состоянии полудремы. И так — до пяти утра.
На рассвете он встал и заторопил: «Собирайся, бежим!» Я говорю: «Юрочка, еще рано, фотографии не привезли… Автобус подадут только в шесть тридцать». «Пешком добежим!» — сказал он и стал одеваться.
Прибежали. В горисполком нас не пустили, мол, еще рано. Юра все же их уболтал. Первым влетел в зал, схватил альбом и быстро-быстро стал его перелистывать. Затем взял второй альбом, пролистал и отложил. Третий альбом: раз-раз-р-ра-з! — и мы увидели… его маму!
Я глазам своим не поверила: нет, не она. Присмотрелась — да. А Юрка — счастлив! Наконец нашел! Побежал к начальству требовать, чтобы нас отвезли в холодильник на опознание. И вот мы увидели Надежду Николаевну. Она лежала на чем-то похожем на носилки. На ней были платьице и халатик, в котором она привиделась Юре.
У свекрови было очень спокойное лицо. А ведь мы видели лица с застывшим выражением ужаса. Правда, на виске был большой кровоподтек. Наверное, она сильно ударилась и умерла мгновенно, не успев испытать муки. Это как-то утешало.
Работник холодильника передал нам конвертик. В нем было два колечка: золотое с большим камнем — до сих пор хранится у меня дома, и второе — золотое обручальное, она все время его носила. Еще там лежала янтарная брошка.
От переживаний Юра аж почернел, замкнулся в себе. Но, когда увидел маму, лицо его посветлело. Приехавшие к холодильнику продавцы универмага сразу предложили погребальную одежду на выбор. Сами предлагали варианты. Затем привезли аккуратно обитый гроб, который потом запаяли в цинковый. Спросили, где собираемся хоронить. Узнав, что в Киеве, заказали самолет.
Мы ничего не платили. Нам привезли билеты. Вместе с киевским чиновником отвезли на легковой машине в Анапу в аэропорт. Кроме нас, в Новороссийске уже никого не осталось.
Через некоторое время после похорон мы получили письмо из Новороссийского горисполкома с просьбой назвать сумму материальной компенсации, которую мы хотели бы получить. Говорят, люди понаписывали баснословные суммы. И получили! Мы же знали, что у мамы были чемодан, зонтик, какая-то одежда, белье. Уже в Киеве нам дали компенсацию за похороны — в пределах тысячи рублей. А из Новороссийска прислали порядка трехсот-четырехсот рублей.
Потом из Одессы пришла посылка: в гостинице, где свекровь остановилась, нашли ее чемодан. В нем были какие-то вещи и зонтик. Она не взяла с собой в круиз чемодан, рассчитывая через несколько дней вернуться за ним в гостиницу и уже оттуда возвращаться в Киев.
…Через много лет после гибели Надежды Николаевны я уехала работать за границу. А незадолго до возвращения она вдруг мне приснилась: «Помоги Юре». Звоню мужу. А он: «Приезжай, мне плохо…» К тому времени муж начал болеть. И я помчалась к нему.