Любимому миллионами советских детишек Карлсону исполнилось бы 85 лет
Все, кто работал и дружил со Спартаком Мишулиным, отмечают его неуемную фантазию и страсть к различным трюкам. Когда Виктор Бычков снимал фильм «Достояние Республики», в одном из эпизодов были заняты Спартак Мишулин и артист цирка — они должны были пройти по натянутому тросу высоко над землей. Но трос не натянули как следует, и уже на середине он пошел вниз. Выручило только то, что рядом была монастырская крыша, на которую бедолаги упали. Циркача тогда с множеством переломов отправили самолетом в Москву, а Спартак долго отлеживался в местной больнице. 22 октября известному артисту исполнилось бы 85 лет. «ФАКТЫ» предлагают читателям воспоминания друзей и коллег Спартака Васильевича.
— Спартак был дикий изобретатель, импровизатор, потрясающий артист, — вспоминает Михаил Державин. — Все, что он делал, — танцевальные, музыкальные номера, комедии, трагедии, — было великолепно. Осталось много и спектаклей записанных, и кинофильмов, в которых Спартак снимался. Мы с ним четырнадцать лет работали в «Кабачке «13 стульев», где он был Пан Директор, а я Пан Ведущий. Мишулин чудно импровизировал, легко подхватывал все, никогда не жаловался на болезни. И все время что-то писал. Приходишь к нему в гримерную, а он пишет. Говорили, то ли книгу, то ли пьесы.
-Человек он был необыкновенно жизнелюбивый, веселый, прелестный и немножко играл под провинциала, хотя родился и вырос в Москве, на улице Горького (ныне Тверской). Папа у него был замминистра, по тем временам — замнаркома. Театр сатиры стал для Мишулина родным домом, хотя в последние годы с Валентином Плучеком (главный режиссер Театра сатиры. — Авт.) у Спартака были сложные отношения, Мишулин обижался, что Плучек не дает ему ставить спектакли, а он ведь мечтал быть режиссером. Кстати, несколько постановок он таки сделал.
Спартак Васильевич хотел поставить пьесу о цирке, даже декорации разработал. Он мечтал об этом, потому что считал себя полуцирковым артистом, умел придумывать и делать трюки. К сожалению, многие его мечты из-за возраста и состояния здоровья не сбылись. Помню, однажды Спартак упал в оркестровую яму, но вылез, поклонился, прошел по самой загородке оркестра, по авансцене. Зрители подумали, что все так и задумано. Спартачок использовал каждое недоразумение в спектакле как трюк, публика никогда не догадывалась, что это накладка. За кулисами жутко ругался, клял тех, кто был не подготовлен к игре, но сам перед зрителями был удивителен, элегантен, раскланивался.
— Я уверен, что Спартак был целой эпохой в нашем театре, — говорит Александр Ширвиндт. — Талантливый, неординарный, с невероятным чувством юмора и при этом очень хозяйственный. Вспоминаю поездку в Рим. Коллектив Театра сатиры расселяется в пригородном мотеле, где у каждого из «первачей» свой коттедж и лужайка при нем. На коттеджах нет номеров, но они имеют экзотически-ботанические названия: «Роза», «Лилия», «Эдельвейс». Помывшись в «Розе» и откусив по куску копченой колбасы, мы с премьером стали думать, к кому направиться? Выбор невелик, так как закон гастрольных джунглей невероятно суров. Через лужайку уютно светился коттедж «Эдельвейс» — место проживания замечательного Спартака Васильевича. Потоптавшись минуту-другую, мы короткими перебежками пересекли лужайку и через пару минут натужно скреблись в дверь всегда гостеприимного, но предусмотрительно осторожного Карлсона.
— Кто? — услышали мы испуганно-хриплый голос хозяина, будто неожиданно зимой постучали в дверь в далекой сибирской сторожке.
— Спартачок, это мы!
— Одни?
— Одни.
Раздался звук чего-то отодвигаемого, потом погас свет, повернулся ключ, и в небольшую щель полуоткрытой двери мы с трудом протиснулись в жилище. «Эдельвейс» был потрясающе роскошно-уютным. Огромная зала с мягким ковром, камином и супертелевизором, низкие кресла возле лакированного стола. Направо — глубокий альков с нечеловечески широкой кроватью и вдалеке за дубовой дверью «совмещенный узел» величиной метров в тридцать, с глубокой ванной-бассейном, биде… Все это стояло на белом мраморном полу с подсветкой. Духота в «Эдельвейсе» стояла ужасная, так как были закрыты все окна, спущены металлические жалюзи и задернуты темные шторы. Сам прославленный гастролер, босой, в длинных семейных трусах, радушно сказал: «Ну что, проголодались? А я вас предупреждал! Ладно, пойдемте».
Вдали, в самом центре санузла, горел пионерский костер. На мраморном полу лежал кусок асбеста (для изоляции), стояла металлическая тренога, на которой висел котел, и экономно горящий сухой спирт подогревал булькающее пахучее варево. Тут же стоял открытый большой чемодан с исходящим продуктом. Там было все, включая отсутствующее в тех краях можайское молоко. В данный момент варилась уха из сайры. Хозяин выдал нежданным гостям складные ложки и пригласил к котлу.
Готовил Спартак незамысловато, но очень сытно и вкусно. Беда вся в том, что оголодавшие коллеги и сам хозяин никогда не могли дождаться окончательной готовности пищи и начинали жадно хлебать полуфабрикат. По мере сжирания содержимого котла возникала критическая опасность недоедания, и по ходу трапезы в котел бросался тот или иной продукт из большого чемодана. Никогда не забуду небесного вкусового ощущения, когда в уху — фирменное гастрольное блюдо Мишулина — как-то раз влили банку сладкой сгущенки!
Спартак со своим неизменным спасительным костром прошел многие подмостки мира. Он варил в гримерной Будапешта, за кулисами Гамбурга и даже на обочине автобана Берлин — Цюрих. Его кухню обожали абсолютно все — от художественного руководителя театра Валентина Плучека до рядового рабочего сцены. Помню, заходили на огонек его закулисного костра и немецкие актеры. Хавали с удовольствием и по-немецки хвалили.
— Я со Спартаком Мишулиным познакомился благодаря картине «Белое солнце пустыни», — рассказывает Анатолий Кузнецов. — В Питере, еще до съемок, Владимир Мотыль пригласил нас к себе на квартиру. Спартак скрупулезно и серьезно относился к своей роли. Параллельно с картиной он работал в программе «Кабачок «13 стульев». В «Белом солнце» он снимался, будучи подстриженным наголо, поэтому Спартаку сшили парик. Когда он уезжал в Москву, надевал этот парик и прекрасно играл Пана Директора. Мишулин так привык к парику, что воспринимал его как кепку. Как-то в автобусе встретил своего приятеля, с которым долго не виделся. Приветствуя его, снял «кепку» и помахал. Присутствующую при этом бабку еле откачали…
Во время съемок я практически все время жил в экспедиции, а Спартак на съемки приезжал лишь временами. Всегда появлялся с новыми идеями, которыми делился с коллегами. У нас собрался замечательный коллектив, где все старались искренне помочь и подсказать друг другу что-то интересное. У Спартака по роли было очень мало текста. Когда он сидел на песке и наблюдал, как мне предлагают девушек забрать, придумал себе бессловесную песенку наподобие восточных мелодий, и это очень хорошо легло на образ его героя Саида. Мишулин был прекрасный рассказчик. Приезжая из Москвы, всегда вызывал оживление в группе, сообщая о новых московских событиях.
Спартак был хорошо сложен — крепкий, мускулистый. В некоторых сценах он этим даже немножко бравировал, производя впечатление на женщин.
После съемок я частенько говорил: «Ну что, Спартак, посидим немножко?» У него загорались глаза, и он отвечал: «Да, конечно! Вот сейчас картошечки пожарю!» Шел на кухню в нашей хиленькой гостинице с невероятно гордым видом.
Буквально за месяц до смерти Спартака я решил повести своего внука на спектакль, где Мишулин блистал в роли Карлсона. После представления говорю внуку: «Пойдем, я тебя познакомлю с дядей, что играет Карлсона». Спартак нам очень обрадовался, но в конце разговора пожаловался: «Ты знаешь, что-то у меня сердце жмет!» Я сказал ему: «Спартак! Обязательно иди к врачу! Я тебя прошу». Он пошел но, видимо, оказалось поздно…