Исполнилось 25 лет со дня смерти великого танцовщика и хореографа Сержа Лифаря
«Серж Лифарь из Киева» — такую надпись распорядился сделать на своей могиле прославленный главный балетмейстер французской Национальной оперы. 18 декабря 1986 года гроб с его телом провезли через весь Париж — по личному указанию президента Франции Франсуа Миттерана — и предали земле на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Сергей Михайлович Лифарь — едва ли не единственный из наших соотечественников, кто, так и не приняв иностранного гражданства, был удостоен высших государственных наград Франции — ордена Почетного легиона и ордена Искусств и литературы. На родине же имя гениального танцовщика при его жизни вообще не упоминалось.
Международный конкурс артистов балета имени Сержа Лифаря впервые прошел в Киеве в 1994 году. Спустя четыре года вдова артиста графиня Лиллиан Алефельдт привезла в город на Днепре высшую балетную награду — «Золотую туфельку», которой удостоился Сергей Лифарь за свою деятельность в парижской Гранд-опера. А с 2003 года в Национальном музее истории Украины экспонируются реликвии, связанные с именем великого киевлянина. На днях в стенах музея состоялось открытие выставки «Серж Лифарь и Киев» и презентация документальной повести «Київ, Іринінська, Лифарям…», изданной в черновицком издательстве «Букрек». Автор книги — эссеист и публицист Александр Балабко изучил архивные документы, представленные на выставке неизвестные прежде письма и фотоснимки, которые Сергей Лифарь отправлял своим родным в Киев после бегства за рубеж в 1923 году. Пожалуй, лучшего места для презентации и не найти — от музея всего десять минут ходьбы до улицы Ирининской, где когда-то обитала семья Лифарей…
— После революции Лифари жили возле Софиевской площади, — рассказывает Александр Балабко. — Этот дом по улице Ирининской, 5 сравнительно недавно снесли. А вот их усадьба по соседству с университетским ботаническим садом (на улице Тарасовской, 1б) каким-то чудом сохранилась. Дом, весной и летом окруженный зеленью, — как оазис посреди пятиэтажек. Ребенком Сергей Лифарь любовался садом: «Помню очень хорошо цветы в нашем большом саду перед входной террасой: я любил цветы и любил подходить к ним и смотреть, но мне всегда было как-то больно, когда их срезали и делали из них букеты», — писал он. Уже в 1919 году, когда в усадьбах стало крайне опасно жить из-за повсеместных грабежей и разбоев, семья переселилась, как пишет Сергей, «в наш дом на Софиевской площади». Тогда это был дом номер 7 на улице Ирининской. Позже — номер 3-а (нумерация периодически менялась, но числа оставались нечетными).
Сюда, на Ирининскую, в лютый холод по вечерам 15-летний Сергей привозил на санках драгоценности и документы киевской аристократки, в которую он был пылко влюблен. Графиня П. жила в доме на Липках, ее муж скрывался от большевиков в лесах (через это, кстати, прошли и Сергей с отцом Михаилом Яковлевичем и братом Леонидом, — бродили Житомирщиной и Киевщиной, нанимались по дворам рубить или пилить дрова). Со дня на день в богатый особняк могли нагрянуть чекисты. И Сергей решил спасти прекрасную даму. Несколько недель перевозил с Липок ценности и компрометирующие бумаги на своих саночках, маскируя сверху гнилыми поленьями. А затем предложил самой графине перебраться в дом на Ирининской. Предварительно он поговорил со своей мамой, и Софья Васильевна дала согласие. В их доме, как вспоминал позже артист, была пустая, никем не занятая маленькая квартирка в две комнаты. Она находилась в самой глубине двора. Там и поселилась беглянка. И вот что удивительно: «было несколько внезапных обысков-налетов, но ни разу чекисты, перерыв весь дом и перетревожив всех жильцов, не заглядывали к ней, как будто я заколдовал ее…»
— А как звали эту женщину, ради которой юный Сергей Лифарь рисковал жизнью?
— Ее имя так и осталось тайной. Перед побегом он обещал ей вернуться на вершине славы, но юношеское чувство со временем угасло… Сергей Михайлович признавался, что любил трех женщин. Второй была парижская красавица княжна Наталья Палей (их роман оборвался, поскольку Натали была замужем за известным кутюрье Пьером Лелонгом). Третьей —
*За короткий период Серж Лифарь прошел путь от мальчика из кордебалета до звезды первой величины
— Он ведь не сразу смог вырваться на Запад?
— Да, первый побег был неудачным. Лифаря тогда чудом не расстреляли. Но посадили в камеру, где лежали умирающие от тифа. Весь пол был буквально усеян вшами. Сергей решил, что единственное спасение — стоять. И простоял четыре дня и четыре ночи, голодный (ему ничего не давали есть)! В отчаянии думал выпрыгнуть из окна — камера находилась на втором этаже. «Одна мысль остановила меня, — вспоминал он, — а что если я переломаю себе ноги и останусь на всю жизнь калекой? Танцор без ног…»
То, что его призвание — балетное искусство, Сергей Лифарь понял, когда в Киеве впервые зашел в студию Брониславы Нижинской, сестры гениального артиста, и ощутил восторг перед танцем. Это было как озарение: «Я полюбил. Я стал танцором, еще не умея танцевать…» Сергей Дягилев, руководитель знаменитого «Русского балета» в Монте-Карло, для пополнения балетной труппы согласился принять пятерых киевлян — учеников Нижинской. Лифарь попал в эту пятерку. Но как вырваться в Париж? Вскоре после первого побега его вызвали в «органы». Чекисты заявили: «Поезжайте за границу к вашему Дягилеву. Мы окажем вам всемерное содействие». В обмен за это ему предлагали стать сексотом — наблюдать за эмигрантами и сообщать об их настроениях. Лифарь отказался. Его предупредили: «Не вздумайте бежать! Мы будем следить за каждым вашим шагом». И все-таки не уследили! Молодой танцовщик (Сергею в ту пору едва исполнилось 18 лет) осуществил невероятно дерзкий побег. Этого ему не простили…
«Мои дорогие! Пишу в вагоне по дороге в М. К. (Монте-Карло. — Авт.) из города Тулона. Для меня немного странно, что зимой очень жарко, 25 градусов на солнце. Какие виды моря и гор! Все в зелени и пальмах…» — по-мальчишески восторженно писал Сергей Лифарь в своей первой открытке, отправленной в Киев на улицу Ирининскую. «Маленький, жалкий воробушек» (как он сам о себе говорил) за короткий срок
*Родители выдающегося артиста Софья Васильевна и Михаил Яковлевич
Родители никогда не видели выступлений сына на сцене и его хореографических постановок. О местах гастролей им рассказывали присланные Сергеем открытки с видами европейских городов. Несколько открыток без текста и подписи — в те годы это своего рода знак: я жив, со мной все в порядке. А одну он прислал в отдельном конверте, текст писал на борту самолета, летевшего из Парижа в Лондон: «Мои дорогие, пишу в воздухе. Чувство первого взлета незабываемо по ощущению. Чувствую себя прекрасно. Вас сердечно целую. Сережа». Ему уже было почти 25 лет, но он не мог сдержать детского восторга от ощущения полета. Во время второго авиапутешествия, как сообщал Сергей родным, «в воздухе застала гроза. Было удивительно красиво». (А ведь деревянный аэроплан легко мог загореться!) Именно тогда, в 1930 году, у Лифаря появилась идея балета «Икар». Самой знаменитой его постановки, где он летал на сцене, словно преодолевая силу земного притяжения.
Но, несмотря на триумфальные выступления, артист и в Париже не был в безопасности.
— Его хотели ликвидировать?
— Дважды. Сперва — при фашистском режиме. Лифарь был в черном списке парижского гестапо, и к нему подослали тайного агента Соню Ольпинскую. Но случилось непредвиденное: девушка влюбилась в артиста и помогла ему спастись. Позже, в 1943 году, уже из Москвы направили агента Нижерадзе, чтобы по приказу Сталина ликвидировать Лифаря. И вновь удивительная вещь: агент (как оказалось, по происхождению грузинский князь) увидел репетицию балета «Шота Руставели», растрогался до слез и бросился обнимать Лифаря.
А в Киеве дом на улице Ирининской находился под постоянным наблюдением. В 1932 году особый отдел ОГПУ завел дело — агентурную разработку «Артисты». За домом следили несколько агентов, и каждый докладывал о поведении жильцов. Шутка ли — все четверо детей Михаила Яковлевича и Софии Васильевны Лифарей оказались на Западе: дочь Евгения, сыновья Василий, Сергей и Леонид… Этим секретным делом регулярно интересовались сотрудники НКВД, а позже КГБ. Последний запрос был сделан в 1974 году!
— Мама Сергея Софья Васильевна умерла в 1933 году, — рассказывает Александр Балабко. — Второй женой Михаила Яковлевича была Мария Михайловна Дьяченко (родная сестра известного киевского архитектора Дмитрия Дьяченко), они поженились в 1939-м. Из квартиры на Ирининской супругов выселили, и они жили в полуподвальчике на Софиевской площади. Мария Михайловна Лифарь и ее старшая сестра Анна Михайловна Асеева сохранили семейные реликвии: изданную в Париже книгу Сергея Лифаря «Третий праздник Пушкина» (каким-то чудом он в 1937 году отправил ее в Киев отцу), оригинальные фотоснимки, записки артиста, вышитые сорочки Михаила Яковлевича и рушник. А также 58 почтовых открыток, присланных Сергеем на улицу Ирининскую. Все это Мария Михайловна передала своей внучатой племяннице — искусствоведу Наталье Юрьевне Асеевой. Счастливый случай свел нас с Натальей Юрьевной на международной конференции, она рассказала об этом архиве, еще не исследованном, и предоставила мне семейные реликвии. Маленькой девочкой она запомнила, как волновались перед приездом родственника из Парижа обе бабушки — Мария Михайловна и Анна Михайловна. Они старались как-то облагородить убогую полуподвальную квартиру на Софиевской улице, там вдвоем и встречали Сергея Лифаря с женой Лиллиан. Артист удивился и очень обрадовался, когда ему показали семейные раритеты, перевезенные с Ирининской улицы. Там были даже его старенькие балетные туфли! А бабушки были счастливы, что доставили ему радость.
Сам Сергей Михайлович вспоминал, что тогда ходил по Киеву, «потеряв» переводчицу из «Интуриста» (которая, понятно, была приставлена к нему из КГБ). Было это в 1969 году — когда Лифаря пригласили почетным гостем на Первый международный конкурс молодых артистов балета в Москве. А в свободный день он с женой тайно побывали в Киеве.
Между прочим, в семейном архиве есть снимок, запечатлевший Сергея Лифаря рядом с… председателем Киевского горисполкома. Надпись гласит: «Я с председателем городского Совета г-да Киева товарищем Буркой в Тулузе (Франция) в дни сроднения двух городов — Киева и Тулузы в июне 1965 года». Текст скреплен личной печатью Лифаря. Как рассказала мне Наталья Юрьевна Асеева, артист надеялся, что личное знакомство с тогдашним предисполкома поможет Марии Михайловне Лифарь переселиться из темного полуподвала хотя бы на первый этаж.
— И это помогло?
— Увы, снимок не сработал — мачеху Лифаря переселили только после ходатайства семьи Асеевых.
Сергей Михайлович, покоривший своим танцем силу земного притяжения, не смог одолеть силу советской бюрократии. В начале 1970-х годов он собирался передать в дар СССР бесценные реликвии, которые перешли к нему от Сергея Дягилева, — письма Пушкина. При этом Лифарь просил лишь об одном: разрешить ему поставить на сцене Большого театра три балета: «Федру» для Майи Плисецкой, «Сюиту в белом» для Екатерины Максимовой и «Ромео и Джульетту» для Натальи Бессмертновой.
Чиновники все обещали, а растроганный маэстро дарил то паспорт Пушкина, то рукопись предисловия к «Евгению Онегину». Но приглашения в Большой театр Сергей Михайлович так и не дождался (уже после его смерти пушкинские письма приобрел на аукционе представитель Министерства культуры СССР за миллион долларов).
В 1986 году делегация высокопоставленных советских чиновников снова завела с Сергеем Лифарем разговор о пушкинских раритетах, давая лживые обещания. Артист находился в клинике в Лозанне. Визит этой делегации вряд ли прибавил сил умирающему от рака Сергею Михайловичу…
Балерина Нина Тихонова, жившая в Лозанне, рассказала, как однажды Лифарь за руку подвел ее к пожелтевшей фотографии женщины в украинском костюме и бережно положил перед снимком сорванный возле озера полевой цветок: «Видишь — это мама… Я ее никому не показываю». «Свою тайну он пронес через всю жизнь, с тех пор как почти подростком попрощался с матерью на ступеньках дома в Киеве, — вспоминала балерина. — К ней никто не должен был прикасаться. О ней никто не должен был знать, за исключением Лиллиан, как и о том месте, которое мама занимала в его сердце».
Почему он показал заветный снимок? Быть может, потому, что уже предвидел свой уход в мир иной, где, говорят, можно встретиться со своими родными и близкими.