23 года назад, 15 февраля 1989-го, последние советские войска покинули Афганистан
Боевые действия в Афганистане навсегда останутся в памяти сотен тысяч бывших советских военнослужащих, оказывавших «интернациональную помощь братскому народу». Накануне 23-й годовщины официального вывода советских войск на Родину о своих боевых буднях «ФАКТАМ» рассказал «афганец» из команды главы Киевской городской администрации Александра Попова, начальник столичного Главного управления по контролю за благоустройством Сергей Садовой, который в 1983-1985 годах служил снайпером в этой горной стране.
— Сергей Николаевич, как вы восприняли новость, что будете служить в Афганистане?
— Накануне службы в армии я прошел школу подготовки ДОСААФ в районном центре Щорс Черниговской области. Там освоил профессию водителя, учился в школе парашютного спорта. Кроме того, в те годы очень славилась Черниговская школа биатлона, и у меня была возможность получить навыки стрельбы и ходьбы на лыжах. И вот мы, человек 150 призывников, стоим на плацу, а к нам выходит военком и говорит: «Вас отобрали для службы в воздушно-десантных войсках, местом вашей дислокации будет Афганистан. Кто не хочет — шаг вперед». И человек пять вышли. Все остальные
Я ощутил огромный прилив адреналина, гордился тем, что еду в Афганистан защищать южные рубежи Родины. Ведь всегда хотел стать именно десантником. После трех месяцев «учебки» в Фергане мы прибыли в Кабул. Увидев огни трассирующих пуль вдали над горизонтом, сразу поняли: мирная жизнь осталась позади. Все это, конечно, немного удручало. Я попал, наверное, в самую боевую часть, 56-й десантно-штурмовой батальон, дислоцировавшийся в городе Гардез. Родители не знали, что я на войне. Только спустя год кто-то из моих друзей сообщил им об этом. А так переписка шла через полевую почту, они меня спрашивали: «Ты где?», отвечал: «Не могу говорить, все хорошо, здесь тепло, и служим без риска».
— Как проходили боевые будни?
— Первое крещение получил только спустя месяц после приезда. Сразу же пришлось увидеть и смерть товарищей. Во время марша одна из боевых машин наехала на мину. Причем «молодые», сидевшие на броне, не пострадали, а вот находившиеся внутри старослужащие погибли. Дедовщина в Афгане, конечно, была, но в пределах разумного. Никто нас вперед себя не посылал. Лично я как снайпер, который должен делать первый выстрел, вначале просто изучал обстановку, местность и способы маскировки.
Одним из направлений нашей работы было сопровождение и охрана колонн с продуктами и боеприпасами, а также перехват караванов, подвозивших душманам (афганские партизаны. — Ред.) оружие и наркотики. Мы сотрудничали с советскими спецслужбами и местной службой безопасности ХАД. У нас всегда был
*После трех месяцев «учебки» в Фергане Сергей (слева) прибыл в Кабул
Особо мне запомнился один случай, когда мы обеспечивали безопасность колонны, которая шла из Кабула к нам в часть. Мы расположились на возвышении над ущельем, понимая, что именно в этом узком месте могут захватить ее. Как предполагали, так и произошло. С покрытой лесом горы начался расстрел колонны — душманы открыли огонь и подорвали первые машины, чтобы блокировать весь караван в определенном месте ущелья, а потом расстрелять его с близкого расстояния. Подстрелили первые два КамАЗа и заблокировали всю колонну. Тогда наш ротный спросил: «Кто может оперативно вывести КамАЗ из ущелья?». Поскольку у меня были навыки вождения, я предложил свою кандидатуру. Спустился вниз под пулями и ползком подобрался к кузову КамАЗа. Оказалось, что у водителя ранены обе руки. Я перенес истекающего кровью парня на плащ-палатку, сам сел за руль и вывел машину из-под обстрела. Следом за мной выехала вся колонна. За эту операцию меня наградили медалью «За отвагу».
— Что вы испытывали в тот момент?
— Поверьте, не до того было, чтобы понять, что совершаю подвиг. Нужно — и я пошел. Пацан, которого я вытащил, слава Богу, выжил. Мы его потом на вертолете перевезли в Кабул в военный госпиталь.
— Какие у вас складывались отношения с местным населением?
— Мы с ними особо тесно не общались, хоть и выезжали в кишлаки. Но в такие моменты с нами всегда был представитель службы безопасности. В нашу часть приезжали вожди племен. Помню, как-то раз мы должны были проводить операцию на территории проживания пуштунских племен. Приехавшие к нам в бригаду их вожди полночи вели переговоры с нашими командирами. А мы, как в мешке, находились в окружении гор. И всю ночь эти горы были покрыты горящими кострами. Ситуация была нервная, напряженная, потому что хоть пуштуны казались не очень агрессивными, но вполне могли бы нас просто забросать камнями. Приходилось сталкиваться и с иностранными наемниками.
Как-то раз ребята из службы разведки передали информацию, что ожидается большой караван. Нас на вертолетах перебросили в указанную местность, чтобы мы заняли позицию в кишлаке. Около 30 человек расположились в двух дувалах (глинобитные строения с дырами. — Ред.), напротив друг друга. И так получилось, что где-то не сработала служба безопасности Афганистана, дав неверную информацию. В итоге раньше запланированного срока на нас вышел афганский дозор в составе более 150 человек. Все они имели совершенно европейскую внешность, которую нельзя было скрыть за бородами. Мы сидели на верхней части дувала, а они стояли прямо под ним — вынюхивали, изучали ситуацию. Командир приказал, чтобы не выдавали себя, так как силы неравные. С нами был молодой парень, представитель местной службы безопасности. У него сдали нервы, он не выдержал, выскочил с пулеметом и начал стрелять. Конечно, возникла перестрелка, полетели гранаты. Был и лейтенант, который впервые пошел на операцию. Он попросил у меня гранату, кинул ее в окно и попал в козырек. В результате граната залетела обратно к нам в комнату. А мы заняли позицию, как в двухкомнатной квартире. Я и парень, который скоро должен был уйти на дембель, лежали у стены с одной стороны комнаты, а офицер и остальные — у выхода в другую. Вдруг оборачиваюсь и вижу, что граната без чеки лежит буквально посреди помещения. Поднять и бросить ее уже не успею. И мы с дембелем, как тараканы, стали искать хоть какую-то щель. Остальные перебежали в другую комнату. За эти три секунды перед глазами пробежала вся жизнь. После взрыва я спросил дембеля: «Ты живой?», он отвечает: «Я-то живой, а где эта сволочь, которая бросила гранату?» Забежал лейтенант и тоже спрашивает: «Ребята, вы живы?» Тут мы, конечно, уже не сдержались.
Но вот что странно, после взрыва гранаты комната была посечена осколками через каждые 5-7 сантиметров. И только место, где мы лежали, оказалось нетронутым. Правда, дембелю прошило ногу, а я разбил себе лицо, когда прыгал. До сих пор никто из знатоков подрывного дела не верит, что можно выжить, находясь в радиусе 20 метров от места взрыва гранаты Ф-1.
— Есть такое выражение: «Кому война, а кому мать родна»… Вы знали таких, кто наживался на афганской войне?
— К сожалению, и у нас нашелся один такой человек. Погибших ребят на Родину всегда сопровождал офицерский состав. Такая себе горе-командировка домой. И был один лейтенант, горевавший, что ему не хватило погибшего, чтобы того сопроводить. Когда он узнал, что боевая операция будет продолжаться еще несколько дней, сразу повеселел и с надеждой сказал: «Может, еще кто-нибудь умрет». Эти слова услышал часовой. Спустя некоторое время уже весь гарнизон «стоял на ушах». Солдаты хотели побить этого лейтенанта, но тот закрылся в комнате, под дверью которой офицеры выставили охрану.
— Насколько достоверно показаны афганские будни в нашумевшем фильме «Девятая рота»?
— В принципе, сюжет правдивый, хотя есть некоторое ощущение приукрашенности. Ну не могли душманы идти вот так, знаете, в открытую, прямо на ствол, на пулю. Они тоже не глупые, хотя часто находились под действием наркотиков. Бои велись исподтишка, из-за камней, открытых сражений не было. Шла колонна — они стреляли по ней. Это все партизанщина, а с ней всегда сложно бороться. Тем более что душманы — люди местные, ориентируются на территории. Конечно, наши ребята гибли. В открытом бою даже вопроса не было, кто победил бы.
Воевать приходилось не только с врагом, но и с разными обстоятельствами. Помню, выбросили нас на операцию и выдали сухой паек на сутки. А мы просидели там целых трое суток. Уже через два дня начали искать листочки, что угодно — пить очень хотелось. Я до сих пор любой кран крепко закручиваю, если он хоть чуть протекает, потому что в Афгане навсегда запомнил, что вода — это жизнь. А тогда даже офицеры начали паниковать. Понимали: это уже все, высыхает язык, начались галлюцинации. Мне, например, привиделось, что на меня льется компот. Будто мы сидим за столом, а мама друга несет компот, и он разливается… Или чудилось, что поднимаю глаза, а на меня льется поток воды. Еще иногда вдалеке я видел озеро. Нас всех спасла одна фляга с водой, брошенная с вертолета. Потом, уже в расположении части, мы еще трое суток ничего не ели — пили только воду или чай, настолько сильным было обезвоживание.
— Как проходило ваше прощание с Афганом и возвращение домой?
— Есть такой неписаный закон, что за 100 дней до конца службы ты уже не ходишь на операции, а гладишь «парадку», готовишь дембельский альбом, чемоданчик. Охватившие меня тогда эмоции передать невозможно, это был просто полет! И вот последний смотр в Кабуле — и домой. Самая первая мысль: увижу маму, отца. Был ноябрь, температура уже минусовая, снег. В родном селе я зашел вначале в местный клуб. Там меня встретили ребята и на руках понесли домой. А перед этим, в автобусе, меня узнала одна местная девушка, которая сразу же побежала к нам домой и рассказала маме о моем приезде. И мама на полдороги встретила меня, обняла. А когда мы пришли по заснеженной улице домой, я увидел, что она выбежала мне навстречу босиком.
Фото из архива Сергея Садового