35 лет назад на экраны вышел фильм «Служебный роман», в котором известная актриса сыграла безнадежно влюбленную романтичную женщину
У 75-летней звезды фильмов «Служебный роман», «Гараж», «О бедном гусаре замолвите слово» Светланы Немоляевой голос такой же звонкий, как у героинь ее фильмов. Актриса кокетливо улыбается и поправляет прическу, однако ее душевное состояние выдает печальный взгляд…
— Моя звездная киножизнь началась со «Служебного романа», — говорит Светлана Немоляева. — Снимаясь в этой картине и в «Гараже», я очень подружилась с Аллой Будницкой, Лией Ахеджаковой. Не говоря уже об Алисе Фрейндлих — моей любимой актрисе. Это все мне подарил Рязанов, включая свое расположение и дружбу. У нас с ним просто изумительные отношения. Как-то Эльдар Александрович сказал: «Может быть, я напрасно не снял тебя в «Иронии». Однако его вины в том никакой. Тогда я очень плохо видела — слеподыра абсолютная. Неуверенность от этого ужасная. Это сейчас, после сложной операции, я уже хорошо вижу. Рядом с Андреем Мягковым, который «пробовался» со многими актрисами — от Люси Гурченко до Барбары Брыльской, я не смотрелась. Андрей сразу был утвержден на роль, а потенциальные партнерши оставались лишь претендентками.
*Оля Рыжова (Светлана Немоляева) и Юрий Самохвалов (Олег Басилашвили). Кадр из фильма «Служебный роман»
Я вышла на съемочную площадку подслеповатая, волнуюсь. Чувствую, что съемочной группе никак не нужна. Актеры всегда ощущают это. Если нравишься, то выкладываешься, нет — отпустите меня поскорее. Все, раскрыв рот, смотрели на Мягкова, в полном упоении. Я же тогда была еще цыпленком в кино. После восьмой пробы Рязанов сказал мне драматическим голосом: «Знаешь, Света, можно хуже, но трудно». Слава Богу, я отношусь к себе с иронией и все понимаю. Никакой обиды…
В «Служебном романе» я снималась, когда репетировала «Бег» с Гончаровым в своем родном Театре имени Маяковского. Там — постоянные окрики и недовольство. Прихожу к Рязанову на съемки — абсолютно другая атмосфера. Эпизод, в котором отдаю Басилашвили его письма и говорю: «Я больше тебе писать не буду, не волнуйся!», снимали на натуре, у Петровского пассажа. Осенью листья опадают, погода не располагает, и я громко проговариваю свой монолог. Подходит Эльдар Александрович: «Светик, не работай на галерку, не кричи. Ты не в театре. Можешь сказать совсем тихо, как позволит душа. Я потом, при озвучании, усилю голос, если потребуется…» Я восприняла. С двух дублей отсняли. Потом позвонила тогдашняя жена Рязанова Ниночка Скуйбина (к сожалению, уже покойная), которая ко мне хорошо относилась, и сказала: «Светик, должна сказать тебе по секрету, что Эдик очень тобой доволен».
— В чем, по-вашему, разница между новым русским и советским кино?
— Предпочитаю не смотреть новое кино. Не потому, что я такая вот, «с приветом». Просто оберегаю свою нервную систему. Очень много страданий выпало на мою долю за последнее время. Да и смолоду не могла смотреть насилие, драки, жестокость человеческую, изуверство, сквернословие… Помню, мы с Сашей как-то смотрели в Доме кино образчик такой продукции, я не могла досидеть до конца. Муж сердился: «Ты ведь сама снимаешься, знаешь, что такое кино!»
Тяжелые фильмы, ранящие нервную систему, не смотрю и нынче. С сыном у нас бесконечные споры — прошу его не сниматься в подобных картинах. Хотя он современный человек, тяготеющий к серьезному искусству, к классике. В театре Ленком у него совершенно изумительные работы. Вот позвонил мне из Питера и говорит: «Ты не хотела, чтобы я в этом фильме снимался, а мне премию за лучшую мужскую роль вручили на фестивале «Виват, Россия!». Мне сильно не нравится, что Шура, как правило, в кино играет подлецов и злодеев. Ему уже приклеили ярлык отрицательного героя. А ведь он самый настоящий герой: ранимый, тонкий, просветленный.
— Какие же фильмы могут понравиться сегодняшнему зрителю?
— Возможно, мой взгляд очень отсталый, но людям необходимы вечные истины: любовь, доброта, зло, ненависть, зависть, жертвенность… Все то, без чего человек не может жить.
Театр — предпочтение моей жизни, второй дом, а кино — как волна: прилив-отлив, приходит и уходит. Нити, связи разрываются. Поэтому отдаю предпочтение театру, хотя я — дитя кино и родилась на съемочной площадке. Так говорили мои папа с мамой, которые свою жизнь отдали кинематографу (отец кинорежиссер, мать звукооператор). Я родилась, мне кажется, очень давно. Году этак в 1800-м. Родители рассказывали, что училась ходить прямо на съемочной площадке в Ялте, когда папа работал над «Доктором Айболитом». Поэтому для меня кино — второй дом, где чувствую себя как рыба в воде. Не могу сказать, что начало моей киношной карьеры сопровождала удача. В отличие от Александра Лазарева, которого всегда утверждали на роль, мне постоянно не везло, я часто терпела фиаско. Впервые на серьезные кинопробы меня пригласили на Одесскую киностудию, что по тем временам считалось высшим знаком внимания. Правда, тогда я с треском провалилась.
— Это ваши самые яркие воспоминания об Одессе?
— Что вы! Их масса. Одесса — часть моей жизни. Ведь Театр имени Маяковского, в котором я служу уже 52 года, раньше часто бывал в Одессе на гастролях. Именно сюда мы стремились привозить наши лучшие спектакли.
Помню, мы с Сашей приехали в Одессу с сыном и его няней. У нас ежедневно были спектакли, а Сашку-младшего оставить было не с кем. Ему было четыре годика, а няне — 74. Оба очень любили театр. Как-то малой был на спектакле «Человек из Ламанчи» и спросил отца: «Папа, когда я вырасту, буду играть Дон Кихота?» Саша ответил, что для сына готов сделать все на свете, но роли по наследству не передаются. А вот «Трамвай «Желание» со мной он не видел, был еще маленьким. Однако в разговоре с нашими знакомыми заявил: «Я на этот спектакль никогда не пойду, потому что маму там сильно бьют пыльным мешком по голове». Это он услыхал, когда я после очередного спектакля сказала: «Как я себя плохо чувствую, словно меня ударили пыльным мешком по голове…»
— Светлана Владимировна, правда, что у вас украинские корни?
— Есть-есть. До этого докопался наш Шурик, когда подрос и стал изучать родословную. Моя мама, урожденная Мандрыко, происходила из украинских дворян, а отец — из древнего старообрядческого рода. Немоляевы — значит «не так молящиеся». В основном в моем роду все были военными, среди них герои сражения под Бородино. Шурик специально ездил в музей-заповедник «Бородинское поле» и составил родовое древо. Я была любимая бабушкина внучка, такая же строптивая и с ироничным характером. Помню, бабушка курила «Беломор», вела себя как статс-дама и готовила феноменально. Поэтому я к десятому классу весила 65 килограммов. Сейчас 54 или 53…
Это так, к слову. Ведь не секрет, что Одесса — не совсем Украина. Одесса — это просто Одесса. Сюда стремились попасть на гастроли все ведущие театральные коллективы. Когда в нашем Театре имени Маяковского оговаривали будущие гастроли, нас в первую очередь отправляли в Сибирь, а все непременно хотели на юга. Одесский зритель был своеобразный: очень эмоциональный, взыскательный и доброжелательный. То, что мы тогда переживали, осталось в памяти навсегда — счастье благодарности. Это ни с чем не сравнимо. После спектакля ожидала такая же толпа, как была в театре. Букеты цветов, восторженные слова…
Как-то после спектакля «Человек из Ламанчи» нас отвезли на пляж. С «заднего хода» театра подъехала машина, ведущие артисты вышли, прикрывшись чем-то, чтобы их не узнали. Приехали. В то лето было какое-то нашествие божьих коровок, все отдыхающие отмахивались от них. Помню, как классно одесситы организовывали семейное питание на пляжах: отварные яйца, помидоры, с бутербродов с сыром и колбасами капает сливочное масло. Еще лузгали семечки и громко обсуждали спектакли нашей «маяковки». Весь одесский пляж отмахивался от божьих коровок и восклицал: «Какие артисты: Доронина, Лазарев, Леонов!..»
— Как реагировала Светлана Немоляева на поклонниц Александра Лазарева?
— Я была гораздо ревнючей Саши. Если после спектакля ему преподносили больше цветов, чем мне, жутко переживала. Хотя прекрасно понимала, какие искренние у нас отношения. Меня выводили Сашины поклонницы. Плохие. Те, которые его донимали и безобразно себя вели. Я и вспылить могла. Представьте, новая машина, «Жигули», над которой трясешься. Приходишь — разбито лобовое стекло кирпичом.
Очень ревновала, когда он в фильмах с кем-то обнимался-целовался. После триумфа Саши в фильме «Еще раз про любовь» хотелось уничтожить половину женского населения СССР, которое втюхалось в Сашку. Не скрою, не очень-то любила этот фильм. Когда картина вышла, всего один раз посмотрела. Наша внучка, увидев «Еще раз про любовь», очень переживала, что дедушка там с другой тетей, а потом посмотрела «Служебный роман» и сказала: «Во дает бабушка!»
По прошествии многих лет я восприняла фильм совсем с другой точки зрения — видя, как Лазарев потрясающе сработал, как изысканно передал отношения мужчины и женщины. Точно в ногу со временем 60-х сыграл. В его любви не было ни капли донжуанства. Во всем присутствовали талантливая простота, ирония, ум. Подчеркну, в жизни Саша мне повода для ревности никогда не давал. С самого начала…
— Когда было «начало»?
— О… Более полусотни лет назад (На глаза собеседницы наворачиваются слезы. - Авт.). Помнится, он сломал ногу, я его навещала. Приходила и Варя Арбузова, дочка драматурга. Я понимала, что Саша ей нравится, она в него влюблена. Мы с Арбузовой были в разных весовых категориях. Я, например, не могла принести Лазареву бананы, их тогда вообще купить нельзя было. А она приносила. Я жутко ревновала, мне показалось, что все кончится теперь. Но Саша был влюблен в меня.
— Считается, что о мужчине можно судить по женщине, которая рядом. Как-то Жванецкий рассказывал: в ресторане приносят еду, и муж, глядя на жену, спрашивает: «Я это ем?»
— Бывало и у нас нечто подобное… Саша начал полнеть. Я же следила за ним, как жена-мегера. Мы приехали на фестиваль в Геленджик. Чудесная терраса, вся уставленная яствами. Рядом за столиком сидел Лев Дуров. А мы втроем: Саша, я и внучка Полечка. Саша идет к шведскому столу и набирает гору еды. Полина же на блюдечке приносит ломтик прозрачного арбуза. Я возмущенно говорю: «Саша, это тебе не надо. А ты, Поля, положи себе хоть что-то…» Лева Дуров слушал это два дня, а на третий говорит: «Саша, да пошли ты их к черту! Иди ко мне за стол — я тебе все дам».
— Однако вы были более полувека вместе…
— Вероятно, это заложено природой. Думаю, существует генетическая связь времен. Мои мама с папой больше 50 лет прожили вместе, как и Сашины. Но уникальность их жизни не в цифрах. Если человек находит другого человека и с ним неразлучен, то это подарок судьбы, Бога. Саша мне всегда говорил, это работа — сохранять верность. То же касается и профессии.
Фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»