В Мелитополе состоялась презентация книги об украинском периоде творчества мастера
Живописец, график, театральный художник, скульптор, один из основоположников авангардного искусства XX века Александр Тышлер родился и рос в Украине. В официальной биографии сведения о его жизни на родине занимают меньше одной строки. А ведь сам Александр Григорьевич признавался: «До сих пор я живу детскими и юношескими воспоминаниями. На меня очень подействовали народные театры, балаганы, народные праздники и представления!»
Писатель и журналист Сергей Авдеенко написал о своем земляке книгу «Александр Тышлер и Мелитополь», которая увидела свет накануне 114-й годовщины со дня рождения художника.
— В начале 80-х годов прошлого столетия мне попала в руки книга «Искусство Советского Союза», в которой среди работ 22 лучших художников страны были представлены и картины Александра Тышлера, — рассказывает Сергей Авдеенко. — В статье за подписью кандидата искусствоведения Флоры Сыркиной упоминалось, что Александр Григорьевич родился в Мелитополе. Этот факт меня заинтересовал, и я решил больше узнать о своем земляке. Письмо направил в Третьяковскую галерею, и вскоре из Москвы пришел ответ, положивший начало нашим дружеским отношениям с Флорой Яковлевной — второй женой художника, немало сделавшей для того, чтобы сберечь наследие покойного мужа.
К сожалению, о нем больше знают за рубежом, чем на родине. Приведу такой пример: в 70-х годах прошлого века в Советский Союз с официальным визитом приезжал премьер-министр Италии — человек, увлеченный современным русским искусством. Министр иностранных дел СССР Андрей Громыко поручил своим сотрудникам выяснить, что подарить высокому гостю, а те показали ему каталог выставки, которая как раз проходила в Москве.
*Картина Александра Тышлера: «День рождения»
Знаменитый художник родился 26 июля (по новому стилю 7 августа) 1898 года в многодетной еврейской семье. Его отец, Григорий Тышлер, был столяром, как дед и прадед, да и сама фамилия означала эту профессию (сравните украинское — тесляр).
Мальчуганом Саша любил смотреть, как искусно отец делает на заказ столы, стулья, табуретки, комоды, и помогал ему. Позже свою любовь к дереву он воплотил в миниатюрных деревянных скульптурах. К слову, этим скульптурам мастер находил удивительное применение. Коряги и сучки в его руках превращались в веселых чертиков, оленей, змей. Флора Яковлевна угощала меня домашней настойкой «тышлеровкой» из стеклянной бутылки, на дне которой находилась изящная деревянная скульптурка трубочиста.
Кроме того, во дворе были мастерские ремесленников. Маляры, уходя в пивную, доверяли Саше расписывать стенки и колеса повозок, рисовать на черных спинках кроватей украинские пейзажи с белыми хатами, зелеными пирамидальными тополями и луной. А мастера-турки позволяли разрисовывать карандашами «терки» — деревянные бороны. Причем бороны с рисунком продавались лучше!
Целые серии работ Тышлера посвящены детству: «Карусели», «Балаганчики», «Продавцы часов», «Еврейские невесты», «Женихи», «Продавцы птиц и мелких животных».
— Кто же учил Сашу рисовать?
— По воспоминаниям Александра Григорьевича, первым его учителем рисования была сестра Соня, ей хорошо удавались портреты. А в 1912 году другая сестра Тамара с братишкой отправилась в Киев — на семейном совете решено было отдать его в Киевское художественное училище.
— Многих удивляют рисунки художника, где на головах у девушек громоздятся свечи, корабли и целые города…
— И не только на женских головах! — продолжает Сергей Авдеенко. — Так же, с бочкой на голове, например, изображен бондарь. Сам автор это объяснял так: «В моем маленьком южном городе все было принято носить на головах». В Мелитополе тогда насчитывалось около 20 тысяч жителей: украинцев, русских, евреев, немцев, армян, караимов, турков, чехов и представителей других национальностей. Для восточных народов носить товар на голове — дело привычное. А мальчика окружала именно эта категория населения.
Меня восхищает портрет женщины со свечами на голове под названием «День рождения». Понимаю того американского фермера, который, увидев эту картину в журнале «Советский Союз», пожелал ее купить. Он написал письмо в советское посольство, указав: «Я человек небогатый, знаю, что эта картина стоит больших денег, но у меня есть сбережения, назовите цену — и я куплю ее». Иностранцу ничего не ответили, но письмо было опубликовано и получило широкую огласку.
Известна картина Тышлера «Женщина и аэроплан»: девушка с обмотанной красным шарфом шеей, скрещенными на груди руками удивленно смотрит вверх на маленький самолетик. Полагаю, что родилась работа под впечатлением полетов одного из первых русских авиаторов Сергея Уточкина, которые проходили в Мелитополе в 1912 году. Музейный номер дореволюционной газеты «Мелитопольские ведомости» донес до нас сведения о том, что посмотреть на это чудо собралось на летном поле более 15 тысяч человек — едва ли не все население города! 13-летний Саша тоже там был, скорее всего, была и Настя, его будущая жена. Кстати, красавица Анастасия служила моделью для многих его работ.
— Детей у художника ни в первом, ни во втором браке не было?
— Нет. Но мало кто знает, что у Александра Григорьевича были внебрачные дети, — рассказывает Сергей Авдеенко. — Понятно, что вдова Флора Сыркина обсуждать эту тему не хотела. В ее изложении личной жизни Тышлера существовала только первая его супруга Анастасия Гроздова, за которой Флора впоследствии ухаживала во время болезни, и которая буквально «завещала» мужу: «Если меня не станет — женись на Флоре».
Так вот, в 1930 году у Тышлера случился роман с актрисой Татьяной Аристарховой — женщиной интересной, хорошо образованной, но несчастливой в браке. 21 июля 1931 года у них родился общий сын, которого в честь отца назвали Сашей. Ребенку Тышлер обрадовался, но разрушать свой семейный союз не захотел. В годы войны он переписывался с Татьяной и сыном, посылал им продукты и деньги.
Второй роман был в Минске, куда художник ездил оформлять спектакли в Белорусском еврейском театре. Александр познакомился там с портнихой Симой Арончик. В 1934 году Сима родила Тышлеру дочь Беллу, которую художник очень любил. В годы войны Сима погибла в немецком гетто, девочку воспитали родственники. Дочку Тышлер тоже поддерживал материально. Александр Тышлер-младший умер пять лет назад, его сын — художник и живет в Канаде, а Белла с семьей уехала в Израиль.
— В книге вы рассказываете, что жизнь сводила Тышлера с влиятельными людьми.
— Причем эти встречи имели далекоидущие последствия. Переехав в 1921 году в Москву, Тышлер близко сошелся с Владимиром Маяковским, встречался с Велимиром Хлебниковым, Николаем Асеевым, Эдуардом Багрицким, дружил с художниками Общества станковистов, участвовал в их выставках. Там его картины заметил Анатолий Луначарский, советский партийный деятель, писатель и критик, нарком просвещения. В одной из своих статей он написал, что «Тышлер обладает большим зарядом совершенно самобытной поэзии». Мечтая о творческой командировке за границу, Тышлер отправился на прием к наркому. Луначарский откровенно признался, что не пустит его за границу: «Вас сейчас подхватят, и вы не вернетесь». Пообещал такую поездку в будущем, а затем в течение года финансово поддерживал Александра Тышлера из собственного фонда помощи молодым дарованиям.
В 1936 году Тышлер сотрудничал с Московским государственным еврейским театром, где режиссер Соломон Михоэлс ставил пьесу Моисея Кульбака «Разбойник Бойтре». Перед премьерой театр посетил один из ближайших соратников Сталина Лазарь Каганович. Спектакль Лазарю Моисеевичу не понравился, он устроил режиссеру разнос, обвиняя в том, что вместо революционного настроя масс здесь показывают какую-то несознательную шантрапу. Более всего его возмутили костюмы персонажей (часть их ходила в лапсердаках и сапожках). Услышав фамилию художника, Каганович воскликнул: «Что он себе позволяет? Не знает, кто у нас носит кавказские сапожки? Это что за намек?» И велел уволить Тышлера из театра…
А ведь случись им встретиться лично — могли бы поговорить о Мелитополе, куда в 1915 году Каганович приезжал устанавливать связи с местными большевиками, в числе которых состоял и брат Александра Тышлера.
— Насколько успешно сложилась судьба бывшего мелитопольца?
— Он занимался любимым делом — оформлял постановки в разных театрах страны, иллюстрировал книги, его картины участвовали в полусотне выставок в Союзе и в тридцати двух — за рубежом. В 1939 году Тышлера наградили орденом «Знак Почета», в 1943-м удостоили звания «Заслуженный деятель искусств Узбекской ССР» — за работу в Узбекском академическом театре драмы во время эвакуации, в 1946-м за декорации и костюмы к спектаклю «Фрейлехс» в Государственном еврейском театре присудили Государственную премию. Вот только далеко не все понимали и принимали его гротескные, фантасмагорические творения. Потому случалось, что отменяли уже анонсированные выставки, запрещали писать о его вернисажах.
Уже после смерти художника, когда было получено добро от вдовы на передачу Мелитополю рисунков Тышлера, открытие в городе музея его имени все откладывалось. И я пошел в горисполком на прием к первому заместителю председателя, которого знал как образованного человека. Чиновник озадачил меня вопросом: «А где документ, подтверждающий, что этот художник — великий? Приведи аргумент, чтобы я мог доказать это на заседании исполкома». Я ответил: «А вы узнайте, сколько стоят картины Тышлера! Недавно одну продали за 80 тысяч долларов, другую — за 120 тысяч долларов. Нам решили подарить три картины Тышлера — умножьте 100 тысяч долларов на три».
Через некоторое время чиновник сообщил, что когда депутаты услышали о стоимости картин, очень быстро проголосовали за музей. Жаль, что до нынешнего времени музей не дожил. Теперь работы Тышлера хранятся и периодически выставляются в краеведческом музее.
— Отдельная глава книги содержит письма…
— Здесь два письма влюбленного Тышлера к Флорочке и часть нашей с ней переписки. Письмо с рассказом о том, как умер ее супруг, Флора Яковлевна писала мне с перерывами, ей тяжело дались эти строки. Просила меня не спешить с их публикацией, что я и сделал. Оно напечатано впервые: «Однажды в январе 1980 года вечером Тышлер позвал меня — он отдыхал, вернувшись из мастерской — и попросил, чтобы я вызвала адвоката (видимо, нотариуса. — Авт.), чтобы составить завещание. Вот тогда я испугалась! Умоляла отказаться от этого, но он настоял. Завещание было составлено… Через полгода он умер. Чувствовал, точнее, предчувствовал приближение конца. С весны в его здоровье произошел перелом. В самых неожиданных местах — в комнате, на кухне, в коридоре — он вдруг начинал терять сознание и падал на пол. С большим трудом мне удавалось его поднять и притащить на тахту или диван. А 23 июня 1980 года, не дожив чуть более месяца до своего дня рождения, он умер утром, еще лежа в постели, так никого и не позвав. Когда гроб с телом стоял в зале Московского союза художников, был яркий и солнечный день. Но по дороге на кладбище начался не дождь, а ливень. Казалось, сама природа оплакивала его кончину…»
Александр Григорьевич и до того неохотно расставался со своими картинами, а жена и вовсе отвадила тех визитеров, которые, по ее мнению, отвлекали мужа от работы, и взяла на учет все его картины, рисунки, скульптуры. Иногда сам мастер делал презенты родным и знакомым, что супруга не одобряла. Случалось, что она под благовидным предлогом могла… забрать подарок. Вряд ли Мелитопольскому краеведческому музею досталась бы хоть толика бесценных произведений земляка, если бы не настойчивость тогдашнего директора Ларисы Петровой, убедившей Флору Яковлевну Сыркину передать на родину художника 26 его рисунков.
Фото из архива Флоры Сыркиной