24 года назад советские войска покинули территорию Афганистана
В годы Афганской войны
15 февраля исполняется 24 года со дня окончания войны и вывода советских войск с территории Афганистана. О некоторых эпизодах боев одной из таких частей «ФАКТАМ» рассказал полковник в отставке Игорь Стодеревский, в течение двух лет командовавший
— Игорь Юрьевич, чем занимался ваш отряд?
— Приходилось участвовать и в общевойсковых операциях
Бои велись круглые сутки. Однажды нам пришлось остановиться на ночлег на незнакомой территории. Однако обороняться всю ночь было опасно — могли сверху перестрелять, как куропаток, а оставить тяжелую технику мы не могли. Пытаясь не подпустить душманов к расположению отряда, командир артиллерийской батареи капитан Тютюнник всю ночь стрелял вблизи наших позиций, создавая психологический эффект. Чтобы наши солдаты не попали под огонь своих же, весь личный состав спрятали в бронемашинах, где они и проспали до утра. Я же всю ночь корректировал стрельбу, так как, по сути, орудие стреляло вслепую. Утром от нервного напряжения у меня дрожали руки. Устал страшно. По дороге в лагерь поставил замполиту задачу: достать спиртное. В расположении мне налили кружку местного самогона отвратительного качества. Выпив ее залпом, наверное, впервые в жизни я получил от водки огромное удовольствие.
— Встречались ли вы с предательством своих?
— Большинство бойцов отряда достойно проявили себя в условиях войны, не раз спасая друг другу жизнь. Во время одной из операций в районе Айбака я стоял на бронетранспортере и наводил по рации боевые вертолеты на цель. Внезапно меня свалил удар одного из моих солдат. В чем дело? Выяснилось, что, увлекшись, я не заметил, как пули стали щелкать по броне совсем рядом со мной. Парень увидел это и сбросил меня на землю. Такие случаи взаимопомощи на войне не редкость.
Но, как говорят, в семье не без урода. В нашем отряде служил младший сержант Викол, невысокого роста и хилого телосложения. Из-за скандала, связанного с неуставными отношениями, он был разжалован и должен идти на дембель с так называемой четвертой партией, которая отправлялась домой намного позже остальных, не провинившихся. Такое наказание получали те, кого пожалел прокурор. В тот раз в четвертой партии Викол остался один, и бойцы более позднего призыва избили своего мучителя. В отместку Викол убежал к басмачам. Тогда мы окружили три соседних кишлака и собрали у подножья сопок всех местных мужчин. Блефуя, для устрашения напротив голой сопки выставили всю имеющуюся технику и тяжелое вооружение. Я взял в заложники пять старейшин и пообещал их повесить, если в течение суток нам не выдадут беглеца. «А с кишлаками поступим вот как», — сказал я, и по моему сигналу солдаты открыли огонь из всего имеющегося вооружения по соседней сопке. Спустя две минуты на ней не осталось живого места — все было в огне. Утром пришлось еще раз припугнуть афганцев залпом в сторону деревни с недолетом в 500 метров. Вскоре нам вернули дезертира. В итоге Викол получил 4,5 года тюрьмы. Но судили его все же не за дезертирство, а за неуставные взаимоотношения. «Мы не находимся в состоянии войны с Афганистаном, поэтому Викол не мог сдаться противнику, который отсутствует», — так сформулировал прокурор.
— Война — это всегда напряжение, но и оно иногда отпускало. В чем вы находили отдушину для себя?
— В расположении отряда жил пес по кличке Старшина. Свое прозвище собака заслужила стойкой нелюбовью к каким-либо нарушениям воинами формы одежды. Видя «непорядок», пес всегда кусал их. Поэтому, заметив Старшину, солдаты сразу старались поправить сбившийся ремень на поясе. Еще одной всеобщей любимицей стала обезьяна Чита, подброшенная нам вертолетчиками. Она бегала по части в брюках и тельняшке и постоянно с кем-то конфликтовала. Жила Чита в одном из вагончиков офицерского городка. Правда, вскоре, обнаружив изодранные в клочья вещи, офицеры ее выгнали. Тогда обезьяна прибилась к жильцам другой комнаты, но уже через пару дней изорвала там пачку чеков (на них в те годы можно было приобрести в закрытых магазинах дефицитные вещи). Поменяв несколько хозяев, обезьяна поселилась у меня. Мы даже вместе ездили на боевые операции на трофейном джипе. Правда, во время боя она пряталась в бронетранспортер. Мне от нее доставалось, как и всем. Как-то во время совещания с офицерами я почувствовал такой мощный удар по голове, что искры из глаз посыпались. На секунду все смолкли в недоумении, а потом офицеры разразились гомерическим хохотом. Оказывается, Чита исподтишка со всего размаха ударила меня кулаком в темя и убежала. К сожалению, судьба ее сложилась трагически — обезьянка подорвалась на мине.
— Какая из проведенных вами операций запомнилась больше других?
— Это взятие Мармольского ущелья, в котором засела крупная банда боевиков, захватившая в плен 16 советских гражданских специалистов. Было это 30 лет назад в марте 1983 года. Главарь банды Забибуло называл себя командующим Северным фронтом. По данным разведки, у него насчитывалось до 1300 душманов. Наш отряд должен был атаковать его в лоб, то есть с того места, где ущелье выходит в долину. Нам предстояло штурмовать горловину ущелья
Спецназовцы, которые попытались пробраться в ущелье, были обстреляны из пулеметов. Душманы располагались по обеим сторонам ущелья в сотнях пещер, куда они забирались с помощью лестниц. Нам еще повезло, что они сразу же открыли огонь, а не выждали, когда солдаты окажутся в каменном мешке. Атаку пришлось прекратить. Помню одного лейтенанта, которого ранило в спину. Пуля вышла через живот. Медики считали, что лейтенант уже не жилец. Парня увезли на «вертушке», но уже спустя две недели он вернулся в отряд живым и здоровым — его спас бронежилет, изменивший направление пули, которая каким-то образом не повредила внутренние органы.
— Ущелье мы брали девять суток, — продолжает Игорь Стодеревский. — Время от времени проводили психические атаки, чтобы измотать противника. Практически весь световой день его «обрабатывали» авиация и минометы. Я лично выходил по радиосвязи на самолет-корректировщик и наводил его на цель. Авиация бросала в ущелье обычные бомбы, бомбы объемного взрыва, жгла напалмом. Но все без толку — во время налетов душманы отсиживались в пещерах, а после выползали из своих нор. Однажды им удалось вычислить, откуда наводится авиация, и нас обстреляли из миномета. Мы стояли возле бронетранспортера, когда вокруг начали разрываться мины. Первая не долетела и разорвалась, вторая — перелетела — нас брали в «вилку». Я не мог укрыться в бронетраспортере, так как корректировал действия авиации, чтобы она случайно не накрыла наших ребят. И вот очередная мина рванула всего в тридцати метрах от меня. В момент взрыва я успел прыгнуть в узкий проход между машинами, однако уже в полете почувствовал удар и боль в пятой точке. Ну, думаю, приехал — за полтора года войны ни царапины, а тут в такое место! Теперь пойдут насмешки. К счастью, это оказался не осколок, а всего лишь отскочивший камень. Правда, три дня пришлось сидеть бочком. Так я и встретил свое тридцатипятилетие. Вскоре мы вычислили афганского корректировщика и «накрыли» его из зенитных орудий.
Как-то ночью мне доложили, что справа от входа в ущелье спустились с гор несколько наших пехотинцев во главе с командиром роты, хотя по плану наступления все части, работавшие в других квадратах, не должны были выходить к нам. Видно было, что офицер в стельку пьян и, по сути, бросил своих солдат на произвол судьбы. Позже к нам небольшими группами, по пять-шесть человек, приходили его бойцы. С собой они несли раненых. Возмущенные таким поведением наши офицеры хотели устроить самосуд, но я запретил им, доложив об этом случае в штаб группировки.
Напряжение сказывалось и на моих бойцах. Во время подъема на скалы у одного из молодых лейтенантов сдали нервы, и он отказался возвращаться на позицию. Фактически за невыполнение приказа ему грозил трибунал. Однако я понимал, что причины нервного срыва кроются не в страхе, а в предельном охлаждении организма. Зайдя в палатку, я положил ему руку на плечо и сказал: «Твои солдаты уже пошли, а ты должен быть впереди них». Офицер молча поднялся и ушел со своей группой.
На седьмой день операции мне позвонил командующий
В один из дней ко входу в ущелье из соседней дивизии прибыл агитационный отряд. Используя громкоговорящие устройства, они в течение часа уговаривали басмачей сложить оружие, перемежая слова молитвами. Может, это и возымело бы успех. Но в конце концов горе-агитаторы, не знавшие традиций и обычаев мусульман, включили советскую эстрадную музыку. Здесь даже мои солдаты, призванные из среднеазиатских республик, стали возмущаться. Большим оскорблением для мусульманина было после молитвы транслировать эстрадные песни, да еще европейские. Кстати, наши солдаты из среднеазиатских республик постоянно переругивались с басмачами — дистанция между ними иногда достигала всего тридцати метров. Причем обе стороны использовали нецензурные слова исключительно на русском языке. Мне довелось присутствовать во время одной из таких перебранок. Противник предлагал переходить к ним, где уже ждет горячий чай, плов и французские девушки. Наши в ответ обещали прийти попозже и самим взять все, что нужно.
Приближался решающий штурм. В ночь перед атакой мы чуть было не ввязались в бой с нашей мотострелковой ротой, внезапно прорвавшейся к нашим позициям сквозь ущелье. Ее мы могли бы принять за противника. Хотя по плану операции наши подразделения не должны были пересекаться. Во всем виновата несогласованность действий между частями. Сам же штурм проходил при поддержке двух боевых машин пехоты с использованием дымовых шашек. Кстати, в это время агитационный отряд на все ущелье транслировал песню в исполнении Аллы Пугачевой «Миллион алых роз». Солдаты улыбались, идя в атаку. Позже, в одном из интервью, певица резко отзывалась о войне в Афганистане. Но вышло так, что ее песня была там и воевала. В итоге базу, находившуюся в ущелье, мы взяли за полчаса, не потеряв ни одного бойца.