Героиня проекта «Детектор лжи», выносившая троих детей для иностранных пар, рассказала «ФАКТАМ» тайны индустрии «коммерческого материнства»
«Стану суррогатной мамой для вашего ребенка (двойни). Меня зовут Антонина, мне полных 37 лет. Веду здоровый образ жизни, совсем не употребляю алкоголь. Имею своих двух детей: 18-летнего Рому и пятилетнюю Дашеньку. Участвовала в программе суррогатного материнства дважды, и дважды успешно. Во второй раз родила двойню, здоровеньких малышей. Первая группа крови, резус положительный. Проживаю в Киевской области».
Это объявление Тоня, швея по образованию, разместила в интернете, когда поняла, что нет лучшего способа разбогатеть, кроме как стать суррогатной матерью.
— Однажды по телевизору показали программу о россиянке, родившей ребенка для богатой пары, — рассказывает 39-летняя Антонина Кабанец. — Женщина спасала свою дочь — той нужна была донорская почка. В результате и дочь спасла, и новое жилье купила. И я загорелась. Так мне же тоже квартира нужна! Ведь в доме мужа нам с двумя детьми принадлежала всего одна шестая часть. А тут родил — и целый дом купить можно. Но когда я обзвонила несколько киевских клиник, мне дали понять, что в бой я рвусь рановато: моему второму ребенку, Даше, было чуть более полугода и организм еще не отдохнул. Я уже забыла об этой идее, как вдруг через восемь месяцев мне позвонили: «Это вы хотели стать суррогатной матерью? Приезжайте к нам в Киев». Я спросила у мужа: «Ты не против, если я рожу ребенка другим людям? Дом потом купим…» Он не возражал.
Первичный осмотр показал: мать двоих детей абсолютно здорова и пригодна к вспомогательным репродуктивным технологиям. Заказчики — супруги из Испании Лукас и Ева (имена изменены), побеседовав с Тоней и ее мужем, приняли решение остановиться именно на этой кандидатуре суррогатной матери.
Еве было уже за сорок. Женщина, болеющая сахарным диабетом, в свое время решилась на беременность, но на седьмом месяце плод замер, и врачи были вынуждены сделать операцию, после которой испанка уже не могла иметь детей. Пациентке предложили использовать яйцеклетку, взятую у донора, но та отказалась. Ведь у них уже был чужой ребенок — мальчик, усыновленный в России, а они хотели стопроцентно своего. В итоге испанская супружеская пара и суррогатная мать подписали договор.
— Он был составлен очень грамотно, — вспоминает Тоня. — В нем были защищены интересы обеих сторон. Если я передумаю и прерву беременность, должна выплатить компенсацию в сумме, даже превышающей оплату суррогатного материнства, — около 20 тысяч долларов. В случае выкидыша родители оплачивают количество месяцев, на протяжении которых я носила ребенка. Если с первого раза плод не приживется, были предусмотрены еще две попытки подсадки эмбриона.
В случае смерти биологических родителей — Лукаса и Евы — ребенка забрали бы их родные. В случае моей смерти компенсацию получили бы мои родственники. В случае рождения неполноценного ребенка биологические родители обязывались его забрать.
Месяц (в это время я жила дома, в Переяславе-Хмельницком) меня готовили к подсадке эмбриона: я пила гормоны, по часам делала сама себе уколы в живот. Со мной постоянно связывался куратор киевской клиники, который помогал решать возникающие проблемы: медицинские, психологические, юридические.
Наконец мне подсадили эмбрион. Но на восьмой неделе плод замер. Врач клиники меня успокоила, сказав, что здесь нет моей вины, это какие-то неполадки на хромосомном уровне. Ева и Лукас оплатили мне компенсацию за срыв беременности, увеличив оговоренную сумму — 500 евро — вдвое.
Через полгода, со второй попытки, эмбрион прижился. Мне нужно было уезжать из Переяслава-Хмельницкого и обосновываться ближе к столичной клинике — так требовалось по договору.
Многие заказчики настаивают на том, чтобы суррогатная мать в период беременности жила в отдельной квартире одна. Боятся, чтобы она не таскала своих маленьких детей на руках, ведь это может привести к срыву беременности, или не заразилась от них, если они где-то подцепят инфекцию. Но для плода не опасно, если я подниму собственное дитя или буду заботиться о нем. Гораздо опаснее, если мои родные дети будут жить отдельно и я начну сходить с ума, думая ежеминутно, в порядке ли они.
Я заявила, что переезд в отдельное жилье без моих детей даже не обсуждается. И вскоре с сыном Ромой и дочкой Дашей перебралась к сестре в поселок под Киевом, где за деньги испанцев (на жилье и питание они платили 400 евро в месяц) мы сняли отдельную квартиру. Сын пошел в восьмой класс местной школы. Муж остался в Переяславе-Хмельницком, у него там была работа.
Беременность мне особых проблем не доставляла. Оказалось, будет мальчик. Родители придумали ему имя Энрике. Я очень люблю своих детей, они всегда со мной, поэтому мысль, что придется отдать новорожденного малыша, хоть он и чужой мне генетически, не давала покоя. Так что с первых дней я начала себя готовить к расставанию с младенцем. Его — тоже. Постоянно повторяла: «Энрике, у тебя хорошие родители. Они будут тебя любить. Очень-очень. Ты будешь самым счастливым ребенком на свете…» Не знаю, слышал ли меня Энрике, но себя я таким образом утешала и ободряла, это точно.
Как-то супруг позвонил и сказал: «Тут продается «Форд». Он стоит 20 тысяч долларов. Ты мне дашь деньги на машину?» Я рассердилась: «Эти 20 тысяч еще заработать надо. Ты к нам не приезжаешь пять месяцев, за все время приехал раз на Новый год, не звонишь, а тут просишь деньги…» И муж перестал звонить и приезжать, потеряв ко мне интерес.
— Может, дело было не в «Форде», а в запрете на интимную жизнь? Этот пункт оговаривался?
— Такого запрета не было. Единственное, врач попросила, чтобы мы с мужем воздерживались от секса первые двадцать дней после подсадки эмбриона. А вот когда я второй раз пошла на суррогатное материнство, вынашивая двойню для другой семьи, заказчики уже прописали этот пункт в договоре. Возможно, потому, что к тому времени я была уже разведена, и они не хотели, чтобы я, вынашивая их ребенка вне брака, вела сексуальную жизнь.
Своего первого «подсадного» сынишку я родила самостоятельно и в срок. Энрике весил 3850 граммов, рост 55 сантиметров. Медики его сразу же унесли, не дав покормить.
— Тяжело было пережить этот момент? В одном из интервью певица Алена Апина упорно называла суррогатную мать, родившую ей дочь Ксюшу, «наша мама-инкубатор», как бы лишая ее человеческих чувств и умаляя роль в рождении ребенка.
— Конечно, я отдавала себе отчет, что я лишь часть процесса под названием «вспомогательные репродуктивные технологии», что генетический материал других людей просто «загрузили» в мое тело на нужный срок. Но, как я себя ни утешала, что это чужой ребенок, организм ведь не обманешь. Что же это? Был-был ребенок девять месяцев, тело готовилось его кормить и любить, и вдруг он исчез… Когда меня везли обратно в палату и я расплакалась, санитарка сказала: «Ну чего ты? Не плачь. И людям добро сделала, и себе помогла…»
Она была, пожалуй, единственным человеком в роддоме, кто меня поддержал. После родов ко мне никто не подошел, не осмотрел, а ведь заказчики уплатили внушительную сумму за мое пребывание в этом известном киевском роддоме, не хочу называть его номер. Это неприятно поразило. Как будто я была не роженица, а машина, надобность в которой отпала сразу после появления ребенка.
Я лежала голодная, ждала, пока на меня обратят внимание. На второй день в палату забежал муж Евы Лукас. Приподнял одеяло и начал целовать мои ноги, плакать, смеяться, так он был счастлив, что родился сын. Говорить ему, что врачи не уделяют мне должного внимания, огорчать его в момент радости было как-то неудобно. И лишь когда после ухода Лукаса я пожаловалась своему куратору, все сдвинулось с места, и врачи зашевелились.
— Как вы объяснили односельчанам, куда делся ребенок?
— Сообщила, что он родился мертвый. А потом испугалась: «Зачем я такое сказала? А вдруг с ним и правда что-то произойдет!» На следующее утро побежала к соседке и говорю: «Оксана Николаевна, давайте я вам расскажу всю правду, а то уснуть не смогу». После того как я решила раскрыть свою тайну, чего только в селе не говорили. Одна соседка заявила: «Боже, она страшный человек! Я брезгую ею. И к ней даже не подойду!» Другая возмущалась: «Это аморально. Продать своего ребенка, которого выносила под сердцем!»
А я думала: «Но я продавала не ребенка, а услугу. И не смогла бы обмануть тех людей, которые ждали этого малыша девять месяцев, а до его появления на свет — еще полжизни. Этот мальчик мне не принадлежал. Я была лишь временным местом жительства для него».
— Сколько вам заплатили за услугу?
— 18 тысяч евро. Еще четыре тысячи выплатили за весь период вынашивания беременности. Из этих денег оплачивались питание и аренда квартиры. То есть всего я получила 22 тысячи евро. Это лишь малая часть, которую платят заказчики за суррогатное материнство. Всего же, по их разговорам, такая программа обходится в сто тысяч долларов.
— Муж вас из роддома встречал?
— Он не звонил и не знал даже, когда я рожаю. Я недели три после родов подождала, а потом сама набрала его номер: «Я получила деньги и еду домой». Он ответил: «Не надо. Тебе здесь делать нечего»… Меня будто обухом по голове ударили. Пыталась с ним связаться, но он не брал трубку, не хотел ничего объяснять. Похоже, что его уже не интересовали ни я, ни деньги.
— Но что могло случиться за это время? Может, он опомнился и счел коммерческое материнство чем-то чудовищным? Одно дело подписать контракт и сдать жену в аренду. Другое — наблюдать, как у нее растет живот, а в нем — чужой ребенок.
— Позже я все-таки вызвала мужа на откровенный разговор. Он признался, что чужой ребенок здесь ни при чем. Сказал, что его начал смущать… мой возраст и то, что мой сын Рома от первого брака так вырос. Но когда мы начинали встречаться, мне было 29, ему 18, и мой возраст не был для него препятствием. Я не собиралась за него замуж, это он, вернувшись из армии, настоял. И вот, в 28 лет, супруг задумался о моем возрасте. А тут еще я уехала на полгода, и он привык жить без меня. Но ведь раньше он меня очень любил!
*На передаче «Детектор лжи» Тоня честно ответила на три блока вопросов и заработала 25 тысяч гривен
Своего жилья в Переяславе-Хмельницком у меня не было, и я сняла квартиру. Решила: раз денег на покупку дома не хватает (а я мечтала о доме), возьму автомобиль. Купив машину, стала думать о профессии, которая могла бы приносить мне стабильный доход. По образованию я швея, но эта профессия не кормит. Так что окончила курсы массажистов и маникюра-педикюра, устроилась на работу курьером, стала подумывать о том, чтобы открыть свой массажный салон.
Доходы были невелики, поэтому Тоня дала объявление в интернете, что готова стать суррогатной матерью. Вскоре одно из столичных агентств, которые сопровождают репродуктивные программы (в первый раз Антонину пригласила на программу непосредственно клиника), пригласило женщину на собеседование с заказчиками — американцами русского происхождения.
Феликсу и его супруге Жене, как и предыдущей паре, было уже за сорок. Они выехали в Америку из России, но в Киеве у них жили родственники, поэтому супруги решили обзавестись ребенком в Украине.
На собеседование с американцами приехали 28-летняя Настя, мать двоих детей, не имеющая опыта суррогатного материнства, и 37-летняя Тоня, уже находившаяся в критическом для вынашивания чужих детей возрасте, ведь обычно нужны женщины до 35.
— Среди кандидаток в суррогатные матери существует конкуренция?
— Конечно. Даже несмотря на то, что каждая такая беременность — это риск для здоровья. Есть заказчики, которые не хотят знакомиться с суррогатными мамами (или, как нас еще называют, «гестационными курьерами», от слова гестация — срок, отведенный на вынашивание ребенка). А есть, наоборот, такие, кому необходим личный контакт. Я думала, что проиграю Насте, поэтому поставила завышенные цифры гонорара в контракте этого агентства. Моя конкурентка называла 12 тысяч долларов за услугу, я — 18 плюс триста долларов каждый месяц на содержание.
Но американцы остановились на моей кандидатуре. Позже я спросила почему, ведь я старше и запросила большую сумму. Они сказали, что в моей конкурентке их насторожило несколько моментов. Представляясь, она заявила: «Меня зовут Настя, но называйте меня Глэдис». Им такое требование показалось странным. Ведь все пары ищут психологически устойчивую, адекватную суррогатную мать и очень внимательно смотрят, как женщина ведет себя во время собеседования, что и как говорит.
«И в ней не было ничего «мамского», несмотря на двоих детей, — добавила американка. — Она, скорее, напоминала офисного работника. А вы нам понравились: как вы улыбаетесь, как говорите о своих детях. Вот вы мамочка, которой можно доверить все».
У Жени не нашли качественных яйцеклеток, ее репродуктивный возраст практически закончился. Поэтому взяли у женщины-донора. Евгения потом, правда, переживала: «Тоня, может, надо было рискнуть на своей яйцеклетке… Может, даже на твоей попробовать?» Я отвечала: «Нет-нет, свои яйцеклетки я не отдаю!»
За пятьсот долларов Женя и Феликс сняли для меня с детьми квартиру в Киеве неподалеку от клиники. Они платили мне 300 долларов в месяц. Когда оказалось, что я ношу двойню, притом разнополую, Женя добавила еще сто долларов к месячному жалованью.
Двойню носить было значительно тяжелее. У меня начались проблемы с поджелудочной железой. Врачи, которые сопровождали беременность, надо мной просто тряслись: лечили гомеопатическими средствами, корректировали отдых и питание. В последние месяцы беременности Женя и Феликс прилетели в Киев из Америки, чтобы быть со мною рядом. Они приходили ко мне на съемную квартиру каждый день.
— Суррогатная мать в определенный момент становится очень могущественной. И, несмотря на подписанные контракты, может сделать с семьей все, что угодно: выкрасть их ребенка, запросить удвоенный гонорар, соблазнить мужа заказчицы, чтобы женить его на себе. Вы ощущали страх со стороны Жени и Феликса, что что-то может пойти не так?
— Конечно, это очень щепетильный момент, когда ребенка, зачатого от любимого мужчины, вынашивает другая женщина. Феликс в этом смысле щадил чувства Жени. Не говоря ничего супруге, забегал иногда ко мне, смотрел горящими глазами на… мой живот, просил разрешения послушать, как толкаются дети. То есть я интересовала его «фрагментарно». (Смеется.) Да, могущество в определенной мере ощущаешь, что вот другие не могут выносить, а ты можешь. Но спекулировать на этом мне и в голову не приходило.
Двойня родилась в срок, без кесарева, что, говорят, большая редкость. Девочка Марта весом 3200 граммов и мальчик Артур весом три килограмма. Если в первый раз в роддоме ко мне отнеслись достаточно равнодушно, то в этом роддоме просто пылинки сдували.
После родов Женя спросила, не соглашусь ли я хоть немного покормить детей. Я была только за.
— Если говорить языком прейскуранта, кормление было дополнительной услугой?
— Безусловно. Я боялась, что это меня психологически ранит, но ведь речь шла о здоровье детей. За каждый день кормления Женя платила мне по 500 гривен. Она поселилась рядом в палате и помогала мне с новорожденными. Когда нас выписали из роддома и я уехала с двойняшками на съемную киевскую квартиру, там помогали мои дети Роман и Даша. Через десять дней я сказала Евгении: «Все! Забирай малышей скорее. Если они еще хоть немного побудут, я их от себя уже оторвать не смогу…»
Супруги с детками улетели в Америку. Мы с Ромой и Дашей еще два месяца (это был период летних каникул) решили пожить в Киеве. Много гуляли, ходили на экскурсии, в музеи и кино. Сын (он учится на психолога в университете) сказал: «Мама, мы получили двойную порцию любви и нежности. Это ты свои чувства к двойняшкам на нас перенесла?»
Тогда же летом, найдя мое объявление в интернете, меня с родными пригласили на передачу канала СТБ «Детектор лжи», где я заработала 25 тысяч гривен. Боялась, что тон передачи будет оскорбительным, ведь многие не приемлют суррогатное материнство, которое, кстати, в Украине разрешено, но все было вполне корректно.
Передача вышла 4 февраля 2013 года. После этого телефон не умолкал. Звонили женщины, которые хотят стать суррогатными матерями. Звонки были в основном из провинции, где нет работы.
— Как потратили гонорар за двойняшек? Квартиру купили?
— Нет. Пока живем в Переяславе-Хмельницком на съемной. Я вложила деньги в бизнес, но он, к сожалению, не пошел. Я бы с удовольствием родила детей еще для какой-то пары, однако уже не подхожу по возрасту.
— У вас есть информация о рожденных вами детях?
— Двойняшкам Марте и Артуру из Америки исполнился год, они прилетали этим летом в Киев. Маленькому испанцу Энрике уже три года. Когда он подбегает к трубке и кричит: «Антонина!» — у меня просто мороз по коже: где-то, на другом конце земли, растет ребенок, к рождению которого причастна и я.
— Что вам дал этот опыт?
— Я решила, что никогда больше не буду делать аборты. Потому что поняла, какой это подарок судьбы — ребенок. Побывав в клиниках, я ужаснулась от длины очередей, от количества заплаканных глаз, от зрелища, как мужья стучат кулаками в стену, когда врач говорит, что беременность сорвалась, какие эмоции переживают люди, узнав, что зачатие все-таки произошло. Поэтому решила: если Бог сейчас вдруг даст мне своего малыша, обязательно буду рожать.
* «Я решила, что никогда больше не буду делать аборты. Потому что ребенок — это подарок судьбы», — говорит Антонина Кабанец (фото Сергея Тушинского, «ФАКТЫ»)