Происшествия

«Алеше нужна химиотерапия, а мы ему даже обезболивающие препараты в СИЗО передать не можем»

7:00 — 12 июля 2013 eye 4209

28-летнего жителя Ялты, страдающего онкологическим заболеванием, по сфабрикованному уголовному делу суд приговорил к пяти(!) годам лишения свободы. Родители парня обратились за помощью к «ФАКТАМ»

О причине, круто изменившей жизнь Алексея, страдающего тяжелым онкологическим заболеванием — лимфогранулематозом, «ФАКТЫ» рассказывали в феврале 2012 года. Все началось с незначительного инцидента: у приехавшего из Белоруссии родственника Леши милиционеры забрали паспорт и намекнули, что вернут документ за соответствующее вознаграждение. «Сын пошел в милицию, — вспоминает мама Алексея Елена Александровна. — Он учится в юридической академии на заочном отделении и объяснил, что отняли документ незаконно. В конце концов, правоохранители безвозмездно вернули паспорт. Но пригрозили: «Мы тебе еще устроим!»...

«Милиционеры сообщили на суде, что спичечные коробки с марихуаной, изъятые у подозреваемого, они... уничтожили»

Как-то к Алексею, работавшему охранником в боулинг-клубе, пришел некий Владимир Сидоренко (имя изменено). Как оказалось, он являлся информатором отдела по борьбе с незаконным оборотом наркотиков (ОБНОН).

— Сидоренко попросил одолжить ему тысячу гривен, — рассказывает отец Алексея Валерий Алексеевич. — Алексей сказал, что плохо его знает и даст взаймы, только если за Владимира кто-то поручится. Спустя время сыну позвонил лучший друг Иванец (фамилия изменена. — Авт.) и попросил одолжить деньги под его ответственность. Леша согласился. Договорились, что возвращать долг Сидоренко будет частями. Полгода спустя днем возле одного из магазинов Владимир передал Леше 300 гривен, и они разошлись.

Позже мы узнали, что якобы за встречей из машины наблюдали милиционеры, которые оформили этот факт, как... сбыт наркотиков. Дескать, Сидоренко за 300 гривен купил у Леши спичечный коробок с марихуаной, и правоохранители изъяли «травку». В приговоре суда указывалось даже количество граммов наркотика. Но ни самого коробка, ни марихуаны в качестве вещественного доказательства предъявлено не было. Факт наблюдения за Лешей и Сидоренко из машины тоже не подтвердили. Видеосъемка не велась.

Через два дня Сидоренко снова позвонил ничего не ведающему Алексею: мол, хочет вернуть еще 300 гривен долга.

— Сын предложил встретиться вечером, — продолжает Валерий Алексеевич. — Но Сидоренко настаивал: «Я сейчас к тебе приеду на работу». И попросил Лешу захватить спички — покурить хочется. На что сын ответил: «Ты же знаешь, я не курю». Отдав деньги, Сидоренко снова спросил про спички. Леша попросил коробок у кого-то из охранников и отдал Сидоренко. Один из сотрудников ОБНОНа тайком сфотографировал этот момент. В суде снимок фигурировал в качестве вещественного доказательства вместе с заключением эксперта о том, что в картонной коробочке находилась... марихуана. Правда, сам спичечный коробок тоже предъявлен не был.

— Любопытно, что следователь, который вел уголовное дело, на суде заявил, что Алексей передал покупателю наркотик метадон, — уточняет мама Алексея Елена Александровна. — Судья даже переспросила его: «Вы уверены, что это был метадон?» «Да», — сказал следователь. Суд принял решение об осмотре спичечных коробков, якобы изъятых у нашего сына, но милиционеры сообщили, что их... уничтожили.

— Сидоренко отдал Алексею оставшуюся часть долга?

— Да, они встретились вечером на детской площадке, — продолжает Валерий Алексеевич. — Леша взял деньги у Сидоренко, немного поговорил со знакомыми ребятами и ушел. А сотрудники ОБНОНа в это время сидели в машине неподалеку и вели видеосъемку... камерой мобильного телефона. Они потом показывали запись в суде: сплошная темень, только окна домов горят, слышны какие-то голоса, а в конце Леша говорит: «Ну все, ребята, я пошел домой». Ни лиц, ни тем более упаковки с марихуаной, которую сын якобы снова передал Сидоренко, на этой записи не видно. Тем не менее милиционеры посчитали, что зафиксировали третий(!) факт продажи наркотиков нашим сыном. Составили протокол и задержали Лешу в 300-х метрах от его дома, возле магазина. Сын шел с работы с рюкзаком за плечами, нес электроплитку (без нее в каптерке охранников холодно), емкости для пищи, которую брал из дому, сахар в прозрачной баночке. То есть ничего запрещенного. Милиционеры выложили все это на землю и сфотографировали на мобильный телефон. Когда Леша достал из кармана 500 гривен сотенными купюрами, его спросили: «Твои деньги?» Сын ответил утвердительно. Но он очень удивился, обнаружив в заднем кармане брюк еще и скомканную 50-гривневую купюру, ведь никогда не клал туда деньги. Милиционеры же заявили: «Это у тебя осталось от сбыта наркотиков».

— Купюра была меченая?

— Нет, — отвечает отец парня. — В суде сотрудники ОБНОНа утверждали, что Сидоренко рассчитывался с Лешей деньгами, номера которых были переписаны. Однако если при задержании у Алеши из «переписанных» трехсот гривен оказалась лишь 50-гривневая купюра, напрашивается вопрос: куда делись остальные? Тем более, что найти эти банкноты почему-то даже не пытались. Но ялтинский суд этот факт не заинтересовал. Как и то, что все дело против нашего сына было сфабриковано. Например, служители Фемиды не обратили никакого внимания на нестыковки в показаниях сотрудников ОБНОНа: одни утверждали, что Сидоренко покупал наркотики у нашего сына днем, в 13.40, другие — что это происходило при свете фар, когда стемнело.

Да и свидетели, видно, не договорившись заранее, давали разные показания о месте происшествия и месте осмотра покупателя — получалось, что фигуранты дела находились одновременно в разных концах города. Более того, протоколы допросов, якобы написанные свидетелями собственноручно, были составлены в совершенно одинаковых выражениях и с одними и теми же орфографическими ошибками.

«Через пару месяцев правоохранители, сфабриковавшие дело против Леши, попались на взятке»

— Я отлично знаю, как должны проводиться так называемые контрольные закупки, ведь 20 лет проработал в милиции, в розыске, — продолжает Валерий Алексеевич. — После случившегося поехал на прием к тогдашнему руководителю крымского главка милиции Александру Просолову, написал жалобу. Он прочитал ее и говорит: «Вы же бывший правоохранитель и хорошо осведомлены, как по закону проводится такая операция. Бухгалтерия выдает «закупщику» деньги, причем меченые. Сотрудники ОБНОНа должны три раза изъять купюры у «продавца» и столько же раз — наркотики у «покупателя». «Но этого не было», — отвечаю. «Значит, произошло нарушение», — сказал Просолов и пообещал разобраться. К сожалению, вскоре его перевели на другое место службы. А из главка мы получили отписку, что никаких нарушений в действиях ялтинских милиционеров не обнаружено. Правда, спустя пару месяцев эти «доблестные» правоохранители попались на взятке, в отношении них также возбудили уголовное дело.

— Нашего сына милиционеры просто решили наказать, чтобы не лез, куда не надо, а знал свое место, — вытирает слезы Елена Александровна. — Он не совершал никакого преступления! Леша так нам и сказал: «Я не возьму на себя вину, потому что ничем незаконным не занимался». У моего ребенка онкозаболевание, он состоит на учете в республиканском онкоцентре. Мы просили ялтинского судью отпустить сына, взяв подписку о невыезде, чтобы он имел возможность лечиться. Но от нас потребовали внести залог в размере... 100 тысяч гривен. Причем немедленно. Даже несколько дней, чтобы собрать необходимую сумму, не дали. И все 11 месяцев, пока шли суды, Леша находился в СИЗО. Затем его увезли из Симферополя в керченскую колонию.

— Считается, что бороться с сотрудниками ОБНОНа простым людям не по силам, мол, прокуратура, суды и милиция повязаны, — голос Валерия Алексеевича дрожит. — Но когда Алексея арестовали, я все же встретился с руководителем ОБНОНа. И услышал: «Мы на вашего сына потратили тысячу гривен, у нас есть все вещественные доказательства его вины, вразумите его взять на себя сбыт наркотиков». Еще один сотрудник этого ведомства также убедительно просил, чтобы Леша признался в продаже «травки». Говорил, что сыну это «зачтется». Поскольку он ранее не был судим, получит не больше года условно. Сделай это Алексей, он бы не только самому себе подписал приговор, но и до конца своих дней находился на крючке у правоохранителей. Один человек мне рассказал, как и за сколько можно уладить вопрос через прокуратуру. Но я на это не пошел, поскольку абсолютно уверен в невиновности сына.

Вот уже почти два с половиной года родители парня добиваются освобождения сына. Они направили письма в Генеральную прокуратуру, Президенту Украины, Уполномоченному по правам человека. Подали кассационную жалобу в Высший специализированный суд Украины, который отменил приговор Алексею. Дело отправили в Апелляционный суд Крыма на новое рассмотрение, а оттуда — снова в Ялтинский городской суд. Там из обвинительного заключения исключили факт третьей закупки — по причине явной фальсификации. Однако приговор остался тот же — пять лет лишения свободы. Родители парня подали апелляционную жалобу.

— И все началось по новой, — вздыхает Елена Александровна. — Приезжаем на суд в Симферополь, а заседание каждый раз по каким-то причинам отменяется.

«Для сына любая вирусная инфекция — смертельно опасна»

— Где сейчас Алексей и как он себя чувствует? — спрашиваю у родителей.

— Из керченской колонии его снова перевезли в СИЗО Симферополя, — отвечает Елена Александровна. — Необходимая ему медпомощь так и не оказывается, поскольку в штатном расписании этих пенитенциарных заведений нет врача-онколога. За время, проведенное за решеткой, Леше стало намного хуже, начался рецидив болезни. Сын похудел, у него сильно увеличились лимфоузлы, периодически повышается температура. Ему крайне необходимы обезболивающие препараты, но передать их мы не можем — запрещено. Для Леши любая вирусная инфекция — смертельно опасна. Его жизнь в СИЗО может в любую минуту оборваться... Все ходатайства нашего адвоката о том, что сын сейчас не обвиняемый, а подозреваемый онкобольной человек, который не может содержаться под стражей по состоянию здоровья и на законных основаниях должен быть отпущен под подписку о невыезде, судьи игнорируют. Более того, на заседании не захотели выслушать даже лечащего врача Леши, заявив, что в этом нет необходимости.

Мы обратились к известной правозащитнице Татьяне Яблонской. Она добилась, чтобы Лешу в изоляторе осмотрел профессор из республиканского онкодиспансера. Он тоже сделал вывод, что содержание под стражей способствует рецидиву болезни, сыну необходимо провести томографическое обследование. В СИЗО, понятно, томографа нет. Мы уже не знаем, куда и к кому обращаться за помощью, чтобы нашего онокобольного сына, чья вина не доказана, выпустили из тюрьмы. Хотя бы на подписку о невыезде, чтобы он мог лечиться, пройти хи­мио­терапию. Ведь уходит время, которое при таком заболевании играет решающую роль.

Увы, делается все для того, чтобы правоохранители, сфальсифицировавшие это уголовное дело, не понесли наказание. По заявлению нашего адвоката Михаила Усманского прокуратура Ялты возбудила уголовное производство в отношении следователя Ханина, которое вскоре было... закрыто, так как в его действиях не нашли состава преступления. После того как случаем с Лешей заинтересовались журналисты, Ханин уволился из органов. Эксперт, который подтвердил, что в коробках, якобы изъятых у Алексея, находилась марихуана, тоже ушел с работы. Выяснилось, что он вообще не имел права проводить исследование, так как не состоял в реестре судебных экспертов. Нам дали понять, что если не будем никуда жаловаться, сын отсидит две трети срока и его освободят. Получается, ни за что парня осудили, гробят его здоровье, ломают жизнь, и никто за это не ответит?! Так любого из нас могут бросить за решетку, и все сойдет с рук.

— Все, что происходит с Алексеем, чудовищно и еще раз подтверждает наличие «железной» смычки: милиция — прокуратура — суды, — комментирует известная украинская правозащитница Татьяна Яблонская. — Ведь совершенно ясно, что состава преступления нет, все надумано. Не говоря о том, что парень — онкобольной, и уже по этой причине его надо немедленно освободить. Если действительно говорить о правосудии, то этому несчастному тяжелобольному юноше нужно вынести оправдательный приговор.