Эту аварию, случившуюся 28 лет назад 10 августа 1985 года на Дальнем Востоке в бухте Чажма, ученые называют предвестником Чернобыльской катастрофы
— Я уехал в отпуск, а на следующее утро в одном из поселков военных моряков Тихоокеанского флота меня догнала тревожная весть — на атомной подводной лодке К-431 произошел взрыв, — говорит капитан первого ранга в отставке Лукьян Федчик из Луцка. — Я был командиром этой субмарины. Первая моя реакция на новость — это просто невозможно, ведь не планировалось никаких серьезных работ на борту!
Примчавшись в бухту Чажма, где стояла К-431, узнал подробности произошедшего. Оказалось, когда я уехал, техническое управление флота самовольно решило снять крышку ядерного реактора подлодки, и это привело к взрыву. Десять офицеров, которые непосредственно находились возле места работ, погибли мгновенно. Тел не осталось — находили лишь их фрагменты. На чьей-то оторванной руке было обручальное кольцо. По нему определили уровень излучения в момент взрыва — 90 тысяч рентген! Останки погибших похоронили в свинцовых капсулах. Чудом выжил вахтенный матрос, который проверял документы этих офицеров на право доступа в реакторный отсек. Этот парень находился рядом с эпицентром взрыва, но судьба уберегла его от смерти. Он получил большую дозу радиации. Впрочем, облучились все, кто там был.
Нужно сказать, что предшествовало аварии: в бухте Чажма на обоих реакторах К-431 заменили ядерное топливо. Эта сложная, чрезвычайно ответственная и опасная операция заняла несколько месяцев, выполнялась на воде с помощью специального судна, оснащенного подъемным краном. Перед тем как я уехал в отпуск, был успешно проверен на герметичность один из реакторов (в него нагнетали давление 250 атмосфер). Испытания второго реактора показали: из-под его крышки просачивается вода. Заподозрили, что под ней остался кусок электрода или какой-то инструмент, поэтому и понадобилось вновь поднять крышку. Во флотских инструкциях эта работа называется операцией номер один. Для ее проведения нужно получить приказ главкома Военно-морского флота. Однако техническое управление действовало на свой страх и риск — не захотело, чтобы о забытом электроде узнало командование. Но если бы только это. Организовать работы следовало так, как при обращении с атомной бомбой, — тройной контроль выполнения каждой из операций. Но крышку реактора снимали с грубейшими нарушениями правил. Возможно, все бы обошлось, однако в бухту как раз в это время влетел военный катер. Поднялась волна, на ней качнулось специальное судно с краном, поднимавшим крышку реактора. По одной из версий, это стало, так сказать, последним толчком — и началась неуправляемая цепная реакция, произошел взрыв. Очевидцы утверждают, что крышку реактора весом 12 тонн выбросило на высоту больше километра! Ядерное топливо вылетело, заражая все вокруг радиацией. Хорошо еще, что это был свежий уран, ведь отработанный излучает гораздо больше рентген.
На пятый день после аварии меня вызвали на заседание комиссии по расследованию причин взрыва. В зале сидело человек тридцать — адмиралы, генералы, гражданские специалисты. Я прямо сказал, кого считаю виновными в случившемся. Кстати, зайти в зал мне пришлось в одних носках — дозиметристы потребовали снять обувь, из-за того что на ней было много радиации.
— Вы участвовали в ликвидации последствий аварии?
— Конечно. Вернулся в Чажму и вновь возглавил свой экипаж. В районе шестого отсека К-431 уровень радиации замерить не удавалось — дозиметры зашкаливали. В борту нашей лодки зияла дыра: корпус пробила одна из крупных частей реактора — компенсирующая решетка. При взрыве она улетела высоко вверх, а затем упала на подлодку, проломив прочный корпус. Внутрь К-431 начала поступать вода. Чтобы субмарина не затонула, пришлось подвести под ее днище понтоны. Кстати, компенсирующая решетка излучала 1500 рентген. Ее нужно было поднять краном и уложить в специальный бокс. Мне пришлось участвовать в этой опаснейшей операции. Самую большую дозу получил тогда крановщик — три рентгена.
Из Москвы требовали каждые полчаса докладывать о радиационной обстановке и состоянии лодки. Но я, признаться, это игнорировал, ведь каждый подход людей к аварийной субмарине означал, что они получат дополнительное облучение.
К сожалению, одной из первостепенных задач, которые пришлось тогда решать, было пресечение мародерства. Матросы аварийных команд воровали с нашей подлодки, что приглянется. Кортики, например. К тому же они громили молотками приборы — как будто ураган прокатился. Проблема состояла даже не столько в их недостойных поступках, сколько в том, что вещи на К-431 излучали радиацию, а мародеры приносили ее в свои кубрики.
— Ночевать вас увозили в безопасное место?
— Нет, здесь же, в бухте Чажма, спали на одном из кораблей. Дни стояли жаркие, поэтому я укладывался под открытым небом, постелив матрас прямо на палубе.
— Выжили все члены вашего экипажа?
— Во время взрыва погиб один мой офицер, который был возле реактора, капитан третьего ранга Анатолий Дедушкин. У него тогда родился сын Андрей. Вдова Дедушкина уехала в Севастополь, и я направил председателю горисполкома этого города письмо с просьбой выделить ей квартиру. И женщине таки предоставили жилье. Остальные члены команды находились на подлодке, но в других отсеках. Как раз шли политзанятия. Экипаж был хорошо обучен, и когда после взрыва лодка начала тонуть и объявили аварийную тревогу, мои люди действовали грамотно. Ситуация усугублялась тем, что загорелись кабели. Тушить пожар помогали команды других кораблей. Затем часть моего экипажа отправили в госпиталь. А мне кто-то удружил: отправил в Москву доклад о том, что командир К-431 самовольно уехал в отпуск. На самом деле отпуск мне предоставили с разрешения заместителя командующего флотилией.
— Говорят, алкоголь помогает выводить из организма радиацию.
— Это все знают, поэтому ликвидаторы аварии в Чажме пили, а я ввел для себя сухой закон. Ведь если бы потреблял, пошли бы разговоры — командир пьянствует. Кстати, маску-лепесток, которая не дает радиоактивной пыли проникать в легкие, я не носил — дышать через нее трудно, особенно в жару. Облучился за тот месяц сильно. Возникали типичные в таких случаях симптомы — рвота, головокружения, шелушилась и облезала пострадавшая от лучевых ожогов кожа. Меня дважды возили на обследования. Главный радиолог Вооруженный Сил генерал-лейтенант Петров настаивал на неотложной госпитализации, но я отказывался, объяснял доктору: командир не имеет права покидать корабль в таких ситуациях.
Во время визита в госпиталь собрал находившихся там членов своего экипажа и отчитал: «Ваши товарищи сейчас на родной подлодке, а вы здесь героев из себя строите!» После этого некоторые матросы сбежали к нам в Чажму. Я уехал оттуда, лишь когда через месяц после аварии К-431 отбуксировали для длительного хранения в другую дальневосточную бухту — Павловск. И только затем я занялся лечением.
— В бухте Чажма находится завод, а неподалеку — поселок Дунай. После аварии население эвакуировали?
— К сожалению, нет. Хорошо, что всю ночь после аварии лил дождь, задержавший распространение радиоактивной пыли. Нам приказали не рассказывать правду о трагедии. Если кто-либо из посторонних спросит об аварии, следовало отвечать, что на подлодке взорвалась аккумуляторная батарея. Однако в семьях высокопоставленных лиц знали, что взорвался ядерный реактор. Жены райкомовских работников и другого начальства пытались выехать с детьми подальше от Чажмы, но в аэропорту их задерживали и отправляли домой. Я это узнал от знакомых сотрудников КГБ.
— У вас было предчувствие, что на К-431 стрясется беда?
— Пожалуй, нет. Это вторая авария, которую мне довелось пережить в своей флотской карьере. Первая случилась в 1973 году, когда подлодка, на которой я служил, столкнулась с научным судном «Академик Берг». Примерно за час до этого ЧП я собрал вещи и перешел на центральный пост, а на мою койку лег начальник радиотехнической службы капитан третьего ранга Якус. Когда произошло столкновение, удар пришелся как раз в это место и человеку размозжило голову.
— Как сложилась ваша судьба после Чажмы?
— Меня уволили с флота по состоянию здоровья. Кстати, с нашим экипажем беседовал радиолог и настоятельно рекомендовал в ближайшие годы не заводить детей. У нас с женой уже было трое детишек, и на этом мы остановились.
— Когда звоню в Луцк Лукьяну Федчику, в шутку спрашиваю: «Ты зачем взорвал мою лодку?» — говорит капитан первого ранга в отставке киевлянин Валерий Шепель. — Дело в том, что я был командиром К-431. Мы вернулись из очередного похода, и я со своим экипажем должен быть участвовать в перегрузке топлива реакторов, но мне приказали принять другую субмарину. Я заявил, что соглашусь, если мне разрешат забрать свой экипаж. Командование пошло навстречу. Свою подлодку я передал резервному экипажу, которым командовал Лукьян Федчик. Вскоре после этого на К-431 взорвался реактор. Мне сразу же приказали прибыть в Чажму, так что я тоже участвовал в ликвидации последствий аварии. К нам направили полк химической защиты, сборные экипажи с подводных лодок. Вручную они лопатами снимали зараженный радиацией грунт, дезактивировали оборудование — самые серьезные загрязнения были ликвидированы. Важно, что все работы организовали квалифицированно и люди не получали уж очень больших доз облучения.
— Авария отразилась на вашем здоровье?
— Мне скоро исполнится шестьдесят пять, в таком возрасте определенные проблемы со здоровьем есть у всех. Но у меня достаточно сил, чтобы работать — возглавляю Центр навигационно-гидрографической информации Госгидрографии Украины.
— Подлодка К-431 до сих пор стоит в бухте Павловск?
— В прошлом году ее отправили на утилизацию на дальневосточный завод в городе Большой Камень.
Знаете, если бы взрыв ядерного реактора на К-431 не засекретили, возможно, не было бы Чернобыльской катастрофы. Через девять месяцев аналогичное событие — тепловой взрыв реактора — случилось на ЧАЭС. Ученые называют аварию на К-431 предвестником Чернобыля.
Фото Сергея Тушинского «ФАКТЫ» и из семейного альбома Лукьяна Федчика