Вчера Совет национальной безопасности и обороны Украины наконец-то поручил Министерству обороны провести передислокацию воинских частей Крыма, а Кабинету министров — эвакуировать семьи военнослужащих
Даже если бы 38-летний заместитель командира керченского батальона морской пехоты Алексей Никифоров в эфире телемарафона на канале «1+1», посвященного захвату Крыма, не произнес «Честь имею», ни у кого не возникло бы сомнений — у этого офицера с честью все в порядке. В отличие от тех, кто сейчас отвечает за украинских военных, оставшихся на полуострове. Министр обороны появился в эфире телеканала только после многократных обращений ведущей, твердящей, что крымские офицеры умоляют о помощи, говорят, что у них нет связи с киевским штабом, никто не занимается выводом из частей семей военных и тех военнослужащих, которые хотят уехать на материк.
Адмирал Игорь Тенюх первым делом сообщил, что на самом деле все в порядке, людей уже вывозят, им ничего не грозит. Но эти слова тут же опроверг Алексей Никифоров, который был в эфире по скайпу: «У нас уже 200 человек написали рапорты о желании служить в армии Российской Федерации. И произошло это потому, что украинский штаб ничего не сделал, чтобы поддержать военных. Часть оставшихся людей не понимает, как им выехать с полуострова на материк — для этого нет никаких условий. К тому же юридически основания не отработаны. С момента захвата Крыма российскими войсками с нами ни разу не связались руководители армии, не объяснили, как действовать. Что нам сейчас делать? Как защищать часть? Да и нужно ли это в сложившейся ситуации?» Этих вопросов министр словно не услышал. Вместо конкретных ответов он начал упрекать Алексея в том, что тот… плохо воспитывал личный состав, поэтому военные и перешли на российскую сторону. Слов не было ни у Алексея, ни у тех, кто видел этот эфир — уж очень беспомощным выглядел министр. На следующий после эфира день я связалась с Алексеем по телефону и услышала, что сейчас его главное желание — уволиться из рядов украинской армии. Похоже, Украина теряет самых преданных и порядочных офицеров.
— Мне просто некому подать рапорт об отставке, — говорит Алексей Никифоров. — Юридически наша воинская часть еще существует, но начальства нет. На территории части уже находятся российские военные, они вывесили свой флаг рядом с нашим. Со стороны может показаться, что братские народы проводят совместные учения. Правда, мой караул еще охраняет склад с оружием. Россияне постоянно предлагают нам перейти служить в их ряды. Из 308 человек 200, в том числе командир, уже согласились. Рапорты не написали и не собираются этого делать 56 человек. Они хотели бы уехать из Крыма на материковую Украину, но каким образом, как все юридически оформить, еще не понятно. Я для себя принял решение уволиться, однако хочу, чтобы все было в соответствии с украинскими законами.
— Начальство из Киева связывалось с вашей частью за время оккупации?
— Несколько раз. Интересовались, какие у нас потребности. Когда мы сообщили, что нет аккумуляторов для бронетранспортеров, столичный генерал сильно удивился и попросил больше никому об этом не сообщать… Еще мы попросили прислать бронежилеты — у нас было всего 18 штук на триста с лишним человек. Да все, по-моему, в первые же дни оккупации Крыма поняли, насколько плохо обеспечена армия. Кроме того, за два дня поменялись три начальника Генерального штаба Вооруженных сил Украины, три командующих Военно-морских сил Украины. Мы не успевали запомнить, кого назначили. Каждый из них боялся ответственности и сразу «укладывался» в больницу. Это серьезно деморализовало военнослужащих. К тому же поступали самые противоречивые приказы. Ну как можно одновременно не позволять захватывать часть, но при этом не делать ни одного выстрела и не сопротивляться оккупантам? Неудивительно, что мы все буквально очумели от этого. Я не говорю, что министр Тенюх должен был прилететь конкретно в нашу часть — достаточно было бы выслать связистов, особистов, представителей прокуратуры, военной службы правопорядка, которые передавали бы командирам частей четкие приказы из генштаба. Тогда каждый военный чувствовал бы, что за ним стоит государство, и не было бы такого массового исхода из рядов украинской армии.
— Как думаете, можно было бы не допустить такого наглого захвата полуострова?
— Я считаю, что можно. Мы могли бы все изменить и первого, и пятого марта. Если бы тогда моему батальону дали приказ заблокировать Керченскую переправу, эшелоны российской тяжелой техники не попали бы в Крым. Но такого приказа не было и у пограничников. А что могут сделать 20 человек, которым не позволяли стрелять («чтобы не возникло провокаций»), против мощно вооруженных сотен россиян и казачков? Мы ведь могли защитить переправу, выставив минометы и танки. Я же говорил с российскими командирами — у них так же, как и у нас, не было приказа стрелять. В наших силах было просто не дать такому количеству военных попасть на полуостров.
Знаете, я ведь раньше был настроен пророссийски — у меня в России много родни. Но сейчас, после всего случившегося, стал патриотом Украины. Это же совсем неправильно — прийти и «откусить» кусок земли у ослабевшего соседа. Какая-то феодальщина. Мне нравится этот замок, его хозяин хуже защищен — ну так я заберу то, что хочу… Да и путинская ложь меня просто оскорбила. Он в прямом эфире на весь мир говорил, что в Крыму нет российских войск, а я накануне встречался с командиром Темрюкского батальона морской пехоты Российской Федерации — договаривались, что ни при каких обстоятельствах не будем стрелять друг в друга.
Что же касается разрешения стрелять, которое якобы на прошлой неделе отдали войскам в Крыму, то письменного такого приказа нет до сих пор. Кроме того, согласно Уставу внутренних сил, мы могли это делать и раньше, ведь там четко сказано: каждый из нас имеет право применять оружие, если что-то грозит ему, личному составу или части. Мои родные из России не раз спрашивали: ты что, сможешь стрелять в брата? Но если бы моего сослуживца, с которым я прослужил двадцать лет, убили, разве я бы кого-то спрашивал? Уложил бы не глядя — военные это или провокаторы… Точно так же в любой момент готовы были стрелять те, кто охраняет склады с оружием. Но ведь россияне никого не трогали. План по захвату был разработан очень давно, и ему следовали четко и слаженно. Когда окружили нашу часть, днем мы ходили спокойно, никто никому не угрожал. Зато готовились к ночи: именно в темное время суток могла появиться «третья сторона» и сделать несколько выстрелов как в нашу сторону, так и в сторону россиян, спровоцировав конфликт. Так бы и началась война. Поэтому по ночам мы все были начеку, охраняли, находились на своих постах, следили за любыми передвижениями.
— Почему именно вас вывели в прямой эфир с министром обороны?
— За время осады журналисты почти ежедневно связывались с нашей частью. Вот мне и предложили задать вопросы Игорю Тенюху. Он сказал, что постоянно был на связи с нами. Но я присутствовал при всех беседах командира с начальством. Командир не хотел брать на себя всю ответственность, поэтому разговаривал с Киевом только по громкой связи, чтобы мы все слышали, о чем идет речь. Так что хорошо знаю, кто и чем интересовался, какие приказы отдавали. Кроме слов «держитесь» и «слава Украине» других конкретных рекомендаций для нас не находили. Министр на всю страну мне говорит, что у нас в части все хорошо, все под контролем, а я сам видел, как дагестанец по имени Январь снял с трибуны нашей части герб страны. Чтобы его не выбросили и не сдали на металлолом, я забрал его домой и повесил рядом с иконой. Там у нас стоят «Кобзарь» и учебник «Русский язык для нерусских». Я понимаю, что нынешний министр уже прошел две революции, стоял рядом с политиками на сценах Майдана. После «оранжевой» он несколько лет руководил Военно-морскими силами Украины. Единственная его заслуга в тот период — над нашими частями появились украинские флаги. Он говорил: «Государственных стягов мало не бывает». До этого только российские триколоры развевались над Севастополем, а тут стало возможно и нас идентифицировать. Это, конечно, тоже важно, но других его заслуг назвать не могу.
— Где сейчас ваша семья? Не боитесь за родных? Многим ведь угрожают, выгоняют из общежитий…
— Моя семья здесь, в Керчи. Жену десять лет назад я привез из Черкасской области. Она тогда слова по-русски не говорила. Сейчас сказала мне: «Поддержу любое твое решение». Она остается со мной вместе с двумя нашими детьми — восьмилетним сыном и двухлетней дочерью. Я получил служебную квартиру, прописан в Керчи. Пока мы никуда не собираемся уезжать. Угроз, слава Богу, не было. Я вот собрал все пистолетики сына, сломал их и выброшу — не хочу, чтобы он стал военным и стоял перед выбором, как военнослужащие Крыма…
— По-вашему, что теперь нужно делать?
— Действовать! Причем всем. Каждому на своем месте. Крым отдали — хрен с ним, пока о полуострове можно забыть, — с горечью говорит Алексей. — Однако нужно собраться, плюнуть на то, кто на каком языке говорит, и защищать оставшуюся землю, людей, законы. Выполнять свою работу, а не бояться ответственности. Для меня сейчас важно юридически правильно оформить документы ребят, желающих остаться в украинской армии, чтобы не было потом обвинений в государственной измене. И тут, думаю, тоже уже можно было все решить. Раз уже отдали Крым и все, что в нем есть, необходимо собрать остатки воинских подразделений, чтобы и их не распылили, назначить одного командира, который и выяснил бы, кто где хочет служить, и помог бы вывести военных на материковую часть. Для этого генштаб должен отдать приказ об увольнении всех военнослужащих Крыма по статье о штатных мероприятиях для сохранения социальных гарантий. Нужны политические решения по переводу частей, ведь в них есть архивы, личные дела, другие документы. Этого еще не сделано.
После того как будет решена судьба моих подчиненных, я уволюсь. И хотя у нас не было боев и жестоких схваток, только теперь понял, что означают фразы «афганский и вьетнамский синдром». Как представил, что, допустим, переведусь служить в другое место и там мне сделают замечание по поводу криво висящей нагрудной бирки… Да я же в ответ метну какую-нибудь гантель. Мне сейчас все названивают, словно я звезда, поддерживают. Это приятно. Но то, что произошло в Крыму с нашей армией, можно охарактеризовать только одним словом — беда.