Вернувшиеся в Киев крымские пленники рассказали «ФАКТАМ», что с ними происходило во время похищения
В конце прошлой недели удалось добиться освобождения семерых заложников, захваченных в Крыму российскими оккупантами. Сложно сказать, сколько человек еще остается в плену у агрессора, ведь ситуация меняется с каждым днем. Точно известно, что россияне удерживают нескольких командиров украинских воинских частей.
Пресс-секретарь Автомайдана 25-летняя Екатерина Бутко, недавно возвратившаяся из российского плена на территории одной из воинских частей в Севастополе, сообщила нам о подробностях своего трехдневного «путешествия» по полуострову:
— Девятого марта мы подъехали к границе на машине активистки Шуры Рязанцевой с крымскими номерами. Везли с собой письма, адресованные нашим солдатам и украинский флаг с написанными на нем посланиями девушек. Когда подъехали, увидели представителей местной самообороны, казаков, военных — почти все были в черных масках. Найдя флаг в одном из рюкзаков, нам приказали выйти из машины, отвели в палаточный городок и посадили в какой-то ров. Меня били прикладом по бокам, угрожали прострелить колено. Среди этих вояк были и «беркутовцы» — самые злые из всех. Они нападали, кричали.
Ко мне подошел, судя по всему, один из начальников — все его слушались. Он был с большим кинжалом и сказал: «Я коллекционирую уши. Какое тебе отрезать — правое или левое?» После чего отрезал… оба «язычка» на моих кроссовках. Потом приказал сложить все наши документы в пакет и сжечь. Нас сначала грозились пустить «по кругу» и потом расстрелять. Но у Саши случился предэпилептический припадок, плюс среди захватчиков была пара человек, которые как-то пытались нас защитить. Один из них сказал: мол, женщин бить нельзя. Но при этом говорил, что парней будет бить жестко. И бил. Руки нам связали какими-то жгутами. Спросив, есть ли у меня татуировки, разрезали рукава, чтобы это проверить. После этого нас повели в подвал.
Там мы были явно не первыми: в помещении оставались какие-то вещи, на стенах видны были прострелы, следы крови. Отвели туда нас всех пятерых, с тремя журналистами «Главкома» и «Украинского тижня», которые подъехали к Чонгару чуть позже нас. У каждого спрашивали имя, фамилию, место работы, цель поездки в Крым. Били прикладом. За Шурой (ее родители живут в Крыму) приехали отец с матерью. Но ее не отпустили, несмотря на начавшийся очередной приступ эпилепсии. Потом нас посадили в КамАЗ — в чем были, без вещей. Везли куда-то часов шесть. Российский солдат, которого приставили в качестве охраны, развязал нам руки и дал Шуре кусочек сахара — это помогает при эпилептических припадках. О себе он рассказал, что воевал в Чечне, Абхазии, Осетии…
Нас привезли на гауптвахту российской военной части. Все вокруг были в масках, ни одного лица. О чем-то шептались за нашими спинами и все время щелкали затворами автоматов. Мы думали, нас расстреляют. Но пришлось пройти все этапы принятия в тюрьму: нас раздели, осмотрели, взяли анализы. Потом поставили к стене.
Было очень холодно. Рядом со мной стоял Олесь Кромпляс, без штанов и белья. Его так сильно побили, что он чуть не падал мне на плечо. К нему подходили, ставили ровно.
Потом нас по одному водили на допросы. Меня спрашивали, кто я, куда и зачем ехала. Решила: если они хотят, буду все говорить. Признала, что Майдан стоял и стоит, и я была на нем. Согласилась, что мы действительно 23 года «забивали» на Крым, и нынешние события были ожидаемы. На мои просьбы позвонить родителям и вопросы, когда нас выпустят, они отвечали: «Когда все скажешь. Все зависит только от тебя. Убивать не будем». Мне приносили еду, один раз дали даже шоколадку «Рошен».
На следующем допросе прошлись по всем моим контактам в мобильном телефоне. Комментировали каждое sms-сообщение, спрашивали, кто их отправлял. Так как я пресс-секретарь Автомайдана, они нашли в телефоне большой список журналистов — и «5-го канала», и ТСН, многих иностранцев. У меня нашли удостоверение журналиста и разозлились: «Что ты теперь напишешь? Ты же ничего в Крыму не видела!» Они утверждали, что на полуострове все стабильно, все хорошо. В том месте, где меня держали, это звучало сюрреалистично. Но я отвечала, что действительно приехала посмотреть, как живут люди. На этом допросе мне сказали: «О тебе шумят во всех новостях, тебя ищут». Думаю, что это отчасти сыграло свою роль: мне пообещали, что отпустят и даже очень постараются организовать некую экскурсию по Севастополю. Возможно, при участии какого-то телеканала.
На следующий день меня спросили, готова ли я к экскурсии, и вывезли в город вместе с двумя журналистами телеканала «Севастополь». Нас сопровождал один из следователей, остававшийся в маске. Он все комментировал: «Смотрите: вот флаг России на здании СБУ — они его повесили сами. И на машинах флажки — тоже сами вешают. Мы не просили». Я была в своей грязной, порезанной одежде. Выглядела странно. Но люди останавливались, отвечали на мои вопросы. В основном, жители Севастополя поддерживают Россию. Лишь один, самый последний из опрошенных, оказавшийся россиянином, вдруг сказал: «Нет, Крым не должен быть в России! Там деспотия и диктатура. Украине нужно идти в Европу».
На том «экскурсию» и закончили. Меня отвезли обратно в тюрьму. А через три часа нас всех вывели и приставили к нам морпеха без маски. Моряк сказал, что его задача — защищать нас от «Беркута»: спецназовцы, по его словам, уважают российских солдат, но не слушаются. Когда мы приехали на чонгарский КПП, морпех оставил нас внутри микроавтобуса, в котором мы ехали из Севастополя, велел закрыть двери и пошел договариваться с «Беркутом», чтобы нам отдали наши машины. Ребята сказали: «Опускаемся на пол. Нас могут застрелить». Но я в это уже не верила: «Вот она, граница! Мы почти дома. Нельзя терять надежду. Столько пережили, и тут за сто метров…»
В итоге морпех отбил наши машины, сумку с вещами и снял на камеру, как нам возвращали паспорта, компьютеры, телефоны, даже ремень. Но из машин было все украдено: личные вещи, рюкзаки, деньги, забрали даже брелок от ключей. Морпех сел пассажиром во вторую машину, поэтому «Беркут» нас пропустил. Возле КП моряк вышел, а мы поехали домой. В Херсоне нас встретили друзья из Автомайдана, дали деньги, бензин. И вот мы тут.
По словам Кати Бутко, в Киеве ей пришлось проконсультироваться с невропатологом, но вплотную заняться своим здоровьем некогда — много дел.
— Нас забрали девятого марта на симферопольском вокзале, когда мы с одним из координаторов движения «Евромайдан-Крым» Андреем Щекуном приехали к поезду забрать передачу из Киева с украинской символикой, — рассказал «ФАКТАМ» 64-летний активист, преподаватель Аграрного университета, бывший министр лесного хозяйства Крыма Анатолий Ковальский. — «Самообороновцы Аксенова» узнали Андрея. Они вытащили нас из вагона, вырвали из рук пакет с флагами, стали таскать Щекуна за ворот со словами: «Мы тебя зароем! Что ты делаешь на нашей земле?» Потом нас увезли в линейное отделение милиции, где попытались уложить на пол. Но милиционеры запретили: мол, работают камеры видеонаблюдения.
— Правоохранители вмешивались в происходящее?
— Они делали вид, что их это не касается. Наше пребывание в отделении, естественно, зарегистрировано не было. Прямо в милиции нам скотчем связали руки, залепили глаза и увезли в неизвестном направлении. А в помещении, куда нас привезли, раздели догола, сорвали крестики. Через двадцать минут отдали нам одежду и повели в подвал.
Все эти 11 дней глаза у нас были залеплены. Происходящее воспринимали на слух. Поначалу мы с Андреем Щекуном сидели вдвоем. Вскоре к нам подсадили еще одного пленного. Он назвался начальником фельдъегерской службы Крыма Юрием Варшавским. Сказал, что Самооборона заняла его офис в Симферополе, а его привезли сюда. У него был более свободный режим, ему разрешали звонить. Во время допросов, проводившихся прямо в камере, он высказывался за Россию, активно ругал Украину. Мутный парень. У нас сложилось впечатление, что это «засланный казачок». Юрия выпустили вечером накануне нашего освобождения. А всех остальных (к тому времени в камеру подсадили еще 6 человек) — в 4 утра.
— Кто вас охранял?
— Мы не видели, но сквозь щелочки в залепленных глазах могли кое-что разглядеть. Нас охраняли человек пять—восемь с автоматами. Они сидели прямо в камере. Пару раз звучало «Аллах акбар». Но были ли среди них чеченцы, или это была имитация, не знаю. Охранники называли друг друга по именам и прозвищам. Среди них были Дэн, Маэстро, Игорь, Владимир…
Когда допросы вели не в нашей камере, там издевались более жестоко, мы слышали крики и стоны. А если допрашивали на месте, мучили меньше. Допытывались, чем мы занимались раньше, кто финансировал Майдан, кто готовил срыв референдума, кого еще знаем… Требовали дать их телефоны. Спрашивали, кого я знаю из крымских татар. «Да у меня целая улица крымских татар, — отвечаю. — Вот целую улицу и знаю». Особенно они допытывались, где хранится оружие. Боялись, что наше движение готовит вооруженное восстание во время референдума, хотя мы боролись исключительно мирными акциями.
По утрам у этих отморозков была такая игра. Они с идиотским смехом заходили в камеру и начинали стрелять из пневматического пистолета по людям. В Андрея Щекуна выпустили около 50 пуль. Две застряли в руке, одна рана загноилась. О пытках не могу рассказывать — это слишком тяжело. Но меня захватчики не трогали. Наверное, из-за возраста.
— Вы пытались переубедить охранников, объяснить им свою позицию?
— Это страшные, неадекватные люди. Они зомбированы российской идеей. Все ждут манны небесной от Путина. Но, к счастью, были среди них и сочувствующие, которые и воды могли подать лишний раз, и во время допросов в камере особо не мучили. На пятый-шестой день нам удалось изменить атмосферу. Во время допросов, когда нам разрешалось говорить, мы начали задавать охранникам вопросы, искали их слабые места, пытались в мирном русле дискутировать о нынешней политической ситуации.
Один из охранников вдруг спросил: «Отец, а ты знаешь украинские песни?» «Знаю», — говорю. «А можешь спеть?» И я начал петь. Пел «Цвiте терен», «Чорнобривцi», «Мамина калина». Охранник слушал. А потом говорит: «У меня аж слезы на глазах…» Я буду рад, если наше поведение, наши ответы на их вопросы хоть каким-то образом изменили мировоззрение этих людей.
В последний день перед освобождением нам трижды дали поесть. А до этого кормили один раз в день какими-то кашами, макаронами. Нам удалось открыть глаза только на границе поселка Чонгар. В первые минуты была такая эйфория! Мы не чувствовали боли, смеялись, радовались… Потом нас повезли в больницу. Тяжелее всего пострадали Андрей Щекун (у него из руки достали две пули) и Юрий Шевченко.
Потом уже мы узнали, что нас держали в подвале республиканского военкомата в Симферополе. Сейчас мы пока лечимся, приходим в себя.
— Собираетесь возвращаться в Крым?
— Сейчас это нецелесообразно, да и опасно. У меня отобрали машину. Я не знаю, удастся ли продать квартиру. Как бороться, если запрещены митинги, если украинский язык вызывает агрессию не только у «самообороновцев», но даже у местного населения. Пока о возвращении не может быть и речи. Буду снимать квартиру на материке, искать возможность устроиться преподавателем в вуз, ведь в Крыму я преподавал в Аграрном университете.
*Анатолий Ковальский (на фото крайний слева): «В первые минуты после освобождения была такая эйфория! Мы не чувствовали боли, смеялись, радовались»
— Я не думал, что останусь живым, — рассказал «ФАКТАМ» активист движения «Евромайдан-Крым» 40-летний Андрей Щекун. — И чем дольше нас держали, тем меньше был в этом уверен. Больше всего боялся, что в отобранном телефоне и ноутбуке найдут мои связи и начнут арестовывать людей. Хотя контакты и обозначены вполне невинно: «Оля», «Петя», «Миша» — опасность, что на моих знакомых выйдут, была. Но потом я понял, что они даже не воспользовались телефоном и ноутбуком, и вообще были крайне далеки от понимания, что я за политическая фигура на полуострове.
Судя по речи «следователей», если их так можно назвать, это были приезжие люди. Они задавали такие наивные вопросы, что я сделал вывод: СБУ Крыма и наша милиция не передали новой власти информацию обо мне. Силовики просто самоустранились. И более того, уничтожили, очевидно, ряд документов, которые могли «достаться врагу» и вывести на активистов. Во всяком случае, во дворе СБУ журналисты Центра журналистских расследований видели костры из документов…
Допрашивающих особенно интересовало финансовое положение нашего движения. Дело в том, что украинская диаспора из Канады ежегодно высылает нам деньги на просветительские цели. Мы потом отчитываемся об этих суммах перед громадой. Так, в прошлом году закупили для украинского класса в бахчисарайской школе видеопроекторы, компьютеры, ноутбуки. Прислали нам деньги и в начале этого года — 3100 долларов. Новая власть решила, что из Канады нам направили средства «на срыв референдума», хотя мы получили их еще в январе… И меня мучили, пытаясь выбить признание, что деньги были действительно предназначены для протестов и митингов.
*Активисту движения «Евромайдан-Крым» Андрею Щекуну (на фото слева) и бывшему военному Юрию Шевченко от захватчиков досталось больше всего (фото Сергея Ковальского)
— Кто из ваших больше всех пострадал? Говорят, вас пытали на электрическом стуле?
— Да, меня сажали в специальное кресло, подключали электричество. Я падал, терял сознание. Они били в грудь и снова сажали на стул. Такая пытка проводилась дважды. В первый раз они мучили меня, раздев догола…
Хуже всех пришлось Юре Шевченко. Он не принадлежит ни к одной из организаций. Его задержали случайно, во время обыска пассажиров на симферопольском вокзале, через два дня после нашего ареста. Юра ехал к другу в гости. Он бывший военный. Очевидно, «дружинники» увидели его выправку и решили, что он может быть связан с «Правым сектором». Юру арестовали. Когда его допрашивали «с пристрастием», с ним не могли справиться девять человек. В конце концов его связали и три дня продержали на кресле без еды и туалета, а потом перевели к нам в камеру и бросили на матрац. У Юры отрезан кусок уха, есть огнестрельные ранения…