«ФАКТЫ» поговорили с российским историком, которого уволили из МГИМО за то, что он публично заступился за Украину
Сейчас историю профессора Московского государственного института международных отношений Андрея Зубова обсуждают даже зарубежные СМИ. Все началось с публикации в издании «Ведомости» статьи «Это уже было», в которой историк проанализировал оккупационную политику Кремля, сравнив крымскую напряженную ситуацию начала марта с присоединением Австрии к нацистской Германии в 1938 году. В первый же день статью в интернете прочитали более миллиона человек. А через два дня автору публикации предложили уволиться из МГИМО.
Накануне беседы «ФАКТОВ» с Андреем Зубовым стало известно, что вслед за профессором уволилась еще одна преподавательница, Эля Колесникова. Свой поступок женщина объяснила так: «Не хочу работать в институте, где человека увольняют только за то, что он выразил свое мнение».
— Я пытался уговорить Элю не делать этого, — признается Андрей Зубов. — Но еще пятого марта, когда меня только собирались увольнять, Эля сказала: «Андрей Борисович, это невыносимо… Если вас выгоняют по таким причинам, я здесь работать тоже не буду». И сейчас, когда меня все-таки уволили, я не смог ее отговорить. Приятно удивила поддержка людей. Меня поддержали мои студенты, многие профессора и заведующие кафедрами.
— Но далеко не все, наверное, говорят об этом вслух.
— При прослушиваемых телефонах и электронной почте, которая, я уверен, просматривается, думаю, это невозможно утаить. Среди тех, кто мне сейчас звонит и пишет, есть довольно известные в России люди. Но они не боятся! Есть, правда, и те, кто теперь даже не здоровается.
— В прессе писали, что вас хотели уволить сразу после выхода статьи, но потом почему-то передумали.
— Статья вышла в субботу вечером на сайте российского издания «Ведомости». Не прошло и часа, как ее прочитало огромное количество людей, на сайте началось активное обсуждение. Во вторник, 4 марта, мне позвонил заведующий кафедрой Алексей Викторович Шестопалов: «Меня только что вызвал ректор и сказал: или Андрей Борисович уволится по собственному желанию, или мы уволим его по статье».
И все, больше никаких объяснений. Понимая, что причина происходящего, скорее всего, в моей публикации, я ответил заведующему кафедрой, что увольняться не собираюсь. Честно говоря, был в шоке. Я предполагал, что в институте отреагируют на эту статью, но не думал, что мне прямо скажут увольняться. После этого меня вызвал на прием проректор института по общим вопросам Артем Мальгин.
В ректорат Андрей Борисович пришел вместе с зятем-юристом. Разговор с проректором Зубов записывал на диктофон.
— В ректорате явно этого не ожидали, — вспоминает Андрей Зубов. — Разговор, как я и думал, касался статьи. «Андрей Борисович, ректорат осуждает ваше поведение, — осторожно сообщил проректор. — Конечно, институт не будет нарушать закон и увольнять вас. Мы пока просто предупреждаем». С этими словами он вручил мне меморандум, в котором было написано, что мне «выносится глубокое порицание за статью в «Ведомостях». «То есть вас никто не увольняет, — добавил проректор. — Кстати, я даже ничего не слышал об этом». Я промолчал, но стало очень обидно. Ведь Артем Владимирович годится мне в сыновья, до этого случая у нас были теплые дружеские отношения. Почему же теперь он смотрит мне в глаза и врет?
На этом разговор закончился. Проректор сказал мне возвращаться к работе, что я и сделал. Продолжал читать лекции, проводить семинарские занятия. Но обстановка все равно оставалась напряженной, это чувствовалось. Я знаю, что такое подвергаться преследованиям за свои взгляды — уже проходил это в советское время, когда из-за моих религиозных убеждений меня пытались выгнать из Института востоковедения Академии наук. Знаю, каково это: идти по коридору и замечать, как коллеги, которые еще вчера были друзьями, опускают глаза, не подают руки, прячутся, чтобы не встречаться… Таковы советские реалии. Молодежь сейчас другая, и это радует. Студенты не побоялись открыто меня поддержать. Когда я вышел из кабинета вручившего мне меморандум проректора, ребята уже ждали меня под дверью. С тех пор мои лекции собирали настоящие аншлаги (улыбается). Один из курсов, которые я читаю, — свободный, на него приходить не обязательно. Но после этого случая студентов пришло больше, чем раньше. После занятий мы как и раньше оставались на кафедре, пили чай, беседовали…
После того как мне вручили меморандум, жизнь вроде бы пошла своим чередом. А в минувший понедельник, 24 марта, я получил телеграмму с требованием явиться к проректору по кадровой политике МГИМО Владимиру Морозову.
На входе в институт охрана отобрала мой пропуск, заявив: «Андрей Борисович, вы здесь уже не работаете». Правда, в здание пустили, но сказали, что пропуск не вернут. Тогда же я впервые увидел проректора Морозова — прежде мы не встречались. Это молодой сотрудник, на вид ему не больше 35 лет. Кроме Морозова, пришли проректор по юридическим вопросам и сотрудники отдела кадров. Как и в прошлый раз, я предупредил, что хочу записать разговор. А мне, как и тогда, вручили документ. Только на этот раз не меморандум с порицанием, а приказ ректора о моем увольнении. В приказе было написано, что меня уволили на основании 81-й статьи Трудового Кодекса Российской Федерации за «совершение мною как работником, выполняющим воспитательные функции, аморального проступка, несовместимого с продолжением данной работы». И все, больше никаких объяснений и комментариев. Более того, когда я встал, чтобы уйти, проректоры даже выразили сочувствие: мол, нам очень жаль, вы же такой хороший преподаватель. И, знаете, я не держу на них зла. На ректора, кстати, тоже. Я прекрасно понимаю, что он — человек подневольный, который обязан был выполнить директиву Кремля.
Даже сейчас, готовя иск в суд, я не могу об этом не думать. Я все равно люблю свой институт, уважаю коллег из ректората. С одной стороны, хочу бороться за свои права, но с другой — мне не хочется с ними судиться.
— Думаете, у вас есть шанс выиграть суд в России?
— Опытные юристы говорят, что есть. Я уже по этому поводу консультировался. С каких пор статьи в газете стали считаться аморальным поступком? Дело, бесспорно, выигрышное. Правда, если учесть известную всему миру «беспристрастность» и «неподкупность» российских судов, ожидать можно чего угодно.
Знаете, сейчас меня часто спрашивают: мол, публикуя свою статью, вы понимали, какими могут быть последствия? Я понимал, что если сделал бы это в советское время, меня не просто уволили бы из института, а еще и открыли бы уголовное дело. Но ведь сейчас в Конституции декларирована свобода слова… Какая-никакая, она есть даже в России. Об этом говорит хотя бы то, что «Ведомости» напечатали мою статью. В советское время я смог бы ее опубликовать только за границей. Поэтому я не думал, что это приведет к увольнению. Ну хоть уголовное дело пока не возбудили. И на том, как говорится, спасибо.
— Судя по вашим публикациям, вы внимательно следили за ходом дел на Майдане.
— В вашей стране произошли великие события. Это была настоящая революция достоинства. Вы восстали против лжи, против бандитского режима. Я внимательно следил за событиями на Майдане, и мне очень нравилось, что там все время были священники, молитвы… Даже в самую страшную ночь, когда был штурм Майдана и погибли люди, те, кто не был занят защитой на баррикадах, охрипшими голосами пели «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое». Я не мог смотреть на это без слез. В этом огромная сила вашего народа.
Еще меня радовало, что на Майдане абсолютно свободно разговаривали на русском. Это еще раз подтвердило, что там собрались не националисты, а люди, которые просто хотят лучше жить. Я даже написал об этом статью под названием «Славянская зима».
Сейчас всех волнует вопрос: что будет дальше? Референдум, проведенный под дулами автоматов другой державы за присоединение к этой державе, не имеет ровным счетом никакой ценности. Конечно, не нужно признавать его легитимности, не нужно признавать легитимным отделение Крыма от Украины. Думаю, надо добиваться международного арбитража, подавать в международные судебные инстанции. Потому что изъятие Крыма таким способом — это то же самое, что, например, изъятие комнаты в вашей квартире неизвестным человеком. Пришел к вам незнакомец, занял комнату и сказал: теперь я буду здесь жить. Вы же не оставите этого просто так: будете звонить в полицию, искать помощи. Так и здесь.
Очень хорошо, что украинцы проявили невероятную выдержку, не стали отвечать силой на силу, не стали защищаться с помощью оружия и организовывать какой-нибудь «марш истинных патриотов» в Крым. Это бы лишь усугубило ситуацию. А мудрость ваших лидеров заключается в том, что они смогли понять, что не нужно разрешать конфликт с помощью оружия. Сейчас главное — не допустить раздоров внутри страны. Российским властям это только сыграет на руку.
— Сразу после увольнения из МГИМО вам позвонил проректор Киевского национального университета имени Тараса Шевченко и предложил работу…
— Да, большое ему спасибо. Это очень приятно, но я пока не могу принять такое предложение — хотелось бы все-таки остаться в Москве, где я родился и прожил всю жизнь. Хотя я обязательно приеду в Украину и прочитаю в Киевском университете несколько лекций. Недавно студенты спросили, вернусь ли я в МГИМО, если выиграю суд. Скорее всего, вернусь. Даже после всего, что случилось, я люблю свой институт. А особенно своих студентов. В день, когда меня уволили, телефон раскалился от звонков. Звонили десятки студентов МГИМО: «Держитесь, Андрей Борисович, мы с вами!» До сих пор звонят. Столько слов поддержки я, наверное, не слышал за всю свою жизнь.
— Еще в начале марта, когда впервые появилась информация о том, что профессора Зубова увольняют, мы предложили ему работать в нашем Институте международных отношений, — сообщил «ФАКТАМ» проректор Киевского национального университета имени Тараса Шевченко Владимир Бугров. — Сейчас мы это предложение подтвердили. Человека репрессируют за поддержку Украины, поэтому помочь ему — для нас дело чести. Кроме того, Киевский национальный университет собирается предложить место еще одной преподавательнице МГИМО Эле Колесниковой, уволившейся вслед за Андреем Зубовым. Подав заявление об уходе по собственному желанию, преподавательница написала на своей страничке в соцсети «Фейсбук»:
«Я больше не работаю в МГИМО. Это из хорошего.
Из плохого. Мне довелось сегодня увидеть своими глазами то, что люди моего поколения знают только из мемуаров или воспоминаний родителей и людей их поколения.
Я пришла намного раньше начала моей лекции, чтобы успеть подать заявление об уходе. Зав его молча подписал. По его реакции я поняла, что он ждал этого. У меня был еще час, я ушла на улицу. Когда вернулась и зашла на кафедру повесить в шкаф куртку, за столом сидел зав, лаборантка и две коллеги. Я поздоровалась. Собственно, я здоровалась только с этими коллегами, потому что зава и лаборантку я уже видела. Они не ответили мне. Не демонстративно, нет. Просто продолжали сидеть так, будто они меня не видят и не слышат… И вот тут-то я вспомнила мемуарное знание: перешедший черту становится бесплотным призраком, фантомом, которого никто не видит. Я не думала, что призраком стану я.
Я думала, что мне будет трудно прочитать эту последнюю лекцию. Но у меня получилось. Мне кажется, это была моя лучшая лекция за семестр. В конце лекции я попрощалась со студентами и объяснила им, почему ухожу. Слова застревали в горле. В общем, я только это и сказала: ухожу, и мне было приятно говорить с вами. Мой лекционный зал на четвертом этаже. Я уже успела спуститься по лестнице на третий, а они все еще хлопали. Они все еще хлопали. Уже не мне, а пустому лекционному залу.
И вот тут впервые за последнее время — с оккупацией Украины, салютом в честь аннексии, местными делами на работе, увольнением Зубова, стыдом и отчаянием, рождением нового страшного мира, в котором ждать помощи не от кого, — впервые я расплакалась».