Исполнилось ровно 70 лет со дня смерти выдающегося советского полководца, освободителя Киева и других украинских городов
Главной боевой заслугой Героя Советского Союза генерала армии Николая Ватутина было освобождение войсками 1-го Украинского фронта, которым он командовал, значительной части Украины и ее столицы. Еще в начале войны Ватутин и его бойцы не пустили врага к Ленинграду, храбро сражались под Новгородом и Калинином. Затем, остановив фашистов под Воронежем, сковали здесь крупную группировку, которую Гитлер хотел перебросить под Сталинград и на Кавказ. Благодаря этому Красная армия разгромила оккупантов под Сталинградом, погнала в районе Курска, Белгорода, освободила Харьков, Полтаву, Киев, Житомир…
29 марта 1944 года в бою с напавшими на его кортеж вооруженными людьми генерал был тяжело ранен в бедро и через две недели умер от заражения крови. После войны на его могиле в Мариинском парке столицы был установлен величественный памятник с надписью «Герою Радянського Союзу генералу Ватутіну від українського народу». О жизни и последних днях выдающегося полководца «ФАКТАМ» рассказывает его дочь Елена Николаевна, живущая в Праге.
— Вашу семью с Украиной связывает не только могила отца…
— Вы правы. Возможно, этим нынче не модно хвастаться, но во время Гражданской войны папа воевал рядовым красноармейцем под Луганском и Старобельском с махновцами. После окончания Полтавской пехотной школы служил в Артемовске, Луганске, Чугуеве. На его родине в нынешней Белгородской области рядом с их русской деревней Чепухино соседствовали украинские села. Ватутины дружили с украинскими семьями, знали мову.
Позже папа окончил в Киеве высшую объединенную военную школу. Служил в Чернигове, а в конце 30-х годов в Киеве — начальником оперативного отдела штаба, затем начальником штаба Киевского особого военного округа. Этот период я хорошо помню. Жили мы на Печерске, недалеко от нынешней Верховной Рады. Тот красивый старинный дом до сих пор сохранился. В 1938-м арестовали папиного предшественника на должности начальника оперативного отдела штаба округа Василия Бутырского, вернувшегося из Испании. Вскоре забрали и жену дяди Васи. Двух их сыновей приютили родственники. Через некоторое время жену Бутырского тетю Нину выпустили. Мы еле узнали ее, когда к нам в дверь тихонько поскреблась тощая седая старуха. А ведь была цветущей женщиной! Квартиру у нее отобрали. Ютилась в подвале. Папа с мамой по вечерам, делая вид, что выгуливают собаку Тузика, приносили ей в подвал продукты, деньги.
Узнай энкавэдэшники, что комбриг Ватутин помогает жене врага народа, они тут же сплели бы ему лапти! Тем более что в 1937-м на него самого поступил донос: якобы отец женат на дворянке, графской дочери. Целая комиссия ездила на его родину, в райцентр Валуйки, проверять его подноготную до седьмого колена. И выяснила, что женился он на красивой, но бедной и неграмотной крестьянской девушке. Ей даже в загс не в чем было идти! Кто-то сделал невесте сандалии из деревянных дощечек с веревочками сверху…
Папа сам научил маму читать и писать. Позже она превзошла его в культурном развитии и активно приобщала к театру, опере, хорошей литературе. Когда проверка НКВД закончилась, папа, грозя кому-то кулаком, сказал маме: «Даже если бы ты была графиней, я все равно от тебя не отрекся бы!»
Папа любил Киев и очень переживал, когда после освобождения увидел его разрушенным. Помню, после взятия Киева мама решила слетать со мной туда к нему. Папа был против. Немцы продолжали бомбить столицу, особенно переправы. Мы все равно прилетели. А когда папа прислал за нами машину, видели, что творилось на понтонных мостах. Страшные были очереди, столпотворение. Мама плакала, глядя на руины города-красавца. Папа утешал ее: «Ничего, Танюша, восстановим, сделаем еще краше!» А в апреле 1944-го его похоронили здесь.
— Извините за тяжелый вопрос. Можете рассказать о последних днях Николая Федоровича?
— Ничего, дорогой… После ранения папу доставили в ровенский госпиталь. Похоже, за ним охотилась вражеская разведка. Сначала — засада, бой. Буквально на следующую ночь после того, как папу увезли поездом на Москву, этот госпиталь разбомбили. А на станции не пожалели даже готовый к отправке санитарный эшелон с ранеными.
— Существует версия насчет заговора…
— Я так не думаю. Конечно, у отца могли быть завистники. Но не до такой же степени! Папа был одним из основных разработчиков Сталинградской операции. Они с генералом Еременко проделали всю черновую работу по перегруппировке войск и окружению немцев. А сливки снимать — завершать операцию — Сталин поручил Рокоссовскому. Еременко обижался до конца своих дней.
Тот же Рокоссовский говорил, что отец был достоин звания Героя еще за Курскую битву — предугадал направление ударов противника и умело их отразил, а затем выгнал немцев из Курска, Орла, Белгорода, стремительно гнал до Днепра, освободил Киев, Житомир.
На столе у Сталина лежал указ о присвоении отцу звания Героя и воинского звания маршал Советского Союза. А через несколько дней — бац! — неприятность под Житомиром. Этот город пришлось сдать, снова нависла угроза над Киевом. И вождь в ярости порвал документы. Золотой Звездой отца наградили аж в 1965 году, посмертно. Так чему тут завидовать?
Что же касается обстоятельств ранения, то я не исключаю вероятность предательства. В нашем штабе мог работать вражеский агент, сообщивший противнику маршрут и время следования генеральского кортежа. Как рассказывал личный водитель отца, киевлянин Александр Демьянович Кабанов, колонна возвращалась из Ровно в Андрушовку, в штаб фронта, привычным маршрутом, по трассе. И охраны у Ватутина было предостаточно: впереди ехал штабной автомобиль «Додж» с офицером Смерша и его помощниками, за ним — «Виллис» Ватутина с адъютантом и личной охраной, сзади — грузовик «Студебеккер» с полным кузовом солдат. Неожиданно на окраине села они попали под шквальный обстрел. Возможно, в генерала стрелял снайпер, отец был ранен в бедро. Из наших больше никто не пострадал. Только у «Виллиса» пуля пробила колесо, а у «Доджа» — 200-литровую бочку с бензином, прикрепленную сзади. Как она не рванула, одному Богу известно.
— Почему тяжелораненого генерала не отправили самолетом в Москву, как предлагал член военного совета фронта генерал Крайнюков?
— Спросите у Хрущева. Никита Сергеевич в то время был хозяином Украины, отвечающим за все, что происходит на подведомственной ему территории. А тут такое ЧП: командующего фронтом ранили не в бою, а в нашем тылу! Возможно, он боялся предавать эту историю излишней огласке, чтобы Сталина не гневить.
Эшелон с ранеными шел из Ровно на Москву. Но в Киеве на вокзал примчался Хрущев и велел снять Ватутина с поезда: «Николай Федорович, мы вам обеспечим лучших докторов, создадим все условия для выздоровления…» Спорить с ним было невозможно. И ранение бедра у отца было не такое уж и страшное — сквозное, особых опасений не вызывало. Но эти медики… (всхлипывает). Госпиталь находился на Подоле, в здании нынешней школы. Если бы отца лечили простые врачи, а не доктора госпиталя командного состава, он остался бы жив. Сначала наложили гипс. Отец говорил: «Не могу, снимите, там у меня что-то есть, очень мешает!» Но они ничего другого не знали, кроме как пьянствовать да смотреть трофейные фильмы. Мама попросила снять гипс. Разрезали, а в ране — черви…
Почувствовав, что дело плохо, папа сам просил, чтобы ногу отрезали: «Мне не нога, голова нужна!» А врачи ему: «Ну что вы, Николай Федорович, все будет в порядке». Когда же за 14 дней до папиной смерти из Москвы по распоряжению Сталина прилетел профессор Бурденко, главный хирург Советской Армии, и увидел эту рану, он — интеллигентнейший человек! — ругался матом. Сам ампутировал отцу ногу. Но было поздно.
— Господи, как папа мучился, — продолжает собеседница. — Как ему было плохо. Он стонал и даже кричал от боли. А Хрущев, когда однажды приехал, при мне сказал отцу: «Чего вы орете, Николай Федорович? Ведете себя как мальчишка!» Я побежала в другой конец коридора. Но и там от этого крика стекла дрожали…
Хоронили папу как-то суетливо, как бы торопясь, 17 апреля 1944 года. В тот день Хрущеву исполнилось 50 лет. Всю нынешнюю Европейскую площадь запрудил народ — военные, гражданские. Гроб стоял в фойе Киевской филармонии. Возле него, кроме нас с мамой, плакала наша бабушка — папина мама Вера Ефимовна. Перед этим, в феврале и марте, она получила похоронки на двух своих сыновей — дядю Афанасия и дядю Семена.
У бабушки росло восемь детей — четыре парня и четыре девушки. В голодовку умерли папины дедушка, отец и младший брат. И вот в течение каких-то трех месяцев бабушка похоронила трех сыновей. Семья осталась без мужчин…
После смерти папы первый секретарь ЦК ВКП (б) Украины Никита Хрущев предложил маме двухэтажный особняк на улице Артема, 46. Он и сейчас там стоит. Мама отказалась. Она была обижена на Никиту, не обеспечившего быструю доставку отца на лечение в Москву, сокрушалась: как случилось, что боевой армейский генерал, уцелевший в боях с фашистами, получил пулю не от противника? Отец ведь воевал не с украинским народом. И погиб за Украину.
Кончился нелицеприятный разговор тем, что Хрущев бросил трубку и никогда больше не звонил. Тот особняк государство продало писателю Александру Корнейчуку и его жене Ванде Василевской, тоже писательнице. Корнейчук зачем-то пустил слух, что якобы купил его у Ватутиной за два миллиона рублей. Не знаю, зачем он это сделал. Мы ни дня не жили в том доме и в глаза его не видели.
У нас в Москве была квартира в Ржевском переулке, возле Арбата, мы с братом Витей учились там в школе, к которой привыкли. Летом все жили в Серебряном Бору, на бывшей даче Надежды Константиновны Крупской — в просторном деревянном особняке. Рядом находились дачи Чкаловых, Водопьяновых, Громовых. Однажды наша овчарка Джульбарс забежала на дачу к Кагановичам. Я дружила с Юрой, приемным сыном Лазаря Кагановича. Это был порядочный парень.
Там, в Серебряном Бору, у нас был огород, где росли картошка, огурцы. Мы даже корову держали. И мама умела доить, и я. Корни-то крестьянские! И косить мама умела. Пока Хрущев все не испортил — запретил колхозникам и прочим гражданам держать скот в личных подсобных хозяйствах, дурак!
— Как вы оказались в Праге?
— В молодости полюбила Бедржиха — чехословацкого офицера, учившегося в Москве в военной академии, и уехала с ним. Работала переводчиком на строительстве пражского метро, потом в издательстве. У нас родилось двое мальчиков. Во время известных событий 1968 года старшего сына мы на всякий случай отправили в Москву к моей маме. Он там и остался. Выучился, сейчас работает на радиостанции «Голос России». Младший живет в Праге. Несколько лет назад муж — уже полковник в отставке — умер. Мне скоро 85. Живу на пенсию, половину которой трачу на жилье и коммунальные услуги. Иногда езжу к сыну в Москву. Туда много не наездишься — билет стоит более 200 евро.
— Прошлой осенью вы вместе с дочерью генерала Свободы Зоей Людвиговной и группой ветеранов Чехословацкого корпуса прилетали в Киев на празднование 70-летия со дня освобождения столицы Украины…
— Да, мы очень благодарны киевским властям за приглашение и теплый прием. Гостеприимство украинцев ни с чем не сравнимо. Нам подарили конфеты «Вечерний Киев», вышиванки, вручили памятные медали, свозили на могилу отца. В 1948 году мы с мамой были на открытии памятника, созданного Евгением Вучетичем. Даже испугались. Папа был невысокий, а его скульптура — огромная, черты лица грубые… Я еще воскликнула: «Нет, это не папа!» Потом привыкла.