Супруги пробыли у террористов 36 (!) суток и только на днях были освобождены
Трогательная фотография, на которой освобожденный из плена офицер обнимает мать и жену, облетела не только украинские, но и зарубежные СМИ. Под фотографией была подпись: «Заместитель командира 72-й бригады Роман Засуха. Справа — его 29-летняя жена Оксана, которая была в плену вместе с супругом». Оказалось, чтобы спасти мужа, Оксана сама отправилась к боевикам. Даже толком не зная, куда именно, поехала на Донбасс.
— Самому не верится, что все это наконец закончилось, — тяжело вздыхает Роман Засуха. С офицером и его женой мы встретились в их доме под Киевом. — Когда даже через месяц меня так и не освободили из плена, я уже потерял надежду. Хотя со мной были ребята, которые провели в плену не тридцать, а все восемьдесят дней. Вот они (мой собеседник показывает фотографию на телефоне. — Авт.). Среди них есть военные, добровольцы и даже журналист… После всего, что мы пережили, стали настоящей семьей. Теперь каждый день созваниваемся. Ребята звонят и первым делом спрашивают: «Как там твоя Оксана? Передавай ей привет». Они называют ее женой комбата. А один из пленных, глядя на нее, восхищенно сказал: «Береги ее. Ты даже не представляешь, как тебе повезло».
*Эта фотография, где Роман Засуха обнимает мать и жену, сделана сразу после освобождения
По специальности Роман Засуха — учитель истории. Уже много лет он преподает в гимназии. Во время учебы в Киевском национальном университете имени Тараса Шевченко Роман окончил военную кафедру и получил звание офицера запаса. Но признается: военные навыки, которых и так было немного, давно забылись. Ведь никто не думал, что придется воевать.
— На кафедре боевую машину пехоты я видел только издалека, — говорит Роман. — Здесь, в пехотном батальоне, пришлось с ней работать. Я стал на учет в военкомат еще в начале марта — как только объявили первую мобилизацию. До этого момента активного участия в событиях, происходивших в нашей стране, не принимал. Майдан поддерживал — очень хотелось, чтобы в нашей стране что-то изменилось к лучшему. Но из-за работы смог приехать туда всего несколько раз. Когда в марте начались события в Крыму, сразу сказал жене: «Где мой военный билет? Пришло время». Ведь в моем билете четко написано: в случае мобилизации явиться в военкомат. Я так и сделал.
Буквально через несколько дней Романа призвали на службу. Сначала он проходил подготовку в Киевской области. Но уже в мае его в составе пехотного батальона направили в Донецкую область.
— Я стоял на блокпосту неподалеку от Волновахи, — вспоминает Роман. — Нам с ребятами повезло: пока мы были там, боевики нас не обстреливали. Попали под обстрел уже в районе Амвросиевки. Нас обстреляли из установки «Град». С тех пор это случалось регулярно. И только 23 июня меня и ребят из нашей бригады отпустили в десятидневный отпуск. Ехать домой мы должны были на машине — за нами приехал военнослужащий из Киевской области. Выехали поздно вечером. Понимая, что нам на пути наверняка встретятся боевики, переоделись в гражданское. Не успели выехать из района, как увидели блокпост и флаг «Донецкой народной республики». Сепаратисты потребовали, чтобы мы вышли из машины и принялись досматривать наш автомобиль. Рюкзаки в багажнике сразу их насторожили. Увидев там военную форму, боевики сразу все поняли. Положив нас на асфальт, начали избивать: «Признавайтесь, зачем приехали! Наших людей убивать?» А потом они вызвали подмогу. Через несколько минут приехали их люди. Завязали нам глаза, обмотали скотчем руки и ноги и куда-то повезли. Перед тем как мне надели повязку на глаза, я успел увидеть их шевроны: «Русская православная армия».
Нас привезли в какое-то административное здание. Скорее всего, в этом помещении раньше находилось отделение милиции. Закрыли нас в одном из кабинетов. «Замкомбата, замначальника штаба, водитель-механик, наводчик-оператор, снайпер, пулеметчик, — боевики зачитывали воинские специальности, о которых прочитали в наших военных билетах. — Ну, теперь все понятно. Вы — диверсионная группа. Приехали убивать наших людей». С этими словами нас опять начали бить. Били руками, ногами, плетками, битами, прикладами… Мы говорили, что ехали в десятидневный отпуск, но никто не слушал. Нас все равно называли диверсантами и били еще сильнее. Затем вывели на улицу, поставили на колени лицом к стене и заявили: «Прощайтесь с жизнью. Это ваш последний день». Раздались выстрелы. Боевики стреляли прямо над нами, но не в нас — видимо, это был метод психологического давления. Неожиданно я заметил, что куда-то пропал наш снайпер Вася Клименко. «А его уже убили, — заявили боевики. — За что? За то, что он снайпер. Мы с такими долго не разбираемся».
В какой-то момент боевики стали сомневаться, что мы — диверсанты. Решили, что все мы снайперы. Разрезали на нас одежду, чтобы проверить, нет ли на плечах синяков, стали осматривать руки — мол, на пальцах снайперов обязательно должны быть мозоли. Убедившись, что этого нет, сказали: «Ладно. Сейчас к вам приедут журналисты, будете давать пресс-конференцию».
Видео с пресс-конференции, на которую пригласили представителей российских телеканалов, можно посмотреть здесь
На этом видео Романа и его коллег не узнать — все избитые, опухшие от побоев, говорят неразборчиво. Сразу после пресс-конференции представители «Донецкой народной республики» заявили, что один из украинских военных был ранен при попытке бегства. Это и был Роман.
— Только я никуда не убегал, — говорит Роман Засуха. — Перед приездом журналистов нас сводили в душ и приказали отвечать на вопросы журналистов. Сначала спрашивали, кто мы и откуда, как попали в плен. Мы рассказывали так, как было. А потом один из журналистов сказал представителю «ДНР»: «Нужно, чтобы они сказали, что им дали приказ стрелять по мирному населению». «Скажут, если нужно», — согласился боевик. И у меня тут же на камеру спросили: «Вам приказывали стрелять по мирному населению?» Я ответил, что такого приказа не было. Один из боевиков Исаев прервал пресс-конференцию. Приказав задавшему этот вопрос журналисту выйти, он достал пистолет и… прострелил мне ногу. «Если хочешь сохранить свою жизнь и жизнь своих подчиненных, будешь говорить то, что мы хотим услышать, — сказал Исаев. — Если нет, следующая пуля будет в колено. Третья пуля — в голову. Понял?» Я кивнул. Пресс-конференцию продолжили. На следующем видео видно, что у меня уже перемотана нога — фельдшер оказала мне первую помощь. К счастью, пуля прошла навылет. Было больно, но я мог выносить эту боль. Сам этому удивлялся. Как и следовало ожидать, вопрос о приказе стрелять по мирным жителям повторили. «Давали приказ стрелять в случае возникновения опасности для жизни личного состава», — сказал я. И процитировал наш устав: стрелять так-то и так-то с предварительным выстрелом вверх. Выпалив это, затаил дыхание — я ведь не сказал то, что они хотели услышать. Но боевиков этот ответ удовлетворил. После пресс-конференции нас опять связали и куда-то повезли.
— Тем временем я повсюду его разыскивала, — вступает в разговор Оксана, красивая молодая женщина с темно-русыми вьющимися волосами. — С тех пор как мужа забрали в Донецкую область, мы созванивались как минимум два раза в день. О том, что едет домой, Рома не сказал. Хотел сделать мне сюрприз (горько улыбается. — Авт.). И… пропал. Я не могла ему дозвониться почти сутки. Начала звонить его руководству, и мне сказали: «Мы сами толком ничего не знаем. Но, похоже, ваш муж в плену. Посмотрите видео в Интернете». Командующий имел в виду ту самую пресс-конференцию. Я узнала мужа только по носу. Все остальное было абсолютно неузнаваемым. Досмотреть видео до конца не смогла — хватило нескольких кадров. Сказала себе: нужно что-то делать. Раз командующий не смог сказать, когда Рому планируют освободить, я должна сделать это сама. Сообщила родным, что еду в Донецкую область. «С ума сошла! — услышала в ответ. — Что ты там одна будешь делать? Где ты его найдешь?» «Найду», — ответила я и, в чем была — в тапочках и тоненьких светлых брюках, села в машину и поехала. Думала только об одном: самый близкий человек в опасности.
К счастью, со мной согласился поехать мой брат. Он тоже не знал, куда ехать. В каком городе держали Рому, нам никто не сказал. А когда мы уже были в Днепропетровской области, мне позвонили с незнакомого номера. Это был… Рома. «Любимая, я в плену, но со мной все в порядке», — сказал он. «Я видела пресс-конференцию, — ответила, еле сдерживая слезы. — И еду к тебе». «Как, едешь ко мне? — опешил муж. — Куда?» «Не знаю, — ответила ему. — К тебе».
*Даже находясь в плену, Роман и Оксана каждый день созванивались со своей девятилетней дочкой Аней. «Это помогало нам не отчаиваться», — говорят супруги
— Я пытался ее остановить, но разве она послушает, — Роман обнимает супругу за плечи. — Мы в тот момент уже были в Горловке, и у меня появилась возможность позвонить. После пресс-конференции нас отвезли в штаб организации «Оплот». Я думал, что там нас вообще убьют. Ходили слухи, что в этом «Оплоте» настоящие изверги. Но по сравнению с так называемой Русской православной армией они отнеслись к нам по-человечески. Я к тому времени уже терял сознание от боли — рана кровоточила, у меня поднялась температура. В «Оплоте» мне наконец оказали помощь. «Оплотовец» по прозвищу Грек даже уколол мне антибиотик. «Что ты с ним возишься? — возмутились другие молодчики. — Они наших не лечат». «Спокойно, это „укроп“, — ответил Грек. — Он присягу давал». Позже я узнал, что «укропами» они называют наших военнослужащих. И к военным относятся более-менее уважительно. Военные из Нацгвардии для них «нацики», а добровольческие батальоны — «правосеки». К ним здесь относятся гораздо хуже.
«Оплотовцы» покормили нас тушенкой — это была первая еда за последние полтора дня. Мне даже дали сандалии — другую обувь на простреленную ногу надеть было невозможно. Мы сидели в камерах в каких-то подвалах. Однажды к нам в камеру посадили наркоманов — «оплотовцы» их ненавидят и отлавливают прямо на улицах. Но потом наркоманов увели — дескать, не должны такие люди сидеть вместе с «укропами». Нас все время спрашивали, зачем мы приехали. «Хотите убивать мирное население?» — допытывались. Мы отвечали: приехали, чтобы укрепить государственные границы. «Пограничники, стало быть, — сказали „оплотовцы“. — Тогда поедете к Бесу. Он любит пограничников».
— Так мы попали в плен к одному из лидеров боевиков Безлеру по прозвищу Бес, — продолжает Роман. — Он жил в Горловке в здании, где еще недавно было отделение милиции или прокуратуры. Там же находились другие заложники, которых он называл военнопленными. Нас назвал точно так же. И сказал: «Раз вы военнопленные, к вам будут применяться условия Женевских конвенций. Можете не бояться, мы вас не убьем». Бес приказал своим подчиненным разместить нас в комнатах, выдав матрасы, постельное белье и новую одежду. Нашу изрезанную форму сожгли, нам выдали другую, тоже камуфляжную. Ребятам дали берцы, мне — тапочки для раненой ноги. В тот же день мы познакомились с другими пленными. Там были десантники, добровольцы и один журналист. Некоторые находились в плену уже не первый месяц. «Говорят, что нас вот-вот обменяют, — сказали они. — Живем надеждой».
Мы попросили Беса разрешить нам перезвонить родным. Так я смог позвонить Оксане. Когда понял, что ее не остановить, решился спросить у Беса: «Ко мне едет жена. Вы ее не убьете?» «Нет, — ответил боевик. — Но тебя не отпустим». И пообещал, что с ней ничего не случится.
— В Горловку я добиралась автобусами, — говорит Оксана. — Брата с машиной оставила в Павлограде — автомобиль могли отобрать на блокпосту. А пассажиров автобуса все-таки досматривают меньше. В Горловке шел ливень, у меня даже не было зонтика. Но я думала только о том, как бы поскорее увидеть мужа.
— Ребята до сих пор вспоминают, как моя Оксана появилась на пороге нашего здания, — говорит Роман. — Вся промокшая, заплаканная, вымученная. Не обращая внимания на окруживших ее вооруженных боевиков, жена бросилась меня обнимать. У некоторых ребят при виде этой сцены в глазах заблестели слезы. Я и сам еле сдерживался (голос Романа прерывается. — Авт.).
— Рома первым делом спросил о нашей девятилетней дочке Анечке, — вспоминает Оксана. — Уезжая, я сказала ей, что папа попал в беду и я должна его спасти. К счастью, боевики разрешили мне остаться рядом с мужем. Видимо, на них мой поступок произвел впечатление. Меня назвали женой комбата, а с Ромы даже сняли конвой. Сказали, что теперь я его конвой, мол, все равно он без меня никуда не убежит. Меня в первый же день отправили на кухню — готовить обед для военнопленных. Кухней служила бывшая милицейская столовая. Там я познакомилась с двумя женщинами. Это были матери пленных десантников. Они, как и я, приехали за сыновьями и решили остаться с ними. Они тоже героини.
— Мы, как могли, друг друга поддерживали, — продолжает Роман. — К счастью, боевики не зверствовали. Мою Оксану они и вовсе уважали. Хотя все зависело от их настроения. Если побеждали и захватывали какие-то города, к нам относились вполне нормально. Бес даже с нами разговаривал. Приходил довольный и начинал рассказывать о своих планах. Рассказал, что не собирается останавливаться на Донбассе, — дескать, у них есть проект «Новороссия», согласно которому к России должны отойти не только восточные, но и южные области. «Мой отец — немец, — говорил он. — Мать — украинка, из Кировоградской губернии. А немецкая и украинская кровь дают настоящего россиянина». Мы понимали, что не надо ни спорить, ни возражать — будет только хуже. Оставалось сидеть и слушать. Пленных все прибавлялось. Один из них — бывший десантник — не дожидаясь повестки, поехал защищать страну. Боевики сняли его с поезда. Но, когда Бес узнал, что он десантник, проникся к нему уважением (Безлер — сам бывший десантник). И заставил искупить вину: встать на колени перед портретом генерала Маргелова, основателя ВДВ, и вымаливать прощение… Таких странностей было много.
— При этом многие из его подчиненных достаточно адекватные люди, — говорит Оксана. — Они просто стали жертвами российской пропаганды. Например, среди постовых, которые стояли на каждом этаже, было много шахтеров. «Мы просто хотим лучшей жизни, — объясняли они. — Украина не дала нам ничего хорошего, Янукович нас предал. И новым властям мы тоже не будем нужны. Одна надежда на Россию». Мы пытались разубедить их, но они как будто не слышали. Они живут надеждой, что Россия подарит им лучшую жизнь.
— Очень злятся, когда их называют сепаратистами или террористами, — говорит Роман. — Разрешают называть себя только боевиками и ополченцами. Они не понимают, почему людей, которые восстали против власти на Майдане, называют героями, а их — сразу террористами. Дескать, у них просто другие взгляды, а их за это убивают. И, конечно, среди них бытует мнение, что наши военные — изверги и фашисты. Вскоре я понял почему. В захваченных боевиками городах показывают только российские телеканалы, где им не первый день прививается эта мысль. Там показывают новости или фильмы о войне, после чего комментаторы сравнивают наших военных с немецкой армией. И люди этому верят.
— Когда наша армия побеждала, настроение у боевиков портилось, — говорит Оксана. — Они могли прийти с криком: «Это все из-за вас! Хунта, фашисты! Мы вас сейчас расстреляем!» Угрозы в действие не приводили, но лучше было не попадаться им на глаза. Каждый день прибывали новые пленные. К нам, кстати, должны были привезти Надежду Савченко. Бес однажды сказал: «Приедет девочка. Подготовьте для нее комнату». Но потом что-то изменилось.
— Все эти дни мы просыпались и засыпали с одной мыслью: когда нас освободят? — продолжает Роман. — Боевики говорили, что о нас все забыли, уговаривали перейти на их сторону. И нашлись два человека, которые согласились. Но даже сепаратисты их после этого не уважали… Последняя неделя в плену была самой страшной. Бои велись прямо возле нашего здания, дрожали стены. Потом нас перевели в подвал. Я пытался успокоить Оксану, она — меня. Не знаю, что бы мы делали друг без друга.
— И без нашей доченьки, — продолжает Оксана. — Мы каждый день созванивались, и Анечка говорила: «Мам, пап, я квартиру убрала и книжки, которые на лето нам задавали, прочитала. Если буду умницей, правда, вы приедете раньше?» Это помогало не отчаиваться.
— Оксана трижды попала под обстрел из «Града», — вспоминает Роман. — Чудом не пострадала. Когда нас все-таки освободили, мы не верили своему счастью. Если можно, напишите от нас отдельное спасибо генералу Владимиру Рубану, который руководил операцией по обмену военнопленных. Благодаря ему мы на свободе, а это главное. Правда, через десять дней я опять поеду в зону АТО. С ногой уже все в порядке, ранение оказалось не очень тяжелым. Не поехать я не могу.
— Боюсь даже об этом думать, — вздрагивает Оксана. — Война — это совсем не то, что нам показывают в фильмах и в новостях. Это очень страшно. Страшно, когда обстреливают из «Града», когда разрываются снаряды, работают зенитные установки… И самое ужасное — когда гибнут люди. Знаете, на последнем звонке в своей гимназии муж часто выступал с заключительной речью и желал всем мирного неба над головой. Раньше мы так говорили только потому, что это красиво звучит. Теперь мы как никто понимаем смысл этих слов.
Фото в заголовке с сайта politikum.in.ua