Корреспондент «ФАКТОВ» пообщался с медсестрой из Луганской области, которой удалось вырваться из застенков пророссийских боевиков. 24-летний сын женщины остался в руках террористов
Точное количество людей, которых сегодня насильственно удерживают боевики «ЛНР» и «ДНР», наверное, им самим неизвестно. Оно исчисляется сотнями. Среди пленников — украинские военные, журналисты, активисты общественных организаций, просто местные жители, по каким-то причинам обратившие на себя внимание «ополченцев».
Заложники лишены пищи, воды, свежего воздуха и солнечного света. Людей избивают, на них оказывается жесточайшее психологическое давление. Медсестра из города Свердловск Луганской области Валерия Кузьменко (все имена и фамилии изменены) попала в плен к террористам вместе с 24-летним сыном Олегом.
До 2014 года Олег Кузьменко жил и работал в Крыму, а после аннексии полуострова перебрался на материковую Украину.
— Сын вырос патриотом своей страны, — говорит Валерия Кузьменко, мама Олега.
Олегу потребовались кое-какие документы, а для этого пришлось отправиться к матери в Луганскую область.
— Я поехала к нему навстречу, думала, что помогу сыну пересечь блокпосты пророссийских ополченцев, — объясняет Валерия. — А оказалось наоборот. Нас арестовал какой-то вооруженный мужчина лет 50-ти в казачьей форме. Так как он очень чисто говорил по-русски, было понятно, что не местный.
Сын крепкий, рослый. Очевидно, боевики заподозрили, что он военный. Когда я увидела, что на Олега надели наручники, посадили в машину и собираются увозить, выскочила из автобуса и стала кричать: «Куда вы забираете его? Я его мама». Тогда и меня посадили в легковушку и под охраной четырех вооруженных людей привезли в Луганск, в захваченное сепаратистами здание СБУ. Отвели в подвал, рассадили по камерам. Все вещи забрали. Меня определили в камеру, где было около 20 девушек. На полу настелены какие-то тряпки. Места очень мало. Отдыхали по очереди. Когда девочек утром уводили на работу, освобождалось пространство, и тот, кто не спал ночью, мог прилечь.
Надо отметить, что в захваченном здании Луганского облуправления СБУ нет камер. В советские времена они были, а в годы независимости их перестроили под служебные кабинеты, поскольку арестованных в помещении украинской спецслужбы никогда не содержали. Зато «элэнэровцы» из обычных подвалов, складов, служебных помещений сделали тюремные казематы. Более того, в Луганске боевики держат захваченных людей и в других зданиях — в подвалах облгосадминистрации, в здании управления милиции…
— В камерах темно, света нет, — продолжает Валерия. — В Луганске вообще отсутствует электричество. Насекомые лазят по полу. Воды тоже нет, мыться, естественно, негде. В туалет нас по очереди выводила «смотрящая» по камере — Алина. Она, к слову, такая же пленница, как и мы. Алина из Николаевской области, представитель общественной организации «Патриоты Украины». Вместе с другими членами организации ее задержали боевики «ДНР». Били, тушили об ноги окурки (она показывала следы ожогов). Потом Алину вместе с другими привезли в Луганск и посадили в общую камеру.
Она пошла «на сотрудничество» с сепаратистами — то есть успокаивала девушек, уговаривала не впадать в истерику, ходить на работу. Полтора месяца ее держали в «одиночке» — отдельной камере. Когда я увидела Алину, вспомнила, что видела фотографию этой женщины — ее разыскивали родители и сын. Говорю: «Тебя ищут родные». Алина была в шоке. Боевики сказали, что семья уже заочно ее «похоронила», а ее здесь держат только потому, что нет возможности уехать в Николаев.
Алина предупреждала девочек, чтобы не пытались бежать. Она говорила: в здании возле каждого окна находится блокпост, беглецов сразу расстреляют, а нас всех после этого нещадно изобьют.
— Много пленных находится в подвалах СБУ? И что это за люди?
— Когда меня вели в туалет, я видела через полуоткрытую дверь мужскую камеру. Все помещение было заполнено. Мужчины небритые, в одних трусах. Дело в том, что там очень жарко, нет воздуха. Всех очень сильно били. Из разговора с охранником я узнала, что в здании в «одиночке» содержится еще какой-то украинский тележурналист, но фамилии его не знаю.
Одна из девушек, сидевшая со мной, как-то спросила зашедшего в камеру боевика (именно он нас привез сюда): «Когда со мной будет разговаривать следователь? Я тут нахожусь уже 12 дней неизвестно за что». Оказывается, она курила на улице, и кто-то попросил сигарету, она угостила. Бедняжку обвинили в том, что она эту сигарету продала, и вместе с мужем посадили… за мародерство. Боевик ей ответил: «Ты что, издеваешься? У нас сегодня четыре пленных „укропа“! Нам некогда, не до тебя».
— Вы находились в плену неделю. За это время виделись с сыном?
— Я слышала, когда его били. Это было тут же, на нашем этаже. А потом видела, как сына вели в наручниках и каких-то кандалах на ногах по лестнице наверх. Он сильно хромал. Догадалась, что Олега били по ногам. Помню, во время экзекуции в камеру зашел боевик и заявил: «Ну что, сука укропская, ты слышишь, как твой выбл… ыш орет? Сидит, как увалень, ничего не говорит!»
— То есть они его о чем-то спрашивали, но он им не признавался?
— А ему не в чем признаваться. Я спрашивала тюремщиков, что они будут с сыном делать? Сначала мне сказали, что обменяют на какого-то своего военнопленного. Потом, дескать, что поставят как «живой щит». «А из-за чего я здесь сижу? — спрашиваю. — В чем моя вина?» — «Ты пошла по цепочке за своим сыном», — услышала в ответ.
— Вы сказали, что людей опрашивают какие-то «следователи»…
— Да. Там было два «следователя». Они ведут «допросы» и «опросы». Это, как мне объяснили боевики, разные вещи. Если «допрос», то тебя будут бить. Если «опрос», то просто разговаривать. И спрашивают: «Что ты выбираешь?»
— Вам давали право выбора?
— Нет, это они так издевались. Я часто слышала, как допрашивали пленных солдат. В камеру доносились звуки избиений. «Следователи» интересовались, где находится блокпост, где расположена часть, с какой целью пришли. Ответов не слышала. Раздавались звуки ударов, а после крики, стоны…
— Часто людей били?
— Часто. Особенно в последнее время. Судьба пленных зависела от настроения сепаратистов. Проиграли бой и пошли зло сгонять на украинских солдатах. А нас отправляли на работу. Двух молодых девочек заставляли убирать кровь и испражнения в камере, где велись допросы наших военных. Хотя вечером били и пытали меньше, чем днем, но если у них не ладилось на фронтах, то все опять начиналось.
— К нам в камеры заходил представитель какой-то организации, — продолжает Валерия, — возможно, ОБСЕ или Красного Креста. При нем не разрешалось бить пленных. Он спрашивал, кому нужна медицинская помощь. Говорил нам о наших правах. Мол, чтобы мы требовали, по крайней мере, раз в сутки вывода на свежий воздух. Еще объяснял: если у задержанного какие-то болезни, то нужно говорить об этом «следователю» на допросе и тогда должны возить в больницу на обследование.
Естественно, никто заключенных на прогулки не выводил и на обследования не отправлял. У Алины отекли ноги. У нее больное сердце, надо менять клапан. Но никакие наши потребности тюремщиков не интересовали. Их волновали только собственные. Так, боевики изнасиловали женщину, а у нее оказался сифилис. Она их заразила, и ее расстреляли.
Еще там была молодая женщина, у которой отобрали дочь. Их арестовали вместе, но потом ребенка куда-то дели. А матери сказали: все, ты свободна, иди отсюда. Но она никуда не уходила, так как ничего не знала о судьбе дочери. Женщина была в очень плохом состоянии, все время плакала, пыталась себе вены порезать.
— Куда боевики могли деть ребенка?
— Не знаю. Большая часть этих людей — просто звери, отмороженные, неадекватные. От них не знаешь, чего ожидать. Они постоянно говорят, что в Киеве «хунта» и «фашисты», а сами ведут себя хуже гестаповцев.
— Вас привлекали на какие-нибудь работы?
— Да. Я стирала их майки, шорты, одежду, в которой боевики воюют. А девушек вывозили в магазин «Метро» (разграбленный сепаратистами торговый центр на окраине Луганска. — Ред.). Не знаю, что они там делали, но приезжали уставшие, сразу падали спать. Других заставляли рыть окопы, убирать пыточные камеры.
— Вы не встречали среди сепаратистов своих знакомых, земляков?
— Когда я поступила, один боевик спросил, откуда я. Сказала, что из Свердловска. Оказалось, что он тоже из этого города, причем, из того же поселка, только живет на соседней улице. Я попросила его сообщить моей семье, где мы с сыном находимся. Парень ответил: «Ты хоть знаешь, сколько вас здесь сидит из Свердловска? Что я, всем родственникам обязан сообщать?»
— Как вас кормили?
— Раз в сутки в 9 часов вечера давали ложку каши и стакан воды. И все. Через неделю меня вдруг решили выпустить. Вернули вещи, в том числе пакет с продуктами. Я отдала их Алине, попросила поделить еду между всеми и что-то передать моему сыну. Когда уходила, то видела, как боевики, переодевшись в форму украинских десантников, погрузились в машину и куда-то уехали. Наверное, творить какие-то бесчинства под видом нашей армии.
Я вышла в пустой город. В Луганске плохо ориентируюсь, поэтому куда идти, не знала. Навстречу ехал какой-то мужчина на велосипеде. Спрашивает: «Что ты такая потерянная? У тебя что-то случилось?» Я рассказала, что со мной произошло. Незнакомец отвел меня на остановку, откуда уезжали беженцы, впихнул в первый попавшийся автобус, и я поехала, не зная куда. Нас останавливали на украинских блокпостах, спрашивали, кто я, куда еду. Посоветовали, добравшись до ближайшего населенного пункта, обратиться в милицию. Я так и сделала. Меня как беженку разместили в больнице, выделили кровать, обеспечили питанием. Условия хорошие…
Сейчас Валерия в безопасности — в городке на севере Луганской области. Здесь нет боевиков и действуют украинские законы. Женщина под защитой государства. Но в Луганске в плену у террористов остался ее сын Олег. А в Свердловске, все еще оккупированном пророссийскими боевиками, находятся муж и младшие дети. За их судьбу болит душа. Валерия обратилась в милицию и СБУ с просьбой о помощи в освобождении сына. Правоохранители пообещали сделать для этого все возможное. Может быть, еще до освобождения Луганска парня удастся обменять на кого-то из пленных сепаратистов.
— Я прекрасно понимаю, насколько это сложно в условиях жестокого и циничного военного противостояния, когда понятия чести, достоинства и человечности попросту утрачивают смысл, а заложниками ситуации становятся ни в чем неповинные люди, — говорит Валерия. — Главное — не сломиться и верить…
Фото в заголовке из Твиттера