Житейские истории

Владимир Михайлов: "Когда в Луганском я пытался дать одной из женщин деньги, она сказала: "А что я с ними буду делать?"

1:00 — 20 февраля 2015 eye 3003

Военный корреспондент канала ICTV, находящийся на востоке Украины, каждый день выезжает на передовую

Неделю назад журналист канала ICTV Владимир Михайлов уехал в очередную командировку на восток Украины. За последние десять месяцев она стала одной из самых напряженных в жизни военного корреспондента. Владимир отправился вместе со съемочной группой из Киева в день, когда была названа дата перемирия на востоке. Позже Михайлов своими глазами увидел, что никакие договоренности со стороны боевиков не выполняются. Съемочная группа ICTV живет в Краматорске, каждый день выезжая на передовую. Попасть в Дебальцево им уже не удалось. «ФАКТЫ» связались с Владимиром по телефону накануне заявления президента Украины Петра Порошенко о выводе украинских военных из окружения.

*Часть украинских военных твердо удерживают свои позиции и не собираются их покидать

— Мы с оператором и водителем нашего канала выехали из Киева в четверг на прошлой неделе, — рассказывает Владимир Михайлов. — Тогда уже были известны результаты очередных переговоров в Минске о прекращении огня. Самым сложным по-прежнему оставался участок военных действий в районе Дебальцево. В пятницу утром мы предприняли попытку прорваться в город из Краматорска, но это оказалось невозможно. На середине дороги от Артемовска нам пришлось остановиться. Не доезжая до населенного пункта Луганское, мы увидели на дороге еще дымящуюся разбитую украинскую военную технику. Ее подбили ранним утром. Раненых и погибших к тому времени уже не было, их увезли. Мы свернули в Попасную.

— Вы передвигаетесь в зоне боевых действий на собственном авто?

— Да, у нас на канале есть, как мы называем, подразделение боевых водителей. И «боевых машин» у нас штук пять. Уже десять месяцев вместе с журналистами они выезжают в самые горячие точки на востоке страны. Помню, в сентябре на блокпосту за Дебальцево мы попали под минометный обстрел. Военные успели нас укрыть, а вот машина пострадала от осколков мин. На днях мы были в Луганском, и во время обстрела осколок пролетел буквально в полутора метрах от авто. Водитель его потом подобрал. Попади он в нас, вряд ли кто-то выжил бы…

— В Луганском осталось много местных жителей?

— Село расположено с двух сторон трассы, связывающей Дебальцево с Артемовском. Мы приехали туда в воскресенье, когда якобы должно было начаться перемирие. Но, понятно, о нем не было и речи. Обстановка в Луганском была просто ужасающая! Не прекращались залпы «Градов» и минометные обстрелы. Боевики попали в боекомплект украинских силовиков, снаряды начали взрываться, грохот стоял невообразимый. В Луганском осталось много мирных жителей. Они рассказывали, что ночь, когда должен был прекратиться огонь, они все равно провели в подвалах — никто не верил в перемирие. На самом деле, режим затишья продержался около трех часов, а потом обстрелы возобновились с новой силой.

— Люди понимают, откуда идет обстрел?

— Знаете, это очень сложно. Часть жителей не хочет верить очевидным доводам и как загипнотизированная твердит, что все это «дело рук Нацгвардии». Кстати, эта часть населения ведет себя очень агрессивно по отношению к украинским журналистам. Они могут оскорбить, поднять руку. А что касается проукраинских жителей, то их на востоке много. Они на удивление спокойны, не проявляют агрессии и четко формулируют, кто и откуда ведет по их городам огонь. Объединяет людей одно: все страшно устали от войны.

— Почему же они не уезжают на безопасную территорию?

— Для многих это большая трагедия. Процентов 60 местных жителей таки покинули свои дома. Остались те, у кого нет денег, кому некуда уезжать и кто потерял надежду на лучшее будущее. История одной семьи, с которой я познакомился в Луганском, потрясла меня больше всего. Бабушка, мама и 14-летняя внучка остались в селе. Они живут в доме 30-х годов прошлого века. Сейчас все окна в доме выбиты и заставлены мебелью, чтобы как-то уберечься от осколков. В доме нет электричества, там темно даже днем. 85-летняя бабушка, пережившая Великую Отечественную войну, практически не может двигаться. Ее кровать стоит у окна, закрытого громадным шкафом. Когда начинается обстрел, дочь и внучка кладут бабушку на пол, не в силах снести ее в подвал. Нет слов, чтобы высказать, что чувствует эта пожилая женщина. Слезы бессилия текут по ее сморщенным сухим щекам…

— Что они едят, где берут воду?

— С продуктами помогают волонтеры, а еду готовят в печках, которые топят углем. Воду берут в колодцах. Я попробовал дать денег одной из местных жительниц, она устало на меня посмотрела и спросила: «А что я с ними буду делать? У нас ведь не работает ни один магазин…» Понятно, что и доступа к информации у них практически никакого нет. Мы приехали к нашим военным, которые находятся в Песках. Ребята рассказали, что два дня на выходные была полная тишина, а затем их вновь стали обстреливать. Приехав, мы попали под обстрел «Градами» и минометами. Слава Богу, оказались в безопасной части города. Знаете, что поразило меня больше всего? Мы приехали, а бойцы смотрят по телевизору «Россия 24»! Говорят: «А у нас ничего другого не показывают». И тут же накинулись на нас с расспросами, что на самом деле происходит в Украине.

— Часто и здесь, в Киеве, не хватает информации о том, что происходит на передовой. Что вы знаете о ситуации в Дебальцево?

— К сожалению, все разворачивается по сценарию Углегорска. В Дебальцево идут уличные бои. Часть украинских военных твердо удерживает свои позиции и не собирается их покидать.

— Какое настроение у наших ребят, которые сейчас воюют на востоке страны?

— С кем бы мы ни говорили, никто не верит в перемирие. Более того, они не понимают, какой может быть мир, когда на нашей земле находятся иностранные войска. Я уже десять месяцев езжу в зону АТО, и каждый раз на вопрос о настроении ребята отвечают: «Мы готовы идти вперед, до победного конца, отдайте только приказ». В Луганском мы встретили бойцов 128-й бригады, которая вышла из окружения под Дебальцево. У ребят сгорела практически вся артиллерийская техника. Они жаловались, что технику не отправляли на ремонт и не присылали новую. Рассказывали, как во время боя удалось отбить у сепаратистов российский танк Т-72. Шутили, что готовы выменять его на необходимую технику и за несколько дней выбить боевиков с Дебальцевского плацдарма.

— Вы родились и выросли в Донецке. Неужели его жители всегда так мечтали оказаться в «русском мире»?

— Последний раз в Донецке я был в апреле. Тогда только захватили облгосадминистрацию. Я брал блицинтервью на улицах, готовя репортаж. Шесть из десяти опрошенных говорили, что они за Украину и не понимают, что происходит. Человека три не знали, кто такие сепаратисты, и лишь один был за Россию. Понятно, российские настроения в Донецке были всегда, но они никогда не преобладали. И каналы там в основном смотрели украинские. Знаете, для меня до сих пор Донецк остается проукраинским городом. Другой вопрос, что многие прогрессивные люди город давно покинули. Вообще, все, что связано с этим городом, моя большая душевная рана.

На днях я узнал, что в одном из боев погиб мой друг, одноклассник, который воевал за… «ДНР». Это трагическая история. Мы были близкими друзьями, и, учась в школе, оба занимали проукраинскую позицию, отстаивали ее на донецком майдане в 2004 году. Не знаю, что потом пошло не так… В начале лета он надел военную форму, взял в руки автомат и пошел сражаться за «ДНР». Последний раз я общался с ним в июле, когда были освобождены Славянск и Краматорск. Наш разговор оказался очень жестким, некорректным, и с тех пор мы больше не связывались. Наверное, это самое сильное потрясение для меня за последние месяцы.

— Страшно на войне?

— Последнее время мы, журналисты, почему-то стали часто задавать этот вопрос друг другу. В первые месяцы войны, когда Славянск еще был оккупирован и мы не раз попадали под обстрелы, никак не мог понять, почему мне не страшно. Было интересно, даже захватывающе! Но с каждой последующей командировкой в АТО становилось все страшнее и страшнее. Возможно, со временем я просто стал осознавать всю степень опасности. Оказалось, что я не одинок в этих ощущениях. Сейчас действительно чувствую страх.