27-летняя киевлянка Елена, оставив любимую профессию искусствоведа, записалась сестрой милосердия в добровольческий батальон. Когда девушка бросилась на помощь к бойцу, ее грудь насквозь пробил осколок снаряда
Женщины на войне — это отдельная, очень героическая и в то же время трогательная до слез страница истории боевых действий на Донбассе. Они идут воевать, потому что хотят помогать мужчинам, поддерживать их, спасать. Словом, быть на передовой надежным тылом. А получается, что зачастую сами подают сильному полу пример мужества и выдержки, становятся для побратимов воплощением того, ради чего и стоит сражаться с оккупантами: родного дома, мамы, жены и детей. Женщин никто не заставляет идти на войну. Однако те, кто рискнул отправиться на фронт, — самые идейные и сознательные воины. Даже своему страху, каким бы сильным он ни был, не позволяют вырваться наружу.
…Лена — типичная домашняя девочка. Отлично училась в школе, в свободное время вышивала крестиком рушники и картины с забавными зверюшками. Больше всего любила кошечек. У нее и самой были пушистые питомцы — Сеня и Барсик. Единственное, что выделяло ее среди тихих одноклассниц, — это обостренное чувство справедливости. Ленка, как коршун, обязательно бросалась на защиту всех обиженных. Потому и ходила еще школьницей на «оранжевый» Майдан, накинув на плечи жовто-блакитный флаг.
Лена мечтала стать врачом, но поступила в педагогический институт имени Драгоманова сразу на две специальности — философию и культурологию. Бороться с собственной, как ей казалось, заурядностью решила тем, что остригла шикарные косы, которые так нравились папе, начала ходить в походы с ребятами и взяла в руки фотоаппарат. Продолжала и вышивать, только теперь в сюжетах ее картин преобладали портреты Степана Бандеры и Тараса Шевченко, трезубец, девчата в венках из маков. Впрочем, когда отец, работавший в ту пору в столичном «Украинском доме», предложил организовать выставку ее рушников и картин, замахала в испуге руками: «Что ты, что ты, куда уж мне с этими детскими картинками…»
— Я не могу сказать, что меня воспитывали в очень патриотическом духе, моя семья самая обыкновенная, — улыбается Лена. — Родители, как многие киевляне, ходили на «оранжевый» Майдан, и я к ним после школы подтягивалась. Бабушка учила меня читать «Отче наш», но я тогда в Бога не верила, просто очень нравилось, как
*Лена была активной участницей Евромайдана
Когда Революция достоинства только разгоралась, Лена уже успела закончить институт, устроиться работать искусствоведом. События на Майдане настолько ее потрясли, что утром 19 января, в праздник Крещения, она пришла на улицу Грушевского, где возводились баррикады. И осталась там. Встать рядом с отчаянными парнями ей, конечно, никто не позволил. Но фотографировать каждую минуту этой неравной борьбы девушке удавалось. А еще она готовила еду для майдановцев, помогала перевязывать раненых в здании «Украинского дома»…
— Больше всего меня потрясли парни из «Правого сектора», — вспоминает Лена. — Там собралось очень много умных, образованных ребят, с которыми было о чем поговорить. Они же и задавали тон в том противостоянии — действовали решительно, жестко. Я с ними очень подружилась. А когда начался расстрел людей на улице Институтской, мои новые товарищи были в первых рядах протестующих. Никогда этого не забуду.
Лена, похоже, и сама не поняла, каким образом превратилась из тихони в безоглядного храбреца. Кажется, это случилось именно на Институтской, когда оттуда понесли первых погибших. У девушки не было ни пластмассовой каски, ни хотя бы деревянного щита, но она рванула вверх по улице, зажав в руках фотоаппарат и слыша, как свистят пули над головой. Какой-то мужчина лет сорока буквально отшвырнул отчаянную девчонку с дороги в укрытие: «Туда нельзя, там стреляют!» И она впервые в жизни соврала, закричав: «Мне можно, я пресса!» К счастью, в самое опасное место ее не пустили.
Когда начались выборы, побратимы из «Правого сектора» вспомнили о Лене и позвали ее работать в предвыборный штаб. Активист партии Артем Скоропадский хорошо помнит стройную дивчину в вышиванке, которая носилась по штабу, как метеор.
— Лена была кем-то вроде технического работника — дежурила, отвечала на звонки, печатала документы, готовила кофе, — рассказывает он. — Мы часто собирались после работы в парке перед Киево-Могилянской академией. В общем, подружились. А потом Лена уехала на войну, стала простой санитаркой.
Лена не сказала родителям, что отправляется на передовую. Пройдя медицинские курсы, сообщила, что будет работать на учебной базе батальона под Днепропетровском. Там действительно формировалась медицинская служба, в которой очень не хватало персонала.
— Мы хотели ее проводить, хотя бы тяжеленный рюкзак помочь донести, — рассказывает мама девушки Мария Федоровна. — Леночка три года назад в туристическом походе получила тяжелую травму, пришлось даже операцию на позвоночнике делать. Но она не разрешила нам ехать на вокзал: «Я же не навсегда уезжаю!» Потом я много раз ей звонила, словно чувствовала, что дочка в опасности: «Лена, вернись!» А она сквозь звуки выстрелов отвечала: «Здесь тихо, не волнуйся. Вот закончится война, и приеду домой».
— Медики боялись потерять постоянную работу в больнице, поэтому с набором так называемых госпитальеров были проблемы, — признается Лена. — А я же когда-то мечтала стать врачом, вот и записалась в медсанбат. Когда службу возглавила 19-летняя Яна Зинкевич, все пошло на лад. («ФАКТЫ» рассказывали о руководителе службы госпитальеров Яне Зинкевич 13 ноября 2014 года. — Авт.) У нас даже появились свои машины скорой помощи, которыми вывозили раненых, работали около 70 врачей, медсестер, санитаров. Но рук все равно не хватало.
Став парамедиком с позывным «Атеистка», Лена сразу попала в Пески, где перемирием и не пахло. Ежечасно поселок обстреливали из артиллерии. В медпункт, расположенный в подвале жилого дома, постоянно приносили раненых. Девушке с первой минуты пришлось подтверждать теоретические знания практическими навыками: ставить капельницы, делать уколы и перевязки.
*На передовой у «Атеистки» был любимый кот по кличке Порох, он шел на руки только к хозяйке
Однажды в медпункт прибежал встревоженный боец: «Снаряд попал в дом, где держали оборону наши ребята, стены рухнули, все остались под завалом!»
Лена с бойцом помчались к этому дому, не обращая внимания на обстрел. По международным нормам, такая зона называется красной, в ней медики могут оказывать только самую неотложную помощь, например, останавливать сильное кровотечение. А потом раненого следует перенести в более безопасную желтую зону, где проводятся другие процедуры. Но рухнувший вместе с крышей дом был сплошной красной зоной: над ним продолжали свистеть снаряды и пули, а из-под груды шифера и кирпичей доносились стоны солдат. Забыв о больной спине, Лена вместе с бойцами и медиками растаскивала завалы, до крови обдирая пальцы на руках. Ждать, пока закончится бомбежка, не имело смысла. Нужно было спасать людей.
— Двое ребят, которых мы сразу нашли, были уже мертвы, — сквозь слезы вспоминает девушка. — Потом я откопала парня, у которого был открытый перелом ноги и много других ран. Сделала ему противошоковый укол, наложила жгут и вдруг заметила, что все это время приговариваю про себя: «Боже, сделай так, чтобы он не умер…» Другого бойца с черепно-мозговой травмой мы вынесли на носилках в безопасное место, куда уже прибыла санитарная машина. С тем парнем, Лешкой, у которого был перелом ноги, я потом встретилась в одной палате днепропетровской больницы имени Мечникова. Мы раньше даже знакомы не были, но так обрадовались друг другу!
Сколько раненых она спасла, вытащила из-под огня, Лена не считала. «Человек пятьдесят, может? — пожимает плечами. — Но я же была не одна, мы вместе оказывали помощь, клали на носилки, несли, тащили на брезенте». В конце февраля их медицинскую бригаду перебросили в другое место, где тоже очень нужны были парамедики. Что случилось в тот день, когда ее ранили, Лена рассказывать не хочет. Начальник медицинской службы Яна Зинкевич тоже старательно избегает этой темы. Единственное, что удалось узнать, — Лена не успела надеть бронежилет, когда помчалась кому-то на помощь. Осколок разорвавшегося неподалеку снаряда вошел ей в грудь с правой стороны и вышел сзади, раздробив лопатку.
— Я сознание не потеряла, поэтому сумела достать специальный торакальный пластырь, который был в аптечке, и наклеить на рану, — вспоминает она. — Поняла, что пробито легкое, потому что дышать стало очень тяжело, в груди все хрипело, булькало при каждом вздохе.
К счастью, Лену быстро доставили в ближайший госпиталь и прооперировали. А потом переправили в Днепропетровскую больницу имени Мечникова, которая стала сегодня буквально форпостом по спасению самых тяжелых раненых.
— Девушке оказали своевременную помощь, зашили рану в правом легком, поставили дренаж, — рассказывает заведующий отделением реанимации политравмы больницы имени Мечникова Игорь Йовенко. — Но у нее была тяжелая легочная недостаточность, правое легкое не работало. Сейчас ей проводится противошоковая терапия, ведь у Лены раздроблена лопатка, сломано ребро. Она держится молодцом, виду не подает, что больно. Пациентка обеспечена всеми необходимыми лекарствами, проводим ей ингаляции, кислородную терапию, подобрали антибиотики.
Есть у Лены и еще одна проблема — правая рука слушается плохо, очевидно, задет нерв.
— Я поняла, что совершенно ничего не умею делать левой рукой, — улыбается девушка. — Даже расчесываться. Пришлось подстричься под мальчика. Честно говоря, когда в палату пришли журналисты, надеялась, что родители меня в таком виде не узнают, даже отворачивалась от камер — не хотела, чтобы дома волновались.
Мария Федоровна все эти дни не находила себе места: телефон дочки не отвечал. А потом трубку сняла какая-то девушка и, услышав, что звонит Ленина мама, отключилась. Отец Лены Виктор Иванович уже напоил жену всеми успокоительными каплями, какие нашлись в доме, когда позвонили родственники: «Ваша дочка в больнице, ее только что показали по телевизору». И родители помчались на вокзал.
Друг Лены Артем Скоропадский, узнав, что девушка ранена, написал на своей страничке в соцсети: «Она никогда не скрывала, что не верит в Бога. В свой последний приезд на передовую я спросил Лену, не страшно ли ей на войне? Она немного подумала и ответила как-то осторожно: «За себя не очень боишься. Намного страшнее, когда ты не успеваешь помочь человеку, который в этом нуждается».
— Знаете, — продолжает Артем, — в этом ответе больше христианской любви к людям, чем в делах и словах некоторых людей, называющих себя истинными христианами. Ведь известно, что «вера без дела мертва есть». Пусть моя подруга неверующая, но мы-то верим в Бога, поэтому давайте тихо помолимся, чтобы санитарка Лена поскорее выздоравливала…
*В отделении политравмы, которым руководит Игорь Йовенко, девушка быстро пошла на поправку (фото автора)