В Великую Отечественную тогда еще юной полтавчанке пришлось три года работать то на советскую, то на германскую власть
Понятия «линия фронта», «оккупация», «дети войны» за последний год прочно вошли в сознание украинцев. Поэтому с особым трепетом слушаешь воспоминания людей, переживших в юные годы Вторую мировую, — детей той войны.
Моей собеседнице Ольге Кореневой (в замужестве Волковой) в 1941-м едва исполнилось четырнадцать лет. Ее семья жила тогда в поселке городского типа Кочеток под Чугуевом Харьковской области, который оказался как раз на линии фронта и несколько раз переходил из рук в руки. Дом стоял на центральной улице, и это обстоятельство добавляло еще больше страха и переживаний Оле и ее родным. По дороге отступали советские войска, шли в наступление германские. И те, и другие останавливались в их доме. Фашисты вообще квартировали у Кореневых всю зиму 1941—42 годов, пережидая морозы, чтобы весной двинуться дальше. Потом остатки немецкой армии, потерпев поражение под Сталинградом, драпали через Кочеток обратно…
— Оккупанты выбирали более-менее добротные дома, а их хозяев превращали в свою обслугу, — вспоминает 88-летняя полтавчанка Ольга Анатольевна Волкова. — В нашей семье не было ни одного мужчины (отца расстреляли в 1937 году как врага народа), поэтому за меня, маму, бабушку и старшую сестру никто не мог заступиться. Прежде всего немцы завладели нашими кроватями, и мы вынуждены были спать на полу. Потом они съели все наши продуктовые запасы. Постоянно требовали «шнапс, яйка, млеко». Выгребли из подвала картофель, переловили и перестреляли кур, зарезали корову на мясо… Мы же перебивались баландой с макухой. Самым вкусным блюдом мне тогда казалась вареная тыква.
Наши постояльцы время от времени менялись — одни уезжали, другие заселялись. Были среди них и офицеры, и солдаты. Мы всех одинаково боялись. Родители прятали от них своих дочерей — по чердакам, подвалам, в сараях, — чтобы над ними не надругались. Сыновей, которых не мобилизовали на войну в силу возраста или по болезни, тоже скрывали. Ведь их могли угнать на работу в Германию. Знакомые держали своего сына в яме несколько месяцев. Ночью, пока никто не видел, спускали ему еду и воду.
Соблюдать особую конспирацию жители Кочетка научились, как только в сентябре 1941-го гитлеровская армия начала применять воздушные атаки на Харьков, расположенный в 30 километрах. Когда темнело, люди наглухо закрывали окна, чтобы не было видно огоньков. Но это не могло уберечь от бомбежек. В октябре над поселком пролетела немецкая эскадрилья, и он превратился в руины.
— В тот раз наш дом чудом уцелел, — нелегко даются воспоминания Ольге Анатольевне. — А через полтора года, когда немецкая армия заняла Кочеток повторно, при бомбежке у хаты снесло крышу и вывалило угол.
Советская армия тщетно пыталась не пустить фашистов дальше Чугуева.
— Когда немцы вплотную подошли к Харькову, в нашей школе прекратили занятия и старших учеников (я тогда училась в шестом классе) оправили рыть противотанковые рвы, — вспоминает Ольга Волкова. — Все лето дети наравне со взрослыми копали землю, отчего руки покрывались кровавыми мозолями. Траншеи были широкими, длинными и, как нам казалось, совершенно неприступными. Как же мы ошибались! Немецкие части эти рвы даже не заметили, поскольку сделали прорыв в другом месте.
За работу на благо фронта Ольге Волковой позже дали статус участника войны, что является основанием для получения льгот при оплате коммунальных услуг. А ее ровесница по фамилии Музыкина (имя Ольга Анатольевна, к сожалению, забыла) из Чугуева удостоилась высокой правительственной награды за то, что передавала ценные сведения о расположении фашистских подразделений нашим войскам, стоявшим на противоположном берегу Северского Донца. Не вызывая подозрений у немецких солдат, отважная девочка переплывала речку и сообщала информацию советским воинам.
Между тем наши солдаты терпели поражения. Они дважды отступали через Кочеток.
— Осенью 1941-го в нашем доме красноармейцы оставили троих раненых и, наверное, забыли о них, — продолжает Ольга Анатольевна. — Мама очень боялась, чтобы фашисты не нашли их и не расстреляли на глазах у детей. Поэтому бегала к сельскому голове, упрашивала его найти возможность вывезти бойцов куда-нибудь. Успели, слава Богу, до захвата поселка немецкой армией. А перед этим у нас останавливались два советских офицера и медсестра. Женщине мама дала в дорогу свою серую юбку и красную в черную полоску кофту. Чтобы та, если попадут в засаду, могла переодеться и выдать себя за гражданскую.
От угона на принудительные работы в Германию Олю и ее маму тоже спас председатель Кочетокского сельского совета Алексей Гордиенко. Этот справедливый мужик при каждой власти — и царской, и советской, и немецкой — сидел в тюрьме. За то, что заступался за простой народ. В списках по набору остарбайтеров среди местного населения указывал далеко не всех. К сожалению, Ирине, старшей сестре Ольги, на тот момент студентке Харьковского государственного университета, не удалось избежать горькой участи.
— 18 июля 1942 года Иру отправили в Германию, — рассказывает моя собеседница. — Мама ничего не могла собрать ей в дорогу — бедность была неимоверная. Еле наскребла денег на три четверти пол-литровой баночки меда. Дала мне эти копейки и отправила к пасечнику. Он взял их и наполнил баночку полностью. Какой же счастливой я возвращалась домой! Только очень огорчала меня разлука с сестрой. Когда ее вместе с другими молодыми людьми увезли на подводе в Чугуев, я целые сутки пролежала в постели с сильнейшей головной болью.
Летом 1942-го мимо дома Кореневых немцы гнали огромную колонну советских военнопленных. На улице стояла жара, и солдаты просили одного — пить.
— Запасы воды, которые у нас были, вскоре исчерпались, — говорит Ольга Анатольевна. — Колодец находился далеко, поэтому взрослые решили пустить в ход дождевую воду, которая хранилась в бочках. Мы подавали ее из-за забора в банках так, чтобы не заметили конвоиры…
В марте 1943-го фашисты по страшной беспутице погнали всех жителей в село Тетлега, что в пяти километрах от Кочетка — подальше от линии фронта. Таких вынужденных переселенцев, как мы, собралось не счесть сколько — и из Чугуева, и с других окрестностей. Люди размещались в чужих хатах, в клубе, в любом мало-мальски приспособленном помещении, едва ли не на головах друг у друга. Грязные, месяцами немытые, с узелками вещей, которые прихватили с собой. И сейчас у меня перед глазами, как женщины поднимают юбки и сметают вениками вшей из-под подолов… В таких условиях жили до конца августа, то есть до самого освобождения Харьковщины. Нам повезло, что нашли приют в многодетной семье. А с собой пригнали уцелевшую корову, свою кормилицу. Правда, она была такая вредная, что младшая двоюродная сестричка Надя, которая пасла скотину, все время бурчала: «Чтоб тебя немцы забрали…»
Оккупационные власти в полной мере использовали бесплатный труд местного работоспособного населения. Оле приказали пилить деревянные чурки в лесничестве для вражеских грузовых автомобилей. Оказывается, машины в то время ездили не только на бензине или дизтопливе, а и на дровах. Рядом с кабиной стояла топка, в которую бросали поленья и таким образом приводили в движение мотор.
— Моей напарницей по работе в лесничестве была учительница из Кочетка, Таисия Петровна, — продолжает Ольга Анатольевна. — Она тянула ручную пилу с одной стороны, а я — с другой. Однажды за хороший труд надсмотрщик выдал всем рабочим по шоколадке. Меня даже по плечу погладил. Мы, конечно же, с большой радостью поделились сладкими плитками с родными.
А одному немецкому солдату Олина мама, Мария Петровна, была благодарна всю жизнь. За то, что не расстрелял.
Разузнав, что оккупанты собираются переправлять мирное население еще дальше, на Полтавщину, Мария Петровна решилась вернуться в захваченный Кочеток за теплыми вещами, ведь впереди зима. Вместе с ней отправились в небезопасный путь еще две женщины.
— Мама обещала скоро вернуться, но прошли сутки, другие, третьи, а ее нет, — вспоминает Ольга Волкова. — Мы с Надей, двоюродной сестрой, плачем, не унимаясь. И, наверное, вымолили ее у Бога. Когда мама наконец вернулась (конечно, без вещей, еле живая), то рассказала, в какую передрягу попала. Одна из ее спутниц, перед тем как отправиться в обратный путь, решилась в своем саду собрать еще недозрелых яблок. Начала трясти дерево, и это услышал немецкий охранник. Задержал ее, отвел в комендатуру, где женщина выдала подруг. «Всех шпионок расстрелять!» — приказал комендант. Несчастных усадили на телегу, и немецкий солдат повез их в сторону леса. По дороге приговоренные к расстрелу молились и мысленно прощались с жизнью. Но судьба оказалась милостивой к ним. Немец, который должен был убить ни в чем не повинных молодых женщин, отъехав несколько километров, остановил лошадей и велел смертницам бежать.
К осени 1943 года фашистов выбили из Кочетка, и дети снова сели за парты. Педагогов, правда, было мало — кто воевал на фронте, кто эвакуировался. Так что порой в день проводили всего по два-три урока. Еще и потому, что школьники были слишком слабыми.
— Тетрадей не было, и мы использовали вместо них старые книги и журналы, писали в пробелах между строчек, — вспоминает Ольга Волкова. — Чернила делали из бузины. Но особо знания в голову не шли. Между детьми, которые за годы жизни на линии огня очень быстро повзрослели, только и разговоров было, что о скорейшем окончании войны. Мы мечтали, что тогда сможем вдоволь наесться. Кроме того, школьников постоянно использовали на сельхозработах. Это тоже наш скромный вклад в Победу.
Чем дальше на запад советские войска гнали оккупантов, тем большее воодушевление ощущалось в тылу. Мальчишки, Олины ровесники, весной 1945-го буквально дежурили возле сельсовета и школы, где были установлены громкоговорители. Ни газет, ни радио в домах у людей тогда не имелось, а каждый хотел знать, что творится на фронте. 8 мая дети, наконец, разнесли по поселку радостную весть о том, что взят Берлин и над Рейхстагом водружено советское знамя. А на следующий день все узнали: фашистская Германия полностью капитулировала.
Фото в заголовке автора