Переселенец с Донбасса, переживший три комы и пять хирургических вмешательств, стал успешным предпринимателем в Луцке
История жизни слепого парня из города Первомайск Луганской области, сумевшем вопреки прогнозам врачей встать на ноги и реализовать себя, поражает.
Мы беседуем с Даниилом на украинском языке, которым он прекрасно владеет.
— У меня были хорошие учителя, — объясняет он. — После операций я проходил реабилитацию в различных центрах столицы, в Ровенской и Волынской областях. Так случилось, что соседи по палате говорили исключительно на украинском.
— Когда у вас начались проблемы со здоровьем?
— В 18 лет я заметил, что резко нарушилась координация движений, — рассказывает 32-летний Даниил Саламатин. — Врачи поставили диагноз вегетососудистая дистония. Я думал, что это ерунда, само пройдет. Мне всегда хотелось быть материально независимым, поэтому трудился на нескольких предприятиях: разнорабочим, охранником и спортивным инструктором. Во время прохождения медкомиссии упросил врача написать «здоров». А через год меня привезли в больницу полуслепого и практически недвижимого. Плохо работал желудок, ежедневно носом шла кровь, нарушилась речь. Меня госпитализировали в неврологическое отделение, вскоре перевели в нейрохирургию. Здесь врачи поставили диагноз гидроцефалия (может быть, сказались черепно-мозговые травмы — в юности участвовал в уличных боях без правил) и предупредили мою маму, что я проживу максимум две недели.
В палате на моих глазах умирали люди в жутких муках. Наше отделение находилось на седьмом этаже и, хотя сил фактически не осталось, я предпринял попытку покончить жизнь самоубийством. Взобрался на подоконник. К счастью, в этот момент зашла медсестра и не позволила мне прыгнуть вниз.
Несмотря на то что маме сказали, мол, борьба напрасна, она умоляла врачей предпринять хотя бы что-нибудь. Они согласились сделать операцию, но не обещали улучшений. После операции я несколько недель пробыл в коме. Когда, наконец, пришел в себя, врачи удивились. Я был поражен не меньше их, ведь думал, что операция предстоит на голове, а у меня также была порезаны шея, грудь и живот. Не мог пошевелить ни ногами, ни руками. Практически безнадежного меня выписали домой… умирать. Водитель «скорой», которого мама упросила отвезти нас домой, не чаял меня больше когда-нибудь увидеть живым.
По очереди возле кровати больного дежурили соседи, друзья и даже посторонние люди. В это время мама Даниила Татьяна Семеновна ходила по городу в поисках денег на лечение сына. Потом было еще две операции и еще две комы.
— После четвертой операции на голове я потерял память, никого не узнавал, — продолжает Даниил. — По рассказам друзей и родственников, был похож на овощ. У меня окончательно пропало зрение. Врачи поставили диагноз — атрофия зрительных нервов. Но уже после пятой операции стало понятно, что все труды были не напрасны. Ко мне вернулось сознание, я попробовал подняться на ноги. Стал заново учиться ходить, говорить. В столичном реабилитационном центре для незрячих обучался ходить с тростью, ездить в метро, делать в магазине покупки. Но самое главное — познакомился с пациентом центра Олегом Клименюком, который круто изменил мою жизнь. Однажды он поинтересовался, работаю ли я где-нибудь. Я ответил, что учусь здесь жить вслепую. А он заметил, что здесь… работает. Потом Олег поинтересовался, умею ли я ездить на велосипеде. Я ответил отрицательно. Он же сказал, что обожает кататься, любит людей, общение, у него множество друзей, интересных занятий, планов. Это задело меня за живое. Я заявил, что тоже хочу жить полноценной жизнью.
На следующий день я взял трость и один вышел на улицу. Упал в открытый люк, сломал ногу. Когда все зажило, снова и снова выходил на улицу. Я не переставал падать, меня сбивали машины, но ничего не останавливало. Постепенно научился ездить на велосипеде, на слух воспринимать дорогу, обходить или объезжать машину. Сегодня точно могу определить: передо мной живое дерево или глухая стена.
Когда Даниил почувствовал себя уверенней, он поступил в хмельницкий институт, где выучился на преподавателя христианской этики. В киевском центре профессиональной реабилитации инвалидов закончил курсы социального работника. Затем — курсы младшего медработника в столичном институте подготовки кадров. В Луганске, Лисичанске, Стаханове, Киеве и Луцке прошел школу массажа. Сегодня Даниил Саламатин владеет искусством обычного классического массажа, профилактически-лечебного, аппаратного и точечного (Су Джок).
Парень женился, у него две прекрасные дочки — девятилетняя Сашенька и четырехлетняя Женечка.
— Я молилась и надеялась, что Данечка выкарабкается, — признается 53-летняя Татьяна Семеновна, мама парня. — Он у меня такой оптимист, я верила, что сын не сдастся. И он боролся вопреки всему. Бог давал мне силы терпеть и сражаться за своего ребенка. Одна бы я не справилась. Сейчас понимаю, что произошло чудо.
Тем временем Даниил жил полноценной жизнью, путешествовал, много общался с людьми и… продолжал учиться.
— Знакомая посоветовала поступить в учебное заведение в Евпатории, где готовили мастеров художественных изделий из керамики, — продолжает Даниил. — Учеба там была, действительно, лучше не придумаешь: до обеда занятия, после обеда — море. Правда, поступить было нелегко. Перед тем как работать с глиной, нужно было изобразить эскиз на бумаге. Рисовать вслепую — это нонсенс. И все-таки я пытался передать карандашом и акварелью свое видение будущего керамического изделия. Директор и куратор, посмотрев на мои «картины», сказали: «У тебя очень сильное стремление быть востребованным. Оставайся». Из глины можно сделать великолепные вещи. Раньше даже представить себе не мог, сколько существует разновидностей этого материала и как они влияют на качество изделий.
— До окончания учебы оставалось всего два месяца, как произошла аннексия Крыма, — продолжает Даниил. — Мне с другими студентами пришлось покинуть полуостров. Вернулся домой, в Первомайск Луганской области. Устроился в реабилитационный центр для алко- и наркозависимых. Мне было интересно работать с людьми, которые длительное время провели в колонии, а теперь решили поставить крест на прошлом. Нужно было вернуть их к нормальной жизни, заставить задуматься о работе. У меня была куча идей. Но начались боевые действия на Донбассе. Обитатели реабилитационного центра разделились на два лагеря. Одни поддержали единую Украину, стали волонтерами и, рискуя жизнью, помогали вывозить людей с оккупированной территории. Другие же записались в ряды ополченцев, грабили магазины и предприятия.
Война приближалась. Жена и дети Даниила уехали к родственникам на Виннитчину.
— Помню, как первый раз нас обстреляли из самолета, — говорит Даниил. — Я лежал на кровати и вдруг в окно на третьем этаже полетели пули. В ужасе скатился на пол. Прозвучало: «Воздушная тревога!» Но это было единственное предупреждение. Потом люди разбегались по подвалам, едва услышав звуки разрывающихся снарядов.
Проведя нескольких дней в подвале, понял, что там можно либо погибнуть (частенько людей заваливало обломками рухнувшего дома), либо стать психически ненормальным. Пришел после обстрела в свою квартиру и выяснил, что у соседей вылетели окна и обвалились стены, а у нас все было целехоньким. Я решил больше не бежать в подвал. Во время очередного обстрела просто лежал и молился.
Подумал, что если Бог не дал умереть от болезни, то может, не позволит умереть от пули. Мама и соседи умоляли прятаться вместе с ними, но я был категоричен. Со временем научился спать под грохот взрывов. Правда, тяжело дремать, когда вокруг тебя все трясется и рушится, но матери в подвале было еще хуже. Она возвращалась разбитая физически, жаловалась на головную боль. Рассказывала, что людей приходит все больше, дышать нечем, сидеть негде. Некоторые сходили с ума. А остальные, чтобы не впасть в отчаяние, пили успокоительное или водку. Мама говорила, как меняется город — он разрушен, на улице много трупов. Пока люди прятались в подвале, их квартиры грабили.
После обстрела нужно было отправляться на поиски воды и продуктов. Магазины не работали. Сепаратисты поначалу раздавали еду, добытую фактически разбоем. Почти все магазины и склады были разграблены людьми с оружием. Если человек отнимет кошелек и раздаст его содержимое прохожим, разве его можно назвать хорошим? Нет, потому что он — преступник!
Ополченцы называли себя освободителями. Они действительно нас «освободили» от нормальной жизни, имущества, квартир, которые самовольно заняли.
С каждым днем становилось все хуже — обстрелы массивнее, продукты достать труднее. Ходить по улицам было опасно. Однажды услышал, как рядом прошла колонна танков. В городе лежали трупы, их никто не хоронил. За работу взялись добровольцы, я тоже помогал, как мог. Хоронили людей там, где находили мертвыми, — возле магазина, у подъезда. Свою учительницу я похоронил во дворе, под абрикосом. Шестерых соседей, которых привалило в подъезде, мы закопали на детской площадке.
Вы когда-нибудь попадали под град, обычный, летний? Так вот я знаю, что такое град пуль. По свисту могу определить, как близко они пролетают, некоторые чиркали по моей одежде. Однажды решил, что слишком долго играю с судьбой, нужно уезжать. Конечно, бросать родной дом и ехать неизвестно куда не хотелось. Но другого выхода не было.
Как-то мы с мамой набирали воду у родника. В очереди стояла женщина, она сообщила, что их ожидает грузовик, там есть еще места. Мы побежали домой укладывать вещи. Сумки загрузили на тачку и покатили к условленному месту. В этот момент начался массивный обстрел. Пока дошкандыбали со своим грузом, молясь, чтобы нас не убило по дороге, машина, естественно, уехала. Я подумал, что если Бог даст еще один шанс выбраться отсюда, то не возьму с собой ничего. Отныне, когда мы выходили из квартиры, то брали с собой документы и… попугая Кешу, которого поместили в картонную коробку.
— Через несколько дней, это было в августе 2014 года, в шесть часов утра я услышал доносящиеся с улицы крики: «Хлеб! Привезли хлеб!» — вспоминает собеседник. — Люди стали выползать изо всех щелей. Мы с мамой вышли на улицу, прихватив Кешу. Хлебовозка стояла недалеко от нашего дома. Упросил водителя вывезти из города маму, но она твердо заявила, что без меня никуда не поедет. Я сказал, что попробую втиснуться в кузове между хлебных лотков. Водитель не возражал. Когда забирался внутрь, это заметила молодая девушка, которая проходила мимо. Она упросила водителя позволить и ей забраться в машину. Тот пожал плечами и согласился. В кузове была кромешная тьма, душно. Когда на блокпосту сепаратисты открыли дверь и увидели, что люди сидят зажатые между лотков и не могут даже пошевелиться, то пропустили без лишних вопросов.
Мы приехали в Алчевск грязные, измученные, голодные. Местные жители смотрели на нас с жалостью. К тому моменту в Первомайске уже несколько недель не было воды, газа, света.
Дальше Саламатины вместе с другими переселенцами отправились в Запорожскую область.
— Нас привезли в Бердянск и всех выпустили, как голубей, — вздыхает Даниил. — Иди куда хочешь. Здесь была другая жизнь, много отдыхающих. А нам хотелось есть, спать, помыться, постирать. Мы купили за последние деньги билеты в Запорожье, где волонтеры нас сразу накормили, начальник железнодорожного вокзала разрешила помыться. В ту пору в Запорожье ежедневно приезжали сотни переселенцев, и каждому уделяли внимание.
Затем волонтеры купили Саламатиным билеты до Киева, там переселенцев зарегистрировали и предложили разные варианты переезда. Друзья по учебе звали Даниила в Полтаву, Винницу, Чернигов.
— Но мы решили ехать в Луцк, куда пригласила моя хорошая знакомая Жана Борщ, — рассказывает парень. — Водитель автобуса, которому мы поведали о своей ситуации, согласился везти бесплатно. В Луцке нас встретил волонтер, поселил в отеле. А сейчас мы живем в кризисном центре. Не хотелось сидеть сложа руки, я искал работу. Однако устроиться слепому инвалиду крайне трудно. По счастливой случайности, забрели с мамой в отель «Профсоюзный», поинтересовались у администратора, нет ли у них вакантного места. Нам посоветовали обратиться к директору. Галина Петровна Даниленко выслушала нас и сказала, что буквально вчера от них уехал массажист, который арендовал кабинет. Директор предложила занять его место. Сегодня, кроме массажа, мы предлагаем ароматерапию и фитотерапию в кедровой бочке. Мама мне помогает, она измеряет давление, ведет учетные записи. Клиентов много. Приходится работать ежедневно, фактически без выходных.
*"Клиентов у нашего массажного кабинета так много, что мы с мамой работаем без выходных", — говорит Даниил Саламатин
Жена и дочки пока находятся у родственников в Винницкой области. Но я надеюсь, что скоро мы снова будем жить вместе. Нам очень хорошо на Волыни, но хочется домой, на Донбасс. Каждый день молимся, чтобы поскорее закончилась война, наш город отстроили, и мы смогли вернуться к прежней жизни.
Фото из семейного альбома