Устраивать пикники на природе в летнюю пору любили и киевские аристократы, и простые горожане
В старину среди образованных горожан пикники были необычайно популярны. Считалось, что пребывание на лоне природы возвышает душу, обогащает ум, насыщает тело таинственными силами земли. Правда, как выяснилось впоследствии, поля, речки и долины сами по себе такими чрезвычайными свойствами не обладали. Но тем не менее у киевлян еще долго сохранялась привычка «общаться с природой». Для пикников избирались заповедные рощи на окраинах города. Высоко ценились также остатки «первозданной природы» и «уголки с видами» в самом городе.
По-своему общались с природой и те киевляне, которым рюмка водки была дороже всех мировых тайн и красот. Для них традиционные пикники-выпивки не требовали никаких улучшений, особенно когда в этом принимали участие дамы. На обратном пути балагурили и смеялись, распевали песни и раздавали киевским будочникам гривенники за проход в неурочное время сквозь рогатки.
Многие любители выпивки на свежем воздухе умудрялись устраивать «пикники» в самом городе. Среди мещан, живших в конце Крещатика возле Бессарабки, существовал доходный промысел — они сдавали свои живописные усадьбы любителям отдохнуть на лоне природы. Дворянское собрание нанимало какую-нибудь усадьбу на левой стороне Крещатика под летний клуб на весь теплый сезон. Обычно — большой сад неподалеку от Институтской улицы. На противоположном конце Крещатика веселились посетители Немецкого клуба. Жители Подола любили выпивать в саду горожанина Дикого над речкой Глубочицей. Этот набожный человек стыдился доходов от развлечений горожан и даже жаловался своему другу, юродивому монаху Феофилу, что «по праздничным дням городская молодежь оргии устраивать приезжает». Очевидно, пикники подолян в городских парках и усадьбах благообразием не отличались.
«Золотая молодежь» аристократических Липок отправлялась в путь не за рюмочкой водки, но и ее культурные запросы были не особо разнообразны.
«Жили мы в Киеве в постоянном вихре общественных удовольствий и выездов, — вспоминал граф Михаил Бутурлин. — В продолжение весны и лета, когда удушливо было собираться в городских бальных залах, устраивались загородные пикники в живописных местностях, — в Вышгороде, близ Выдубицкого монастыря и в Китаевской пустыни. Танцемания дошла до того, что, перепробовав почти все способные к тому местности, мы избрали, наконец, здание в Броварах, за Днепром, где помещался грязный трактиришка, одной степенью выше кабака, во втором этаже, и где половицы гнулись под нашими плясками».
Обычно такие пикники устраивались одним из лидеров компании. Ему заранее «по подписке» сдавали деньги на покупку угощения, оплату экипажей и наемную музыку. Он выбирал маршрут поездки и место привала. В данном случае делами компании «золотой молодежи» ведал уездный предводитель киевского дворянства красавец граф Ламберт Осипович Понятовский. «В него втюрилась компаньонка моей жены Лариса Голубицкая, — писал граф Бутурлин. — В этих загородных прогулках она собирала букеты полевых цветов. Заметив, что Ламберт Осипович, как вежливый кавалер, помогал ей в этой работе, она сушила и прятала полученные из его рук цветы и злаки. И по отъезде ее из Киева найдена была под ее тюфяком, к удивлению всех непосвященных в ее сердечные тайны, целая охапка иссохшего сена».
Граф Бутурлин возил с собой на природу аккомпаниатора и любил исполнять вместе с ним итальянские арии и отечественные романсы. А в один из летних дней сам сочинил романс на стихи Баратынского «Не искушай меня без нужды».
«Романс мой встречен был полууспехом, — замечал граф. — Разбирая его впоследствии, когда утих мой композиторский пыл, я убедился, что он никуда не годится».
Автор и не догадывался, что его имя останется в истории исключительно благодаря этому сочинению. Переданная в романсе атмосфера киевского лета, поэзия прогулок по левобережным рощам пережила века…
В 1830-е годы оба флигеля сгоревшего Царского дворца арендовал киевский купец Линовский. В одном из них он оборудовал помещение для первого киевского дворянского собрания и был при нем одним из директоров-распорядителей. Линовский считался лучшим устроителем загородных поездок. В числе тех, кто сдавал ему деньги на пикники, были генерал-губернатор Дмитрий Бибиков, ректор Киевского университета Михаил Макимович, киевские чиновники, профессора, князья, графы и прочие богатые киевляне.
Аристократия выезжала за город на экипажах. Прогулочный поезд сопровождала вереница всадников и всадниц. Ехали по понтонному мосту через Днепр. Углублялись в зеленые просторы Левобережья, воспетые еще в «Русалке» Пушкина. Дышали речным воздухом. И, не торопясь, колесили по луговым дорогам и перелескам. Останавливались на привалы в тенистых рощах возле устья Десны. На обратном пути заезжали в известный ресторан Резанова (на территории теперешнего Гидропарка) поужинать, потанцевать и выпить бокал шампанского. Молодежь ездила на лодках по сохранившемуся до наших дней озеру и слушала пение цыган под аккомпанемент гитары.
Тридцать лет спустя светское общество отправлялось на свои пикники на пароходах. Одну из таких поездок известный очеркист и историк Киева Николай Сементовский подробно описал в газете «Киевские губернские ведомости». Пикник состоялся в 27 верстах от Киева под стенами древнего (ныне уже не существующего) Пустынно-Никольского монастыря. В три часа дня вся компания отъезжающих собралась в доме писателя, который жил у пароходной пристани. Здесь их ждал обед в дорогу. В пять часов путешественники заняли свои места на пароходе в 12 лошадиных сил «Анастасия».
«Пронзительно засвистел сигнальный свисток, — писал Николай Сементовский. — Зашумели волны под лопастями маховых колес, и пароход поплыл, медленно поднимаясь вверх по Днепру»… По существовавшему в те времена каналу прошли из Днепра в Черторой (его называют теперь Стариком и Десенкой). На Горбачихе (возле теперешних Русановских садов) перед путешественниками предстала гряда небольших песчаных холмов. Едва ли кто сомневался, что по ночам сюда слетается множество ведьм. «Вот она вдали, — писал Сементовский, — длинная, светлая желтая песчаная полоса, поднявшаяся над горизонтом несколько выше окружающей местности, покрытой местами сосновыми перелесками. Вот она, знаменитая Лысая гора, главная резиденция наших русских ведьм».
После осмотра древней Никольской обители приступили к вечернему чаепитию. «Почти в десять часов возвратились мы к тому месту, у которого вышли на берег, — повествовал историк. — В 20 шагах от парохода заботливый распорядитель нашей поездки устроил для всех нас чайный стол. Вокруг запылали костры. Все уселись вокруг столиков. Самовар кипел близ нас. Все общество было чрезвычайно довольно поездкою. Похвалы местности сыпались со всех уст.
Мы пили чай при полной луне, лениво подымавшейся огромным огненным шаром из-за дальних вершин леса. Валы Десны, находившейся, в полном смысле слова, у самых ног наших, как бы уснули. Десна превратилась в огромное зеркало и отражала в себе и упоительный сумрак ночи, и величественный восход луны. Мы истинно наслаждались чудным вечером.
Отпивши чай и несколько закусивши, возвратились на пароход… В половине двенадцатого мы пристали к Киеву».
Летом 1877 года наш замечательный писатель Иван Нечуй-Левицкий, заехав в Киев, случайно попал на банкет по поводу защиты его другом Павлом Житецким магистерской диссертации. «На дворе стоял погожий день; тихо, ясно, весело, так же было весело и ясно и в наших душах, — писал Иван Нечуй-Левицкий. — На радостях постановили после обеда всем вместе ехать на гулянье по Днепру в Вышгород». Подробности этой поездки писатель запечатлел в очерке «Ночь на Днепре».
Компания собралась большая, поэтому наняли на пристани катер с гребцами и две лодки. Когда доплыли до Вышгорода, солнце садилось за горизонт, но было еще светло, и путешественники сполна насладились знаменитой панорамой Киева, известной тогда каждому горожанину. Панорама эта, замечает писатель, дышала таким великолепием, что казалась почти нереальной. Она напоминала прекрасные пейзажи, которые видятся во сне. Насладившись необыкновенным зрелищем, компания приступила к банкету.
«Молодежь кинулась по берегу, по ущельям кручи, набрали хвороста, сухого дерева и разложили над водой огромный костер, — повествовал Нечуй-Левицкий. — Пламя взметнулось высоко в небо и осветило желтую глинистую кручу и желтые возвышенности, идущие вдоль Днепра вдаль. Наемные гребцы поставили самовар, открыли корзины с харчами, достали бутылки и рюмки, застелили рушниками помост на пароме. Все сильно проголодались и жадно набросились на еду. Вскоре закипел самовар. Налили чай в стаканы. Кто-то пил чай сидя и подобрав ноги, кто-то пил стоя.
Огонь трещал, стрелял и гудел, кидал вокруг свет, и паром со всей компанией выплывал из черной ночи, будто кто-то поднимал черный занавес и открывал сцену: там одни лежали вповалку, другие сидели, подобрав ноги, некоторые полустоя наминали закуску и наливали рюмки. Костер потух — и черный занавес снова закрыл ту живописную сцену… Где-то на краю парома раздалась песня. К одному голосу присоединился другой. И вдруг паром встрепенулся и запел. Голоса будто ударили со всей силой в трубы». В Киев отплыли ночью, когда появилась луна, — «чтобы было веселее и безопаснее возвращаться домой по Днепру при свете месяца»…
Киевляне имели за городом свои любимые места для пикников. Кому-то нравилась старая городская роща на Байковой горе, иные предпочитали отдыхать в Шулявской роще. Пикники устраивались на Оболони, в чайном домике на Выдубичах, ресторане Резанова и в трактире у Никольской слободки, в темных рощах Китаева и светлых борах Пущи-Водицы.
Пикники любят в городе и ныне. Как и в прежние времена, они тешат душу красотой пейзажей и Днепра. А это значит, что душа нашего старого Киева жива.