Для советских воинов, попавших в окружение в урочище Шумейково на Полтавщине, война закончилась… только через 20 лет
Сосед и сослуживец подполковника Виктора Дмитренко, бывшего преподавателя Полтавского военно-политического института связи, умирал от рака. Предчувствуя скорую кончину, он попросил приехать к нему дядю из Воронежа. Чтобы поговорить и проститься.
— «А я ведь не первый раз в Полтаве. Довелось бывать здесь осенью сорок первого», — сразу заинтриговал меня Василий Петрович, — рассказывает Виктор Дмитренко. — Видно было, что воспоминания человеку давались с трудом, но в то же время ему хотелось выговориться.
Оказалось, для Василия Родионова именно осенью сорок первого война закончилась. Хотя домой он вернулся лишь спустя двадцать лет после Победы. Его все считали без вести пропавшим, никто дома не ждал, жена второй раз замуж вышла…
До войны семья Родионовых, в которой подрастало двое детей, жила в Воронеже. Когда началась война, его, рядового солдата, мобилизовали в Краснознаменный Киевский особый военный округ, на базе которого в первый же день Великой Отечественной войны был создан Юго-Западный фронт. Это соединение под командованием Героя Советского Союза Михаила Кирпоноса ценой невероятных усилий и потерь держало оборону Киева. Благодаря этому планы Гитлера молниеносно завладеть городом в июле-августе были сорваны. Тем не менее, силы были неравными, захватчики теснили нашу армию к Днепру. Кирпонос, пытаясь избежать огромных потерь, просил Иосифа Сталина дать приказ оставить Киев и занять новый оборонительный рубеж. Однако вождь и слушать об этом не хотел. Помощи в живой силе и технике от Главнокомандующего Юго-Западный фронт тоже не дождался. И отступить все же довелось.
14 сентября новый укрепительный рубеж армии под командованием Кирпоноса — между Лубнами и Лохвицей Полтавской области — фашистские танковые войска взяли в кольцо. Еще шесть суток наши воины пытались выйти из него, сражаясь до последнего патрона. Командующий фронтом имел все шансы выбраться из котла и остаться живым — начальник штаба фронта специально прислал за ним самолет. Но Михаил Петрович приказал погрузить в него тяжело раненного генерал-полковника Ивана Людникова, а сам остался вместе с солдатами и другими офицерами. 20 сентября в урочище Шумейково под Лохвицей он принял свой последний бой. «Трус, паникер и предатель», как называл его Сталин, погиб с оружием в руках, как настоящий герой. Вместе с ним там сложили головы еще 800 человек.
— С того дня я вместе с остальными выжившими оказался в плену, — рассказывал Василий Родионов. — Немцы колоннами этапировали нас в Полтаву, где разместили в одноэтажных зданиях артиллерийской базы. А уже через две недели погрузили в вагоны-«телятники» и отправили на Запад. Ехали долго. При этом кормили нас раз в день какой-то баландой. Выходить на станциях запрещалось.
Советских военнопленных доставили в концлагерь на севере Франции. Особо над ними здесь никто не издевался, более того, заботились об их здоровье — трижды в день кормили, в лагерном медпункте можно было получить первую медицинскую помощь. Начиная с 1943 года, когда перестала поступать рабочая сила с Восточного фронта, заключенные почувствовали еще большую заботу о себе. Правда, это был далеко не курорт: работать приходилось по 14—15 часов в сутки. Строили асфальтные дороги, носили бревна на пилораме, занимались уборкой территории. О побеге не было даже речи — везде охрана.
Но, оказавшись на свободе (весной 1944 года узников освободили американцы и англичане), многие растерялись: что делать? Союзники разъяснили, что советских военнопленных на родине ждет суровое наказание — 15 лет тюремного заключения. Лишь единицы согласились поменять один лагерь на другой. Большинство возвращаться в Советский Союз побоялось.
*В начале Великой Отечественной, когда Советская Армия терпела поражение от врага, солдаты попадали в плен сотнями
— Я был в числе последних, — продолжал Василий Родионов. — Нас — группу бывших военнопленных из нескольких сот человек — перевезли сначала в Лондон, где разместили по разным гостиницам. Это было похоже на сказку. Нас бесплатно трижды в день кормили в гостиничных ресторанах, мы свободно гуляли по городу. И главное — сбросили с себя ненавистную арестантскую робу, переоделись в подаренные костюмы. Так продолжалось месяц.
А дальше путь бывших пленников пролег через моря и океаны аж в далекую Австралию, куда их завербовал кофейный магнат Вилли Скотт. Он отобрал сотню крепких мужчин, согласившихся собирать зерна кофе на его плантациях за приличную оплату.
— В общежитии, в котором нас поселили, не было радио, а хоть бы и было, все равно по-английски мы еще мало тогда понимали, — вспоминал Василий Петрович. — Если бы хозяин не сообщил через переводчика, что закончилась Великая Отечественная, наверное, не скоро и узнали бы об этом историческом событии. На радостях в тот же вечер мы устроили праздник. Первый тост подняли за Победу, второй — за товарища Сталина. Помянули погибших, вспомнили об участии в сражениях… Конечно, на следующий день многие работники проспали выход на работу. Это заметил наш хозяин, но ни в чем не упрекнул.
После такого грандиозного события в нашем коллективе было принято решение втайне от плантатора написать письмо Сталину и попросить его забрать нас на родину. Старший группы Александр Федорович Попов доставил письмо в посольство. А через месяц привез оттуда ответ за подписью Сталина: «Изменников и предателей Родины мы не принимаем». Наша надежда на возвращение домой погасла. Хотя все очень скучали по родной земле и близким, но постепенно начали привыкать к своему положению. Молодые ребята стали обзаводиться семьями, пускать корни в чужой стране.
Вилли Скотт часто бывал по делам на своей родине, в Великобритании, и всегда привозил нам новости из Европы. От него мы услышали, что наши союзники американцы в сентябре 1945-го сбросили атомную бомбу на японские города Хиросиму и Нагасаки. В 1949 году он сообщил нам о разделении Германии на два государства — ФРГ и ГДР. А весной 1953-го — о смерти Сталина. И у нас снова появилась надежда на возвращение в Союз.
Увы, до того дня оставалось еще долгих двенадцать лет. Рабочих у Вилли Скотта перекупил его друг и земляк Эдвин — владелец нескольких фабрик по фасовке кофе в Бразилии. Тех, кто не успел обзавестись семьями, погрузили на корабль, который взял курс к берегам Южной Америки. Остальные, придя провожать, плакали и просили: «Если вам когда-нибудь удастся попасть на Родину, передавайте привет. Мы ее никогда не забудем!»
Новый хозяин поселил рабочих в общежитии на окраине небольшого города под названием Маринга, рядом с которым были расположены его фабрики. Он, как и Вилли Скотт, с уважением относился к наемным работникам и достойно оплачивал их труд. Более того, обеспечил им изучение португальского языка. Василий Родионов с товарищами очень быстро освоились в новых условиях. Они удивлялись бразильцам, помешанным на футболе. Как только в Маринге проходил футбольный матч, весь город перемещался на стадион. А больше всего восхищались карнавалами. Гулянья длились целую неделю. И все эти дни никто не ходил на работу, только веселились — колонны пляшущих и поющих, разодетых в карнавальные костюмы людей без устали двигались улицами и площадями.
— Мыслей о возвращении домой у нас почти не возникало, — продолжал Василий Петрович. — Ведь прошло уже двадцать лет после окончания войны! К тому времени еще часть наших ребят нашли себе жен в Бразилии. А весной 1965 года один американский магнат, каким-то образом узнав о «советской колонии», прилетел к нам и предложил переехать работать на его завод в Лос-Анджелесе. Мы, державшиеся друг за дружку, долго не соглашались в очередной раз кардинально менять свою жизнь, но потом сдались. Не подозревая о том, что США станет последней страной, из которой наш путь наконец-то проляжет домой.
Буквально через месяц после очередного переселения мы узнали, что в Лос-Анджелесе есть консульство СССР, и начали к нему пробиваться. Возле консульства была выставлена удвоенная охрана, которая нас и близко не подпускала. Стало понятно, что к советскому представителю нам не попасть. И тогда мы пошли на хитрость: составили список из 25 человек, в котором указали, кто и откуда родом, свернули в трубочку и вечером перебросили через забор дипломатического представительства. По-видимому, дворник, убирая территорию, заметил этот лист и передал наше послание кому нужно. Ровно через два месяца в прессе была опубликована нота советского правительства к американским властям с требованием вернуть нас в СССР. После этого за нами приехал автобус и отвез в аэропорт.
В Шереметьево нас уже ждали… сотрудники Министерства государственной безопасности. Отвезли в гостиницу, а на следующий день стали по одному вызывать к себе. Назад уже никто не возвращался. Каждый с ужасом ждал своей очереди. Мы же не знали, куда исчезают наши товарищи — то ли их расстреливали, то ли отправляли в тюрьму. И вот пришли за мной. В высоком кабинете меня переодели в новый костюм, дали денег и сухпаек в дорогу. После чего отвезли на железнодорожный вокзал и вручили билет до Воронежа. К чему была такая конспирация, непонятно, но, главное, «органы» никого не трогали. Ведь на улице уже стояла хрущевская оттепель…
Как сложилась дальнейшая судьба Василия Родионова, Виктор Дмитренко не знает. Бывший военнопленный упомянул только, что его возвращению на родину особо никто не обрадовался. В квартире жил новый муж его супруги, и Василию Петровичу довелось искать съемное жилье. Взрослые дети отца не узнали. Хорошо хоть не отвернулись после того, как он им рассказал, почему так долго для него длилась война…