36-летний дончанин шесть дней провел в подвале донецкого управления СБУ, где подвергался пыткам со стороны российских «защитников» и местных «ополченцев»
Истории жителей Донбасса, вступивших в противостояние с сепаратистами, страшны и драматичны. Мой собеседник за три часа общения выкурил почти пачку сигарет. Спокойно и немного монотонно, иногда с улыбкой, но чаще с непечатными выражениями он говорил о таких жутких вещах, что кровь стынет в жилах.
Дончанин Дмитрий Клугер провел шесть бесконечных дней в подвале донецкого областного управления СБУ — месте, вполне сравнимом с гестаповскими застенками, настолько там лютуют российские «защитники» и местные «ополченцы».
Подобные рассказы — неоспоримый аргумент в дискуссии о том, «сливать» или нет оккупированные территории. Если сможете, ответьте лишь на один вопрос: как смотреть в глаза людям, которые не предали страну?
— Я коренной дончанин из обычной семьи, — говорит 36-летний Дмитрий Клугер. — Закончил два курса университета. Родители умерли. Стал частным предпринимателем. Жили с братом не богато, но нам хватало. Всегда считал, что люди должны оставаться людьми. С детства не любил коммунистов, очень рано начал понимать, что они врут, поэтому все байки о прекрасной жизни при Советах меня раздражают.
Еще до Революции достоинства понял, что Янукович со своим окружением толкают страну обратно в СССР, и при этом Украина может стать большим ГУЛАГом — здесь просто будет «зона». Я не суперпатриот, но идеалы Майдана разделял однозначно.
Был в Киеве, когда там началось пекло. Во время донецкого Майдана тоже насмотрелся всякого. Хорошо помню расправу над Димой Чернявским. У нападавших были взрывпакеты, арматура, травматическое оружие. Видел, как агрессивные бабушки заходили в автобус, куда спрятались раненые патриоты, и распыляли им в лицо перцовый газ из баллончиков.
После захвата облгосадминистрации на главной площади города постоянно стояли сторонники «ДНР», причем «туристов» больше, чем местных. Их несложно было вычислить: хотя бы спросить, который час, и все. У нас же разница во времени с Россией.
В начале мая отправился на «разведку» на блокпост «ДНР» возле шахты имени Абакумова.
Попасть туда помог одноклассник — наркоман и бывший зэк. Он единственный из нашего дома не знал о моих взглядах: с остальными я переругался еще в 2004-м.
Во время моего «дежурства» как раз ждали прорыва Нацгвардии. Подумал тогда: «Надо же, эти не опознали и не убили, а свои могут убить. Поди потом докажи, что собирал нужную информацию и надеялся оружием разжиться».
Да, я ходил на «референдум». Но с определенными целями: запечатлел, как проголосовал семь раз на трех разных участках. «Новые» власти напечатали бюллетени на ксероксе, никаких списков избирателей не было и в помине.
С 2002-го я работал и членом избирательной комиссии, и заместителем председателя, и председателем, так что хорошо разбираюсь в процессе. В моем Кировском районе всегда было 60 участков, но для «референдума» открыли всего 10. Счастливые старушки, выходя из кабинок, говорили: «Нам все это не надо, уже пожили, мы для вас стараемся».
Так как выборов президента в Донецке быть не могло, поручили организовать участок в Марьинке. Около полудня 22 мая я вместе с волонтером «Медицинской сотни Майдана» Олей и активистом донецкого Майдана Виктором поехал туда.
На Петровском круге пост ГАИ:
— Куда спешим?
— На выборы!
Нашли в машине пригласительные на голосование, украинские флаги и два прожектора, которые мы везли ребятам на наш блокпост. Вызвали наряд «ДНР». Потом еще прибыла подмога — россияне, причем на отжатой утром машине, но это выяснилось позже.
В багажнике нас доставили в здание областного управления СБУ. Медсестре на входе сказали: «Клиентов тебе привезли». Нас с Виктором поместили в подвал, где раньше было хранилище документов. После того как освоился, говорю:
— Что-то скучно.
— Это ненадолго.
Спустя час на первый допрос повели Виктора, за ним меня. На глаза натянули кепку и замотали ее скотчем, но удалось рассмотреть, что в кабинете десять человек. Спрашивали про Евромайдан, про работу на выборах: «Сколько тебе заплатили? Что ты для них делал?» Обвиняли, что я в «Правом секторе», говорили, что расстреляют.
Допрашивали трое, а двое стояли сзади и били по голове, по почкам, под дых, когда отвечал невнятно или с иронией или думал слишком долго. Один приставил мне к голове пистолет, нажал на спусковой крючок. Пистолет оказался не заряжен. Избивали минут сорок.
Через какое-то время догадался, что остальных пятерых, которые молча наблюдали за «работой» коллег, интересовал не я, а те, кто вел допрос. Видимо, это был своего рода экзамен на профпригодность.
На следующий день повели на работу. Одним пленным велели из кабеля добывать алюминий и медь, другим — наполнять песком мешки для блокпостов.
Отказался от еды — избили. В дальнейшем понял: и в воду, и в пищу из общего котла были подмешаны наркотики. Это подтвердил и другой человек: «Поешь — и все как-то плывет красиво».
Сигареты давали. Даже тем, кто не курил, все равно предлагали. Еще помню, что какой-то солдат дал мне попить воды, другой принес Оле яблоко.
Один охранник говорил: «Ты давай без сюрпризов. Пристрелю». Другой: «Моя пуля тебя найдет. Из-за вас это все. При Януковиче я нормально жил».
Виктора и Олю тоже сильно били. Мне рассказывали, что Ольгу будут насиловать по кругу, ей — что я уже не жилец.
Били на допросах, на работах, в камере. Пытали электрошокером, правда, на третий-четвертый раз к нему привыкаешь. Особенно усердствовали «черепашки» — команда бандита по кличке Череп. Они не уставали. Знаете, пленник отдыхает тогда, когда бьют другого.
Находясь там, как мантру, повторял: «Не верь, не бойся, не проси». В какой-то момент подумал: «Пусть уже поскорее добьют».
Руки все время были стянуты скотчем, стали синими и невыносимо болели. Я прижимал их к холодному бетонному полу, чтобы почувствовать хоть какое-то облегчение. Впоследствии, кстати, научился освобождаться от «наручников». Едва услышав, что идут «гости», опять надевал их.
Если бы меня сломали, они сразу же получили бы информацию о сотне активистов, которых я знал. К тому же им очень хотелось, чтобы я как-то выманил к ним председателя районной ячейки «Батькивщины».
В бизнесе есть понятие «честные партнеры». То есть договариваешься и выполняешь обещания. А с этими договариваться бесполезно. «Кинут» по-любому.
Выторговал у них время на раздумье. Оставили в покое на пару часов.
Я человек неверующий. Но в тот раз помолился. Просить Бога за себя — это слишком много, поэтому просил за тех, кто остался снаружи, и за Олю — нас собрались пытать на глазах друг у друга… Но с экзекуцией опоздали. Я успел раньше.
Не было времени себя жалеть. Собственно, у меня была дилемма — умереть сразу или через пару дней. Хотел жить, но выбора мне не оставили. Когда, чтобы не попасть в плен, подрывают себя гранатой, это суицид или нет?
Нашел гвоздь и разодрал себе вены. Не получилось, только кожу разворотил. Затем вытянул из кроссовки шнурок и сделал из него удавку, которую закрепил на ручке сейфа. Чтобы не ерзать, постелил около него поролон от упаковки карабинов, который дали в качестве матраса, и лежа удавился. Что было дальше, не помню…
Оказывается, охранники сначала зашли к Оле, сняли с нее брюки, потом сунулись ко мне. Обнаружив тело, привели ее. Она зубами — руки связаны, на глазах скотч — как-то смогла меня перевернуть… Задышал.
Дальше минут пять меня трясло — случилось что-то вроде эпилептического припадка. Перекусил язык.
Били ногами, тыкали стволом автомата, обливали водой, врач вколол димедрол.
Когда пришел в себя, не понимал человеческую речь, но смог стоять.
Потом отправили в душ. Дали «белуху» (нательное белье российской армии) и так называемый «комок цифра» — их камуфляж.
Не понимал, кто я, где я.
На следующий день меня и Виктора отвезли в областную травматологию. Ему тоже крепко досталось. Подошла какая-то пожилая врачиха: «На что жалуетесь?» Другая кричала: «Лучше бы вас матери в детстве утопили!» В отличие от них в «СБУ» доктора более-менее нормально относились — с пониманием и без психоза.
Когда вернули «домой», повели на допрос к Керчи. Это Вадим Погодин, их «главный по войне». Оказывается, задачей Керчи была подготовка «котла» в Донецке, куда 15 августа планировали запустить наши батальоны и ВСУ, а затем уничтожить. «Иловайск» должен был случиться в областном центре.
Еще следовало накануне 28 августа (когда по плану Кремля начнется полномасштабная война) зачистить город, то есть устроить массовую карательную операцию украинских «фашистов»: вырезать местных сепаратистов, часть гражданских и детей, чтобы Путин имел полное право ввести войска, которые совершили бы блицкриг до Карпат.
Мерзко вел себя Свят, 22-летний пасынок Керчи. Он настоящий отморозок, но трус — в глазах страх плещется. До нашего попадания туда лично забил до смерти двух пленных. Велел своим опричникам, чтобы мое лицо не трогали. Наверное, хотел использовать для телекартинки. Но те все равно фейс зацепили.
Полтора дня не поднимался вообще. Даже сесть не было сил. Это не мешало им меня бить. Правда, без творческого подхода — пришли, избили, ушли.
Четко помню, что 25 мая подумал: хорошо, что на выборы не надо идти. А то вечно эта канитель. Лепота, счастье… Невзирая на мое состояние, на работы гоняли.
Вечером 26 мая поместили в «VIP-камеру», где даже матрасы были. Но я спал на голом полу, потому что все тело горело.
А в мои прежние «апартаменты» посадили католического священника. Его тоже лупили. Кстати, однажды в здание СБУ приходил поп. Его не смутило, что везде стонут и кричат избитые люди. Он интересовался, как работает часовня. Сепаратисты хорошо изображают набожных.
Еще отчего-то вспомнил, как досталось одному мужичку. Он в подпитии и без паспорта пришел в военкомат проситься воевать за «ДНР». Его сочли шпионом и отправили в подвал. У них традиционная проверка такая — избивать «новобранцев». Если выдержал, дают карабин и ставят охранять свою же камеру.
…28 мая вызвали к Керчи. Сцена: сам он сидит за большим столом, а человек десять «командиров» — за маленьким.
— Претензий не имеем. Разобрались. Вы должны понимать, такая теперь ситуация. Как у вас с деньгами?
Думаю, сейчас деньги начнет требовать.
— Проблемно.
Протянул 200 гривен.
— На лечение. Если надо, на работу позвоним, скажем, что отсутствовали по уважительной причине.
Какая трогательная забота!
Освободили нас троих и главу одной окружной комиссии. Он тоже провел в плену шесть дней.
Вышел оттуда на своих ногах. Живой, и на том спасибо.
Боевиков, которых видел за эти дни, поделил на три примерно равные группы. Первая — это «гэрэушники». Их цель — захватить Украину, и они к ней идут. Это своего рода машины, для которых нет препятствий. И руководят всем они, а не «ополченцы».
Вот, к примеру, у Керчи было два куратора: первый, чтобы ликвидировать его в случае «соскока», второй — после выполнения задания. И Керчь был в курсе, какая участь его ждет. Откуда это знаю? Надо уметь слушать и анализировать.
Вторая категория — затурканные и недалекие местные жители. Заметил, что часто они «включали дурака», едва появлялся кто-то из начальства.
Следующая группа — отморозки 18—25 лет, которые угрожают, бьют, грабят, убивают. Они с потенциалом: резвые, быстрые, легко учатся. Именно из них потом формировали реальные разведывательно-диверсионные группы. А управляли ими мужики 45—47 лет. Я их голоса потом не раз слышал на видео, где наших военных брали в плен под Дебальцево и Шахтерском.
После освобождения и Оля, и Виктор сразу же уехали. Мы с братом 29 мая тоже покинули Донецк. Хату я еще тогда мысленно похоронил. На следующий день в Киеве пришел в СБУ — избитый, перебинтованный, со свежей бороздой на шее от удавки. Думал, что важно и нужно все рассказать. А меня опрашивали… зевая: «У нас тысячи таких каждый день».
Куда идти? Где жить? Ночевал на Майдане, на вокзале, на стройках, у волонтеров, у таких же беженцев, как я. Врачи диагностировали ушиб головного мозга, почек, травматический разрыв барабанной перепонки, острый гнойный отит, многочисленные ушибы мягких тканей, туловища, конечностей. Шрамы вообще не в счет. Думал, что на руках некроз тканей, но обошлось.
Лечиться помогли волонтеры. Перенес две операции — на глазу и на ухе. Спасибо киевским медикам, они очень по-человечески отнеслись.
В конце сентября — начале октября попросился в батальон «Шахтерск», который потом стал ротой «Торнадо». Был снайпером. В конце апреля уволился: «вылетело» пять позвонков.
Статус участника АТО получил, а вот участника боевых действий — пока нет. Нужна куча бумаг.
Знаете, в батальоне меня как-то по пьянке чуть не пристрелил командир одной из групп. Для него я «сепар». Вот так и воюем…